Самолет еще раз развернулся и, почти касаясь труб спиртзавода, летел прямо на меня. Я выстрелил. Затем еще два раза. Фашистский стервятник поднялся выше, словно испугался моих выстрелов, сделал еще один круг над Кормой и ушел на запад.
Женщины из соседних домов видели этот поединок с самолетом, некоторые хвалили, а одна набросилась на меня:
— Да куда тебе с этой пуковкой против самолета!
А через часа полтора, надсадно воя, сюда прилетели шесть бомбардировщиков. Наш маленький городок впервые оглушили взрывы. Я лежал на дне окопа у самого моста и плотно прижимался к земле.
Когда фронт стабилизировался на Днепре, бойцы истребительного батальона доставляли раненых из полевых госпиталей в Корму. Здесь в районной больнице и ближайших домах на скорую руку оборудовали временный госпиталь. На наши плечи легло и такое — подобрать в помощь медперсоналу девушек и молодых женщин, чтобы они стирали бинты, белье, а из дома приносили раненым молоко и фрукты. Не раз доводилось нам сопровождать к фронту обозы с хлебом, сухарями, мясом. А ночью мы обычно находились на постах: охраняли пекарню, которую оборудовали прямо в парке возле Сырска, патрулировали перекрестки дорог, улицы.
Однажды истребительный батальон подняли по тревоге. На грузовиках мы помчались в Руднянскую лесную дачу вылавливать немецких летчиков, которые выбросились из самолета, подбитого нашими истребителями. Фашисты отстреливались. Двоих летчиков поймали и привезли в Корму.
Постепенно батальон уменьшился количественно. Остались лишь старики, кое-кто из руководящих работников района, милиционеры да несколько таких, как я, негодных для несения воинской службы в регулярных частях. Остальных мобилизовали в армию.
А работы все прибавлялось. Готовились к уходу в подполье, если немцы оккупируют район. В лесных чащах создавали склады продуктов, обмундирования и оружия.
В ночь на 14 августа нам, назначенным патрулями, прочитали приказ: в случае отхода советских войск и появления немцев, уходить за Сож, в деревню Бель.
Тревожной была эта ночь. По дорогам двигались обозы с ранеными, брели беженцы. Почему-то не слышно было канонады. Только огромное зарево в полнеба полыхало на западе, косой дугой захватывая и северную часть.
Пекарню, возле которой я стоял на посту, в полночь эвакуировали. Мне так хотелось уйти вместе с теми, кто обслуживал ее. Но приказ есть приказ.
Я забежал в Сырск за Катюшей Савельевой, с которой связывала меня давняя дружба, а затем заглянул в школьную квартиру, где жили мои родители. Их не оказалось: ушли с последними частями Красной Армии. Катюша упросила меня взять и Нину Савельеву, ее двоюродную сестру. Втроем мы отправились за Сож.
Командир роты Александр Сцепура приказал мне вернуться в районный центр и разведать обстановку. Вместе со мной пошла Нина Савельева, которая уже не раз помогала бойцам истребительного батальона.
Под вечер мы были в Корме. Нину я оставил в густом картофлянике на огородах, отдал ей свою винтовку, а сам кустами вишняка пробрался к центру, свернул на улицу Ильющенко. Она вела прямо на Сырск. И вот тут, в небольшом промтоварном магазине, я впервые увидел немцев. С засученными рукавами они рылись на полках. Летело на пол все: куски ситца, посуда, какие-то коробки.
Я решил тихонько проскользнуть мимо, но из-за поворота навстречу вышли два немца.
— Золдатен!
Я повернул в сторону, хотел перебежать через дорогу в открытую калитку, но в тот же миг кольнула мысль: «Он вскинет автомат, и пуля догонит меня на середине улицы…»
— Хальт! — раздался снова тот же голос.
Медленно, будто не меня это касается, оборачиваюсь. Немец держит в одной руке автомат, а другой подзывает меня. Не тороплюсь, обдумываю, что сказать ему.
— Руссиш золдатен? — Он тычет рукой мне в грудь.
Не ждал я, что первый вопрос гитлеровского оккупанта будет таким.
— Золдатен?! — Он отступает на шаг, поднимает автомат.
— Нет, я студент. Сту-дент!
— Студент капут! — Немец угрожающе трясет автоматом.
За спиной услышал всхлипывания. Чьи-то руки обняли меня, женщина на немецком языке что-то объясняет солдату.
Это Ефросинья Самойловна Исаченко. Она местная. Встретишься на улице, поздороваешься, как и со многими, вот и все знакомство с ней. Но она заверяет немца, что я ее сын, что мы вместе ищем свою корову, что я действительно студент.
— Студент? — недоверчиво переспросил немец и сдернул с моей головы кепку.
Густые длинные волосы в дополнение к гражданскому костюму, видимо, убедили, что перед ним не красноармеец.
Всю остальную часть Кормы мы прошли с Ефросиньей Самойловной. Навстречу двигалась большая колонна грузовиков, за ними тянулись тягачи с пушками, следом шли четыре легковые автомашины. Окутанные пылью, ехали велосипедисты. Побрязгивая какими-то железными ребристыми коробками, неторопливо пылили пешие. Беспрерывный поток немецких частей катился через Корму на Чечерск. В лесную же сторону района, к Сожу, гитлеровцы не сворачивали. Это хорошо: можно будет сейчас же уйти к своим. Я сказал Ефросинье Самойловне, что пойду обратно. В ответ она кивнула на окна, показала глазами на огороды. В садах и за плетнями уже расхаживали немцы. Видно, какая-то часть располагалась здесь на ночлег.
— Лучше, Афанасьевич, переночуй у меня, а утро свое покажет.
— Может, домой пойти? Тут рукой подать.
— Домой нельзя. Всюду немцы.
Утром Прасковья Архиповна Савельева, мать Катюши, наша хорошая соседка, проводила меня за Сож. Когда проходили мимо нашей хаты, я не выдержал, заглянул во двор: везде разбросаны разорванные книги, тетради, оконные проемы зияют темнотой, и только в одном окне колышется на сквозняке занавеска, окаймленная кружевами — рукоделием Лидочки, моей средней сестры. На подворье ни гогота гусей, ни кудахтанья кур — тихо, будто на кладбище в будний день…
Что же произошло с семьей? Жива ли мать? Жив ли отец? Он же коммунист, да еще орденоносец, учитель, депутат райсовета. И, как бы угадав мои мысли, Прасковья Архиповна говорит:
— Слава тебе господи! Ушли-таки, успели. В Белев уехали, к Тасе. Просились с красноармейцами на восток, да кто возьмет с такой семейкой? Только отец с младшеньким Витей уехали с нашими…
— Вот и хорошо. Мама с детьми останется в Белеве…
Но наша соседка думает совсем иначе. И она права. От Кормы до Белева рукой подать, всего 7 километров, притом мать остановилась у старшей дочери, и немцы могут легко ее отыскать и схватить. Пострадает и семья моей сестры.
Значит, надо иное место найти для семьи. А где? И мы с Прасковьей Архиповной перебираем деревню за деревней, поселок за поселком, которые расположены вдали от районного центра.
— А если в Серебрянку?
Прасковья Архиповна одобрила мой выбор. Во-первых, эта деревня в другом районе, в Журавичском. Во-вторых, там живут дедушка с бабушкой — родители моей матери. Значит, не так уж будет подозрительным, что в лихую годину дочь с малыми детьми приехала туда…
Целых пять километров шел с Прасковьей Архиповной глухими тропинками вдоль Кураковщины, мимо Зеньковины до самого Сожа. Через реку переправился на лодке, меня обстреляли гитлеровцы, но, к счастью, благополучно достиг берега. Пришел в деревню Бель.
Навстречу бежала Катюша Савельева, за ней Нина, которая раньше меня перебралась через реку.
— Вернулся! Невредим!
От радости они смеялись, пели.
— Ну, Михаил, выкладывай, что видел, что разузнал? — спросил командир роты Сцепура, радуясь моему возвращению.
Разговор был коротким. Обстановка ясна, и Сцепура принимает решение: всем бойцам готовиться к отходу в лес. Мне же приказал снова идти в Корму, затем в Белев и помочь семье укрыться в более надежное место. Это задание должен был выполнить за трое суток и вернуться к своим, в урочище Панасова Поляна.
— Теперь и я пойду с тобой, — говорит Катюша. — Мы должны быть только вместе.
В сумерках мы с Катюшей осторожно на той же лодке переплыли на правый берег Сожа и глухими тропинками добрались до Сырска. На рассвете в дом, где мы остановились, зашли немцы. Один из них резко бросил:
— Комм, медхен! Шнель, шнель!
И увели Катюшу.
Ну, думаю, я вам ее не отдам! Пошел за гитлеровцами. Если будет грозить Катюше опасность, то зубами вцеплюсь волкам в горло.
Привели ее в пустой дом на окраине Сырска. На полу полно мусора, битого кирпича, валяются снопы. Катюшу заставили убирать весь этот хлам. Я с облегчением вздохнул. Стал ждать Катюшу тут же во дворе.
К вечеру я добрался в Белев, а утром следующего дня семья выехала на телеге в Серебрянку.
Малышам — Наде и Володе — эта поездка нравилась. Они то спрыгивали с телеги и бегом обгоняли ее, то снова взбирались на пушистое сено. Что понимали? А мама молча вытирала слезы. Старшие — Василек, Петя, Лидочка шли хмурые, подавленные.
