* * *
Омельченко просыпался на рассвете, и сердце снова начинало колотиться от обиды и несправедливости. Он пробовал забыться, вливал в себя стакан водки, — не помогало. Не помогали и массажи, водные процедуры и таблетки от глухоты. Временами то ли в голове, то ли в ушах гудели рои непонятных насекомых, он пытался «выдавить» их либо холодной, либо горячей водой, после чего усиленно тер голову, занимался гимнастикой; рой улетучивался лишь на время.
После лечения он намеревался навестить семью, которую удалось отправить к родственникам аж в Узбекистан. Но не выдержал, уговорил начальника санатория выписать его досрочно за неделю и махнул в Москву, прямо в штаб ВВС. В приемной начальника отдела кадров ему нежданно-негаданно посчастливилось встретить командира соседней дивизии генерала Алешина.
— А ты что здесь делаешь? — спросил генерал.
— Да вот пришел должность просить, — невесело ответил Омельченко.
— А что случилось?
Подполковник поведал свою нерадостную историю.
— Ну, это ты попал как раз под директиву Ставки ВГК по укреплению дисциплины в ВВС, — усмехнулся комдив. — Заместителем ко мне пойдешь?
У Омельченко даже в груди стало тесно. Не шутит ли генерал? Он отлично знал Александра Михайловича, не раз в начале войны вместе летали на боевые задания. Из таких передряг выходили, прикрывая друг друга.
— Если возьмете, — несмело произнес подполковник.
— Вот и отлично. Считай вопрос решенным.
5
15 мая 1944 г. Подготовка к перелету из Новочеркасса на аэродром Новозыбкова.
(Из летной книжки А.И. Туманова)
Приказ о перебазировании Александр воспринял без радости. Освобождение Крыма от фашистов 12 мая вселило в него надежду на скорую встречу с Ириной. В крайнем случае, получить от нее весточку. А теперь… Долго придется выяснять, куда перебросили полк, еще дольше будет идти туда письмо. И ей ничего не сообщишь — где она и жива ли? Но он надеялся. А личный состав полка готовился к перебазированию с приподнятым настроением, словно там ждали их родственники.
Александр ходил по самолетной стоянке, от самолета к самолету, интересуясь состоянием каждого бомбардировщика, — еще в январе его все-таки назначили заместителем командира полка, — и теперь он ответственен за все. 11 мая полк принимал заключительные удары по фашистам в Севастополе, сопротивление было неимоверное, и многие самолеты вернулись буквально изрешеченные осколками зенитных снарядов. На ремонт уйдет не менее трех суток.
Он заканчивал обход стоянки, когда дежурный по аэродрому передал ему приказ командира полка явиться в штаб.
«Не иначе пришло распоряжение ускорить перебазирование», — с неудовольствием подумал Александр.
Штаб располагался в школе, потеснив нескольких педагогов: в классах разместились оперативный отдел, фотолаборатория, секретная библиотека; кабинет командира полка (если это можно назвать кабинетом) приютился в учительской, отгородившись от преподавателей шкафами, что стало объектом безобидных шуток и острот в кругу летчиков.
Шагая к штабу, Александр обдумывал, как убедить полковника Шошкина (его, как и Александра, повысили в звании), человека не очень твердого по характеру, безропотно выполнявшего все распоряжения высшего начальства, отсрочить перебазирование. Хотя боевые действия на фронтах требовали сосредоточения всех сил на Белорусском направлении. С твердым намерением отстаивать свою точку зрения он и постучал в дверь кабинета.
— Войдите, — отозвался хрипловатым голосом Шошкин.
Александр открыл дверь и… остановился, остолбеневший и онемевший, увидев рядом с полковником Ирину в новенькой солдатской форме, здорово похудевшую, с бледноватым, но по-прежнему прекрасным лицом. И Ирина смотрела на него удивленными, широко открытыми глазами. Немая сцена длилась несколько секунд. Наконец-то бросились друг другу в объятия, прильнули друг к другу и, целуя в губы, щеки, в лоб, не стыдились слез, которые невольно катились из глаз.
— Вот видишь, какой подарок я тебе приготовил, — весело сказал Шошкин, поднимаясь к ним из-за стола. — И вздохнул по-молодецки: — Где моя молодость! Готовь, мой боевой заместитель, магарыч к вечеру, и прошу с невестой ко мне на квартиру. Не на чердаке же праздновать такую встречу!
Александр действительно поселился со своим штурманом Иваном Кубраком у одинокой старушки, жившей в ветхой, маленькой хатенке; но поскольку было уже тепло, летчик и штурман перебрались на чердак, где четырнадцатилетний внучек Федя накосил для коровы бабушки сена. Оно так чудодейственно пахло, так успокаивало, что авиаторы засыпали, едва коснувшись принесенных сюда подушки и одеяла…
Ирина! Не мечталось о таком и во сне не снилось! Его детство, молодость, прошлое и настоящее. Его радость и печаль, светоч жизни и губительное пламя. Если узнает Гандыбин об этой встрече, а он теперь генерал милиции, Александра не спасет ни высокая должность, ни звание Героя, которое недавно присвоено за боевые действия. Гандыбин докопается до всего — и до обвинения отца в якобы имевшихся связях с немецкой разведкой, и до подделки документов для поступления в летную школу. Только за последнее могут лишить всех заслуг… Но… прочь невеселые мысли! К нему приехала Любимая! Единственный оставшийся родной и самый дорогой ему человек.
Они вышли на улицу, Александр осмотрел ее с ног до головы. Спросил озабоченно:
— Как себя чувствуешь?
— Хорошо себя чувствую. Что, сильно изменилась?
— Есть немного. Но такая же красивая. Нет, стала еще прекраснее и желаннее.
— А как твоя спина? Все еще с корсетом?
Она помнила о его ранении. Милая Иришка! Чего стоит эта болячка по сравнению с той, которую он перенес в тридцать седьмом, в сорок втором, когда погибла Рита! Да и сколько было других, не менее опасных душевных травм. А поясница… Напоминает только при непогоде да иногда по ночам, когда снятся кошмары. Он обнял Ирину и поцеловал, не обращая внимания на проходивших мимо солдат. Ответил успокаивающе:
— Заросло как на собаке. Но корсет ношу еще. Для страховки.
Из штурманской комнаты вышел Иван Кубрак и с широко открытыми глазами направился к ним.
— Вот это командир! — воскликнул с веселым укором. — Я боевое сочинение готовлю, а он… Мы и в небе не встречали таких ангелов.
— Знакомься, — прервал его хвалебную тираду Александр. — Ирина — друг моего детства. А это — мой штурман…
— Князь Серебряный? — блеснула Ирина познаниями, вспомнив, как Александр с восторгом рассказывал о своем штурмане в Москве.
— Увы, — вздохнул Александр. — Это — Иван Кубрак. Князя Серебряного уже нет.
— Перевели в другую часть?
— Если бы. Погиб. И не в небе от истребителей или зенитных снарядов, а на земле, в нелепой и невероятной ситуации. Прибыл к нам с инструкторской работы капитан Федосов. Человек новый и чем-то сразу вызвавший у командира и оперуполномоченного недоверие. Не чем-то, а возвращением от линии фронта пешком, без самолета и без экипажа. Сбили, мол, приказал экипажу прыгать и выпрыгнул сам. Но вернулся один. Бывает такое. Дали другой экипаж. И во втором полете повторилось то же самое. Проверили. Нашли сгоревший бомбардировщик недалеко от линии фронта. И членов экипажа в нем. Федосов уверял, что команду давал. Несколько раз. Почему не покинули самолет, не знает. Вот тогда и назначили к нему штурманом Князя Серебряного, уже отличившегося при разоблачении шпионской резидентуры в Краснодаре и отпрыска в нашем полку. Федосов вернулся из третьего полета тоже один. Вроде бы та же история. А через три дня явился и Серебряный. Первым его вопросом был: «Где Федосов?» — «В землянке», — ответили ему. Серебряный выхватил пистолет и туда. А навстречу — Федосов, уже слышавший вопрос и выстреливший первым, чтобы скрыть истину. Но не удалось, в конце концов признался, что страшно боялся обстрела и как только у линии фронта начинали бить зенитки, выпрыгивал из самолета. Экипаж, разумеется, не предупреждал. В последнем полете Серебряный, видимо, догадался, что самолет падает без пилота, дал команду по СПУ стрелкам покинуть машину и выпрыгнул сам. Вот такая история.
