Я и теперь с большой благодарностью вспоминаю командиров и комиссаров училища, которые дали нам хорошую боевую выучку, физическую и моральную закалку.
«Поздравляю, товарищ лейтенант!»
20 июня начались выпускные экзамены по всем предметам, включая строевую подготовку и даже штыковой бой. Но, естественно, первым сдавали «марксизм-ленинизм». На этом экзамене мне запомнился нестандартностью ответов курсант нашего взвода Иван Никифорович Жолудев. В мирной жизни он был кандидатом лесотехнических наук, даже имел печатные труды, но был еще и смелым человеком. На экзамене он поспорил со старшим полковым комиссаром по поводу Брестского мира и позиции левых коммунистов.
— Откуда вы это знаете? — спросил комиссар.
— Не обязательно быть в Париже, чтобы знать, что Париж существует.
Нас его свободные высказывания всегда удивляли, не принято да и небезопасно было возражать начальству, особенно по политическим вопросам.
Еще мне хорошо запомнился курсант Шумилин, бывший артист Казанского драмтеатра. Даже на экзамене по строевой подготовке поворот кругом он делал непременно через правое плечо, а движение вперед начинал исключительно с правой ноги. Шумилин и на других занятиях и экзаменах не блистал, вечно все путал. Возможно, он делал это умышленно, не хотел быть командиром, чего и добился — на выпуске получил «старшего сержанта».
Наконец настал долгожданный день выпуска. Утром 1 июля, сразу после завтрака, ротный каптенармус (помощник старшины) ефрейтор Рябков выдал нам новое командирское обмундирование: ремни, пилотки и кирзовые сапоги.
В 12.00 в новеньких командирских формах мы выстроились на плацу. На торжественном построении присутствовало все руководство и командование батальонов во главе с начальником училища полковником Наумовым, он возглавил училище после ранения, на фронте ему оторвало правую руку. Начальник огневого цикла майор Казиевский зачитал приказ наркома обороны о присвоении курсантам офицерских званий и пофамильные списки распределения выпускников по фронтам. В итоге напряженной военной учебы половина курсантов получила воинское звание «лейтенант», сорок пять процентов — звание «младший лейтенант», остальные — «старших сержантов». Я получил звание лейтенанта и в должности командира тяжелого танка KB-1C направлялся на Юго-Восточный фронт, позднее переименованный в Сталинградский.
Церемония присвоения офицерского звания происходила очень торжественно. Называлась фамилия. Духовой оркестр играл туш, и курсант, чеканя шаг, выходил из строя и останавливался перед начальником училища. Оркестр смолкал. Майор Казиевский зачитывал строки из приказа наркома обороны о присвоении такому-то такого-то воинского звания и впервые, вместо привычного обращения «курсант», звучали сладостные для каждого из нас слова:
— Поздравляю, товарищ лейтенант, с присвоением первого офицерского звания! — и пожимал руку.
После чего полковник Наумов вручал новообращенному командирское удостоверение личности и тоже говорил:
— Поздравляю, товарищ лейтенант! — и мы понимали, что сейчас, перед отправкой на фронт, этим командирским удостоверением он, фронтовик, участвовавший в боях, как бы передает нам, еще не обстрелянным, вчерашним школьникам, эстафету и свое благословение, каждый чувствовал это очень остро.
Четко исполнив поворот кругом, молодой командир, опять под туш духового оркестра, возвращался в строй.
Получившие звание лейтенанта возвращались радостные, остальные — унылыми, вроде обиженными, мол, несправедливо их обошли. Зато курсанты 4-го взвода нашей роты все поголовно стали лейтенантами, экзамены они сдали лучше всех, так как до Челябинска закончили два курса военного училища в Казани.
До отправки на фронт нам предоставили сутки отпуска и выдали по 600 рублей — первую авансовую получку! Радостные и гордые, мы отправились в город фотографироваться и, по возможности, купить что-нибудь на выпускной вечер. Буханка хлеба на рынке стоила 200 рублей, так что особенно не разбежишься. Затем писали письма домой, друзьям, девушкам.
В восемь часов собрались в столовой на прощальный ужин. Естественно, в меру выпили, отмечая выпуск, командирские звания и расставание с сокурсниками — все разъезжались по разным фронтам; а потом в клубе смотрели концерт.
Через день наша группа из пятидесяти человек пассажирским поездом выехала на Саратов.
В Саратове мы сразу столкнулись с неприятностями. Во-первых, немцы начали бомбить город и мост через Волгу, соединяющий Саратов с Энгельсом. В городе началась паника! Бежали кто куда, и тут, воспользовавшись общей сумятицей, какой-то диверсант на ходу выстрелил из толпы ракетами в направлении моста, дав целеуказание вражеским летчикам. Попасть в мост люфтваффовцам все же не удалось, но одну баржу возле моста они потопили.
После бомбежки мы пошли обедать в гарнизонную столовую, и тут выяснилась вторая неприятность. Кормить нас отказались, так как старший группы — сопровождавший нас лейтенант из штата училища, забыл взять продовольственный аттестат и тем обрек нас на голодное существование. Некоторые предлагали обыскать лейтенанта, говоря, что не мог он забыть аттестат, мы отлично помнили, что на вокзале Челябинска провожавшее нас руководство училища справлялось у лейтенанта, все ли документы взяты. Большинство сочло обыск унизительным для себя, и пришлось нам до самого Сталинграда выкручиваться самим: продавали и обменивали на хлеб у кого что имелось — мыло, новое нательное белье, часы.
До Камышина ехали товарным поездом, часто останавливаясь из-за разбомбленных железнодорожных путей. На станции Паницкая поезд простоял долго. Здесь нас поразила преступная дикость властей. Рядом горел очень большой элеватор, но часовой не подпускал полуголодных жителей к горевшему зерну. Так распорядились власти: пусть сгорит, но жителям не дадим! Мы всей группой пошли к элеватору и набрали в полы шинелей много пшеницы. По командирам часовой стрелять побоялся. Уже в пути раздобыли ведра и варили добытую пшеницу, получалось нечто вроде каши, ею и питались до самого Камышина.
В Камышин прибыли ночью. В наш освободившийся эшелон сразу начали грузить раненых. Мы прошли через весь город. Увиденное всех потрясло. Город часто бомбили, и он был переполнен ранеными, а тела умерших валялись прямо на улицах. В промежутках между разрывами бомб слышались слабые голоса моливших о помощи. Медперсонала было мало, раненые сутками лежали на земле без перевязки, даже напоить их было некому. Перед нами впервые открылось истинное лицо войны, и впечатление это произвело очень сильное.
К рассвету мы вышли на южную окраину города и двинулись в заданном направлении. Тогда еще не было железной дороги Камышин — Сталинград, и шли мы пешком, через казачьи станицы и села бывшей республики немцев Поволжья. Поражали благоустройство, чистота, рациональность хозпостроек и полей. Первая ночевка была в селе Гусенбах, там мы хорошо, без бомбежки, поспали.
Шли мы очень быстро, останавливаясь только возле ключей, чтобы напиться. Вражеские истребители начали нас преследовать, поэтому мы заблаговременно высматривали места для укрытия. В станицах нас встречали по-разному, но неукоснительно, если просились переночевать, требовали справку от коменданта, а комендатуры, как правило, находились километрах в пятнадцати. Поэтому мы шли в поле и укладывались в стогах сена или скирдах соломы. Но в поле поспать как следует не удавалось. Тем летом было настоящее нашествие крыс и мышей! Видимо, их будоражил гром бомбежек. Всю ночь приходилось сбрасывать с себя этих назойливых тварей и еще нужно было сберечь остатки «пшеничной каши», чтобы грызуны не проникли под доски, которыми мы закрывали ведра. Последние дни питались семечками, набирая полные карманы из арб, едущих на пункты сдачи. Казачки были очень ласковы и не ругались, может, потому, что многие командиры были симпатичными, а может, жалели нас, понимая, что идем мы на смертный бой и многим не суждено вернуться.
От Камышина до Сталинграда мы прошли за шесть суток и без потерь, хотя обстрелы и бомбежки настигали нас по нескольку раз на день.
Глава вторая.
В боях под Сталинградом
Август 1942 — январь 1943
В отделе кадров Юго-Восточного фронта нас, новичков, быстро распределили по частям и соединениям. Николай Давыдов, Миша Мардер и я — в училище мы были в одной роте, попали в 158-ю отдельную тяжелую танковую бригаду. Ко времени нашего прибытия бригада находилась на станции Кривомузгинская недалеко от Калача-на-Дону. Бригада уже участвовала в боях, отступая от Волчанска, где вела тяжелые бои с танковым корпусом, потеряв 41 танк и половину личного состава, зато 40-й немецкий танковый корпус потерял 85 танков и много живой силы.
