— В порядке. Только не из Мазанки, а из Межгорья.
— Какая разница. Была там, потом туда зашла. Ведь у тебя и там родственники есть?
— Есть. В селе с продуктами стало плохо. Иду вот в Симферополь, может, там найду какую работу, — сообщила Ирина свою легенду.
— Может, и найдешь. — Женщина задвинула засов и повела Ирину в комнату. — Сбрасывай все, ты ж промокла до нитки.
Света не зажигали. Женщина помогла Ирине снять платок, телогрейку, стряхнула снег у порога и подвела к кровати. Пошарила рукой, сунула что-то мягкое Ирине.
— Одевай вот это. Как только высушить твои манатки? — Тяжело вздохнула. — Как бы эти ироды не заметили. — На ощупь развесила телогрейку и юбку у печки, от которой шло еще тепло. — Тебе бы чайку согреть.
— Не надо, — отказалась Ирина. — Мне бы поспать хоть с часок.
— Тогда лезь в постель. Я с тобой рядом…
Как было хорошо и уютно в тепле и сухости! Женщина обняла ее и согрела теплом своего тела, напомнив далекое детство, мать, согревавшую вот так же, когда ей не было и семи, умершую совсем рано, красивой, любимой отцом. После нее он так и не женился.
С этой женщиной, согревшей ее теперь, она познакомилась месяц назад, когда с Подшиваловым готовили взрыв на водокачке в Симферополе и ночевали здесь в ее хате. Тогда немцы сюда лишь наведывались время от времени да устраивали облавы и засады на партизан, а теперь расквартировались. Ирине хотелось поподробнее расспросить, что за часть, давно ли прибыла, но язык не повиновался, голова затуманилась. Она подумала, что поговорит утром, и уснула мертвецким сном. А едва на улице стало сереть, подхватилась, вспомнила, где находится и куда надо идти. Прислушалась. Кроме посапывания хозяйки да шума ветра за окном, ничего не уловила. Значит, постояльцы еще не вернулись, надо побыстрее уносить ноги.
Проснулась и хозяйка, помогла ей собраться.
В Симферополь она добралась без происшествий. На явочной квартире ее засыпали вопросами: правда ли, что наши войска форсировали Керченский пролив, захватили Керчь, что началось наступление с севера на Перекоп, что партизаны готовят нападение на Симферопольский гарнизон.
Ирина поняла: сведения явно провокационные, немцы пытаются еще раз вызвать активизацию подпольщиков, чтобы обезвредить их к началу весенних боевых действий. Такую ловушку они уже устраивали в декабре месяце и кое-чего добились: несколько подпольных групп поддались на провокацию и раскрыли себя.
— Никакого нападения партизан на гарнизон не планируется, — категорично опровергла она слухи. — И под Керчью, насколько мне известно, положение у выброшенных туда десантников трудное. И на севере наши войска еще не дошли до Херсона. Хотя наступление, конечно, готовится. И наша задача — добывать сведения, информировать командование, где и что у фашистов творится, сколько войск, куда их перебрасывают…
4
26 февраля 1944 г. Ночной боевой вылет на бомбежку аэродрома Сарабуз…
(Из летной книжки А.И. Туманова)
Немцы, похоже, не собирались оставлять Крым: на аэродромы Сарабуза, Симферополя транспортные самолеты перебрасывали новые части, оружие и боеприпасы, а в средине февраля там приземлились две истребительные эскадры по 80 «мессершмиттов». Четырежды полк Шошкина вылетал на бомбежку этих аэродромов, но система ПВО у немцев была отлажена превосходно, и посты ВНОС каждый раз заблаговременно предупреждали истребителей. В ночном небе разгорались ожесточенные сражения. Из первого боевого вылета не вернулись два экипажа, из второго — один. Лишь в четвертом удалось перехитрить немцев: налет произвели на рассвете, когда посты ВНОС и летчики, утомленные ночными боями с истребителями прикрытия, позволили себе отдых.
Шошкин полк не водил, у него на земле было дел немало, посылал за себя заместителя Обухова; в четвертом полете Обухов с двумя экипажами взял на себя роль разведчика погоды и имитировал полет на Евпаторию, а полк повел Александр. Замысел удался. Тройка Обухова, вылетевшая на два часа раньше, отвлекла внимание истребителей с Сарабузского аэродрома: они вылетели на перехват и барражировали в зоне ожидания, а бомбардировщики прошли южнее и сбросили бомбы по запасной цели. На рассвете группа Александра, обойдя полуостров со стороны Каркинитского залива на малой высоте, выскочила со стороны Сак и сбросила бомбы на стоянку самолетов. Правда, на обратном пути бомбардировщиков встречали и сопровождали зенитки по всему Крыму, два Ил-4 были подбиты и еле дотянули до своего аэродрома.
Задача была выполнена. По предварительным данным, немцы потеряли около двух десятков самолетов.
Группу Александра ждал вкусный завтрак и фронтовые сто грамм. Шошкин пришел в столовую и поздравил летчиков с успешным боевым вылетом.
— Всех представлю к наградам, — торжественно заверил он. — Кстати, сегодня получена радиограмма, майору Обухову присвоено звание Героя Советского Союза.
— А Омельченко, Туманову? — тут же задал вопрос штурман Александра Иван Кубрак, знавший, что и на них готовилось представление.
— Им, видимо, присвоят в другой раз, — неуверенно ответил комполка.
В отношении себя Александр другого и не ждал: знал, что по линии КГБ не пропустят, пока его фамилия числится в списке неблагонадежных. Знал, но от этого обида не отпустила. Сердцу стало тесно в груди, кровь бросилась в голову, будоража недобрые мысли: разве он меньше летал, разве меньше рисковал? Сколько раз бомбил железнодорожные эшелоны, мосты, танковые колонны; его экипаж сбил четыре «мессершмитта». Обухов в полк прибыл позже, пользуясь должностью заместителя командира полка, летал на задания, где поменьше было зениток и истребителей.
Обидно было и за Омельченко — столько для полка сделал! Ни за что обошли.
Стал успокаивать себя: что ни делается, к лучшему, как частенько говорила бабушка. К Герою больше было бы внимания, портрет в газетах напечатали бы; а кто-то и узнал бы: «Так это не Туманов, Пименов». Вот тогда бы и взялись за него по-настоящему. Припомнили бы со всякими домыслами его нахождение на оккупированной территории, арест отца, уход в деревню и предателя Пикалова, который не раз летал в его экипаже. Ему частенько снились кошмарные сны с арестом, и он просыпался в холодном поту. Понимал, что никаким своим героизмом он не докажет современным сатрапам свою невиновность: Гандыбин и ему подобные строят свою карьеру именно вот такими разоблачениями. Бездари и карьеристы — люди с притуплённой совестью и чувствительностью, не брезгуют никакими способами и методами. Какие талантливые люди пострадали от их наветов! Егоров, Блюхер, Павлов…
Александр после завтрака в казарму не пошел — все равно не уснет, — сел в комнатенке, где летчики писали боевые донесения и, положив перед собой лист бумаги, задумался. Вправе ли он подписываться под документами фамилией Туманов? Не пора ли открыться, кто он и почему изменил фамилию? Поверят, простят? Вряд ли. Вот что отстранят от полетов и командования эскадрильей, — точно. А без полетов, без неба, без друзей-летчиков ему не жить…
Шошкин искренне похвалил его, когда шли с аэродрома. Бомбовый удар по Сарабузу получился превосходный: два десятка уничтоженных стервятников при такой рассредоточенности — отменная выучка штурманов и пилотов. И контакт с истребителями сопровождения, вовремя прикрывшими бомбардировщиков на обратном пути, позволил всей группе вернуться без потерь. А новый комполка его предложение нанести удар на рассвете поначалу не принял.
— Авантюризмом попахивает. Немцы не дураки, поймут, что мелкие группы — отвлекающий маневр. А в светлое время суток — раздолье для истребителей.
Александру пришлось напомнить майору о педантизме немцев, о строгом соблюдении распорядка дня, о заботе о своем здоровье. И Шошкин, почесав затылок, сказал с усмешкой:
— Уговорил. Но под твою ответственность… И если бы случилось что-то не так, Александру бы несдобровать. Шошкин пообещал представить всех к награде. Что ж, может, на этот раз пройдет? Хотя… не заболел ли он тщеславием?
