я.
Я бегу, падаю, поднимаюсь, иду, надеясь на то, что ты, моя Алёнка, согласишься увидеться и покажешь детей, если они остались живы, не смею надеяться на большее. Так же не смею надеяться на твоё доброе сердце и милость, что ты примешь меня. Я бегу, для кого-то трус, для кого-то смельчак, для кого-то глупец…
– Господи, что он несет? – плача и захлебываясь от слез, Алена, сидит возле кровати своего бредящего, сильно постаревшего мужа. – Я не вынесу больше таких его речей! У меня сейчас остановится сердце! Милый мой, приди в себя, прошу, ты никуда не бежишь, ты дома, я рядом, твоя жена, дети и наши внуки, правнуки тоже здесь, ты дома, все хорошо!
– Мам, не тормоши так сильно руку отца…
Алеша, тот самый сын, которого так боялся не застать живым, умирающий солдат, успокаивал рыдающую маму. Его младшая сестренка Анюта умерла задолго до возвращения отца.
О том, что произошло на войне им никогда не рассказывали, но Алексей понял, что в бреду папа видит обрывки своей жизни.
Евгений Николаевич, так зовут старого солдата, после плена и войны начал переживать приступы контузий. Сначала просто мучаясь от головной боли, а затем впадая в беспамятство.
С каждым годом становилось все хуже и сложнее, ведь отец не хотел мириться с болезнью и продолжал работать в поле. Там же и случился первый серьезный приступ, когда Евгений Николаевич пропал на несколько часов. Его обнаружили лежащим на земле, он кричал и отталкивал руками невидимых врагов.
Отец потом рассказал, что это был самый ужасный день: приступ застал его, когда он, как обычно, решил покосить травы для настила сарая, но случился второй припадок, и ему почудилось, будто лежит он на поле мертвый и через него перешагивают немцы.
– Я не мог ни дышать, ни говорить, ни кричать, я будто умер, будучи живым…
Сейчас он еще больше иссох и стал слабее. Когда начался последний приступ, он играл с правнуками, но резкая боль пустилась по всему телу. Его бессознательного, отнесли на кровать, понимая, что жизнь угасает.
Несколько часов Евгений Николаевич бредил, крича и кашляя, обрывая фразы и повторяя одно и то же. Никто не понимал, что это было: бред, его мысли или же воспоминания. Детей увели к соседям, у кровати остались лишь жена, сын и старшая внучка Маша.
– Да что же такое, сколько можно? Бред какой-то, куда он бежал? Я скоро тоже с ума сойду, – Маша увидела гневный взгляд отца и отвернулась к окну.
Во внезапно наступившей тишине раздался спокойный и твердый голос:
– Это не бред, Машенька, это моя жизнь…– Евгений Николаевич посмотрел на свою внучку и затих.
Маша вздрогнула и осела на пол. Хватаясь за сердце, Алена медленно подошла к внучке и вывела ее из комнаты. Остался лишь сын, он стоял и смотрел на меняющееся тело отца: будто пропал весь цвет, он стал похож на большую фарфоровую куклу. Алексей аккуратно закрыл отцу глаза, утерев последние его слезы.
–Прощай отец, ты – герой, спасибо, что рассказал об этом, – сказав, Алеша поцеловал его в лоб подошел к двери, заметив, что в лучах закатного солнца отец будто бы улыбался. – Анюта тебя встретит, она так сильно хотела тебя увидеть, наконец, дождалась, маленькая.
Мужчина закрыл дверь, боль разливалась в его сердце воспоминаниями о сестре, только что умершем отце и страшной мыслью, что скоро он будет закрывать глаза своей матери и тяжело болеющей жене. И от этой боли не сбежать.
обращение автора
Рассказ «Мученица» был написан на основе интервью с ветераном Великой Отечественной войне. Данное видео можно найти в Яндекс «зверства Советской Армии на территории германии. Рассказ ветерана. (Полная версия).»
Все имена вымышлены. Автор осуждает насилие, не призывает к жестокости и не считает суицид решением. Автор не хочет осквернить память советских солдат и ветеранов
мученица
Меня зовут Надежда Павловна Никифорова, 1920 года рождения. На половину немка, на половину русская. Родилась и воспитывалась в Петрограде, ныне называемым Ленинград. Отучилась в техникуме на телефониста, в начале 39 года отправилась в гости к бабушке-немке с чьего дома больше уехать не смогла.
По рождению была крещена в православной церкви, всю жизнь верила в Бога и его священные заветы, но со мной произошла ужасная история, из-за которой не могу и не хочу жить на этом свете, я пойду против своих устоев. Человек, первый вошедший в этот сарай вскоре увидит мое мертвое тело. Из-за моего поступка моя душа почернеет и покой ее не настигнет. А раз уж меня не ждет покой, я хочу, чтобы для людей, подтолкнувших меня к этому решению и поступку, Отец Небесный тоже приготовил испытания.
Страшно жить на этом свете и слышать про смерть и голод как обыденное. В начале 45 года начался Прусский фронт, в апреле русская армия пришла в Германию и дошли до глухой деревни моей бабушки.
Я хотела поступить на службу и работать телефонисткой, произошла встреча с одним приветливым солдатом, который согласился помочь мне в моем деле и повел меня в их лагерь. Я не могла представить, что после этой встречи я захочу попрощаться с жизнью…
Со мной произошло то, что когда-то происходило с женщинами, я убедилась в животности всех людей, которые имеют хоть крупицу власти над женским полом.
К ним я шла с твердым намерением служить и помогать Родине, но для них я оказалась просто подстилкой, девушкой, обделенной нравственностью и совестью, просто шлюхой. Сидевшие в палатке шестеро мужчин насиловали меня больше шести часов, я умоляла, пыталась отбиться, плакала и кричала, я видела проходившие тени людей, но ни один не помог мне…
Поле трех часов насилия, издевательств я смирилась и не стала больше сопротивляться, мысли мои были лишь о том, как было бы славно сейчас умереть и как можно быстрее, чтобы это все быстрее закончилось.
В десять часов вечера эти животные, довольные собой, сели дальше пить и один, закурив, сказал: «Если хочешь служить телефонисткой, я все устрою. Но каждый вечер ты будешь приходить в эту палатку, и будешь ублажать меня и моих товарищей. Мы люди военные, женщин почти не видим, считай, что это тоже служение Родине». Сказав это, он улыбнулся, но улыбка походила больше на оскал, эти его слова словно яд начали жечь мне горло. Его друзья оценили идею, начали, как дети хохотать, а кто-то и аплодировать.
Я лежала ни жива ни мертва, платье было порвано все в крови и их гадком пойле, все тело в синяках. «Да пошел ты, животное, гореть тебе в аду» – мои слова, из-за которых они решили, что мало меня помучили. Один сказал что-то на подобии «Ребят, если
