Громила оторвался от порога, но Латкис сделал ему жест повременить.
– Что, Шубин, нервы шалят? – Он успокоился так же быстро, как вскипел. – Не помогает демагогия – решили поглумиться? Я привожу вам факты, а не какие-то домыслы, а оспаривать факты бессмысленно. Ваша биография меня не волнует – люди меняются, и нечего совать мне под нос ваши сомнительные заслуги. Вы опоздали, хотя могли успеть, и из-за этого погибли люди. Пусть это и не предательство, но все равно преступная халатность. Помимо прочего, вы ухитрились попасть в плен, не станете возражать? Это также присутствует в вашем отчете.
– Что было, то было, – согласился Глеб. – Проступок, конечно, серьезный. Я пробыл в плену десять минут, был схвачен в беспомощном состоянии, когда прикрывал отход своих людей. На вопросы офицера не отвечал и вряд ли за столь короткое время мог согласиться на сотрудничество с Германией. Потом вернулись наши, уничтожили группу немецких солдат…
– Отвечали вы на вопросы офицера или нет, мы не знаем, – хмыкнул Латкис. – Лично мне что-то подсказывает, что отвечали. Признайтесь, вы не очень обрадовались, когда вернулись ваши бойцы и перебили вражеских солдат?.. Ладно, вопрос риторический. Вы потеряли бойца, и эта гибель была нисколько не оправданной.
Он снова начал закипать – да чья бы корова мычала!
– Несколько дней назад вы потеряли еще пятерых, возвращаясь с задания. Этот список можно продолжать. Только вы сами почему-то живы. На болотах вы потеряли автомат – допустим, это связано с вашим пленением…
– Взамен приобрел немецкий МР-40, – буркнул Глеб. – Вы сейчас вообще о чем, товарищ капитан?
– Да так, мысли вслух. Плюс ваши совершенно аморальные отношения с бойцом вашего взвода – некой Анастасией Томилиной. Какой пример вы подаете бойцам? Вы окончательно потеряли стыд и совесть, Шубин? Да, ваши бесстыжие шуры-муры не являются, к сожалению, уголовным деянием, но ярко свидетельствуют о вашем моральном разложении.
– Все понятно, – вздохнул Шубин. – Сочинитель доноса – майор Гуньков? Он ваш дружок? Хороший знакомый? Истосковались руки по фабрикации расстрельных дел? Что-то подсказывает мне, товарищ капитан госбезопасности, что в глубине души вы вменяемый человек и можете отличить чушь от правды, но вам это неинтересно, вы же не так привыкли работать…
Закончить гневную отповедь Шубин не успел. Возможно, он перегнул палку, но как не высказать то, что вертится на языке? Громила на входе дождался своего часа. Он незаметно приблизился сбоку, больно ударил лейтенанта по почкам. Дыхание перехватило, Шубин закашлялся. Следующий удар прилетел в затылок, сбросил его с табурета. Ума хватило не сопротивляться, поэтому избиение было недолгим. Цербер несколько раз ударил его в живот, затем прервал экзекуцию, среагировав на резкий окрик следователя. Боль душила, Шубин приходил в чувство, свернувшись в позе зародыша.
– Поднимайтесь, присаживайтесь, – бросил Латкис. – Нечего изображать из себя страдальца.
Даже в этом состоянии он мог бы вырубить обоих – пусть не насмерть, его бы все равно отключили, но моральное удовлетворение он бы получил. От боли мутило, но Шубин поднялся и тяжело опустился на табурет. Громила с невозмутимой миной висел над душой, поигрывая кулаком.
– Строптивая вы личность, Шубин, – посетовал Латкис, вставая из-за стола, чтобы размять ноги. – Нормальные люди в подобных ситуациях ведут себя не так. Впрочем, я и не рассчитывал, что вы будете сотрудничать со следствием. Допустим, сговор с фашистами – это чересчур. Вы не имели возможности договориться заранее. Но преступная халатность, повлекшая за собой массовую гибель командиров Красной Армии, налицо. Сюда же плюсуем сдачу в плен – это очень нехорошо, Шубин, даже не знаю, как вам помочь. – Иезуитская ухмылка исказила маловыразительное лицо следователя. – Изобличающие факты перед глазами!.. Ну хорошо, не будем вас мучить. Ваше дело передадут в трибунал армии. Решение, думаю, не задержится. В исключительных случаях присутствие обвиняемого необязательно. Шабанов, уведи его.
Громила забросил лейтенанта обратно в камеру – благо дорога была недальней. Второй конвоир запер замок. Они с громилой встали неподалеку, закурили и принялись беседовать на отвлеченные темы.
Состояние было скверным. Лейтенант разведки у сержанта Шабанова явно был не первым – он знал, как и куда бить. Острая боль во внутренних органах не проходила, мешала собраться с мыслями. Он влип в историю, майор Гуньков его переиграл, а особым органам только и надо, чтобы в кого-нибудь вцепиться. История шита белыми нитками, это видно невооруженным глазом. Но все дела против врагов народа шили белыми нитками, и никого это не смущало. И все же то, что случилось с Шубиным, было вершиной абсурда, такого просто не могло быть. Где майор Малахов? Где капитан Фокин? Неужели стерпят и оботрутся? Ведь нормальные люди, все понимают!
Он забылся на жестких нарах, впервые в жизни чувствуя себя настолько беспомощным. Но нервы, скрученные узлом, заставили очнуться. За решеткой стоял майор Гуньков собственной персоной и улыбался подленькой улыбочкой. Это явно был не сон. Голова трещала, но Шубин быстро скинул ноги на пол и со скрипом поднялся. Гуньков поколебался и на всякий случай отошел от решетки.
– Ах ты, сука… – Глеб навалился грудью на прутья и высунул руку, чтобы схватить майора за грудки. Но тот уже был вне зоны досягаемости и плотоядно скалился.
– Спокойно, лейтенант, спокойно, – говорил он приглушенно и вкрадчиво. – Допрыгался, гаденыш?
– И что ты этим добился, сволочь? – скрипел зубами Глеб. – Думаешь, Настя теперь бросится тебе на шею? Да она тебя прирежет! И правильно сделает, ведь ежу понятно, кто это дело закрутил!
– А вот это, гражданин Шубин, вас уже не касается. – Гуньков получал колоссальное удовольствие от того, что они находятся по разные стороны решетки. – Не ваше дело, как будут развиваться наши отношения с красноармейцем Томилиной. Подумайте о своих деяниях, покайтесь перед Родиной и перед партией. Преступная халатность и плен – это тяжелые прегрешения, вы должны это признать. Очистите душу, Шубин, лишним не будет.
Циничная улыбочка цвела и пахла. Ярость от бессилия что-либо сделать ударила в голову. Этот тип был хуже фашистских захватчиков. Это была та самая гниль и плесень, которая разъела страну сверху донизу. Ни о каких морально-этических нормах речь не шла. Совесть не присутствовала даже в минимальном объеме. А майор наслаждался его беспомощностью.
– Ну все, Шубин, до новых, как говорится, встреч! Весьма рад был вас навестить… напоследок. В следующей жизни не совершайте таких ошибок, договорились? – Гуньков подмигнул и направился к выходу.
– Я убью тебя, Гуньков… – прошептал Глеб.
Майор услышал, остановился. Он повернул голову и обратил к заключенному долгий и внимательный взгляд. Что-то не понравилось майору в глазах узника, тень легла ему на лоб, но быстро
