инстинкт, как семейный инстинкт — у женщин. Один из столпов, на котором человеческая культура стоит. И, поди, ещё со времён каменных веков. Как только женщина когда-то обозначила свои исключительные права на мужчину, — тут же нашлась вторая, которая выразила ту же заинтересованность. А мужчине что — намекни самка человеческая на желание размножиться именно с ним, тут же пульт управления поведением перехватывает нижний «мозг», и поехало…
Оттого и начало человечество изобретать разные способы примирить женщин вокруг одного мужчины: групповые семьи, главные и вторые жёны, гаремы и всё такое прочее. Зря говорят, что проституция — самая древняя профессия. Ничего подобного: пока там, где религия не ограничивала права женщин на доступ к избранному мужчине, а права мужчин — на многих женщин, там проституции просто не было места. Как не было её, скажем, у американских индейцев. Она появилась именно с принятием религиозных доктрин, обязывающих всю жизнь проводить исключительно в браке один на один. Наверняка это родилось в пользу женского собственничества, но и привело к тому во многом лицемерному состоянию морали, что превалирует ныне в обществе. По крайней мере той его части, что базируется на христианстве.
Это не хорошо и не плохо, это — данность. В которой каждый решает эти вопросы сам. В соответствии с собственной и только собственной моралью.
И вот тут и крылось главное, чего боялся Алексей. Он боялся полюбить.
До сих пор Кравченко в этом отношении чувствовал себя достаточно уютно. Он любил жену — не так ярко уже, конечно, как в первые годы, тем более что она довольно заметно ожлобилась после переезда в Москву. Но неизбежные в семье размолвки и разномнения ни разу ещё не доходили до той стадии, чтобы задуматься о жизни по раздельности.
Да, здесь, на войне, как-то само вышло, что появилась другая женщина. Но даже не любовница — если от слова «любовь». Так, подружка… Никаких противоречий с любовью к своей родной жене.
После всего, что произошло вчера и сегодня, они с Иркой оказались связаны чем-то неизмеримо большим, нежели простой секс.
Как бы и не жизнью оказались они связаны.
И более того: когда он увидел её, больную, контуженную, жалкую в этой её рубашонке больничной, в душе заворочалось что-то близкое к любви. А уж её лучистые глаза тогда — они как раз иного понимания и не допускали: девчонка точно ушла на «ту» сторону. Где любовь.
И ведь он сам это спровоцировал! Всего-то лишь хотел утешить её своей немудрёной лаской, показать, что он с нею, что она может рассчитывать на его плечо и руку, — но тем самым подал ей мысль, что она может рассчитывать на его сердце!
Но в это же самое время, в этом же самом мозгу сидело раздражение и пустота — и тоже по отношению к Ирке! Вот так как-то умещалось оно всё в одном разуме — и угасший огонёк, что освещал и освящал их отношения, и прилив нежности, готовый перерасти в любовь, и подленькая усталость от этой связи…
И в параллель со всем этим — ещё и Анастасия!
Да, он почти не думал о ней днём — просто некогда было! Но сейчас, когда всё схлынуло, когда его проблемы перешли в руки кого положено… Сейчас он снова один на один со своим мозгом. А в нём — Настя.
Влюбился?
Да нет — ведь он уже не тот юноша, который готов переворачивать всю свою жизнь после жаркой ночи любви. И не тот курсант, который готов свернуть себе шею, залезая ночью в окно общежития НГПУ. Хотя не близкий свет: добежать полтора километра до станции Сеятель, а там электричкой до разъезда Иня и потом автобусом. Но — бешеному кобелю двадцать вёрст не крюк. Зато вот тебе жаркое тело и сладкая нега в подарок.
Но ведь на том и всё! Так, приключение. Славное, доброе приключение, и девушку ту вспоминаешь с тёплой благодарностью. Но и не более.
А с Настей, кажется, и он заглянул на ту сторону, где «более».
Что, не ревновал он её к Злому? Ревновал, это надо признать. И к Митридату ревновал. Пока не узнал, как у них на самом деле отношения устроены. И к этому паршивому Русланчику из Народного Совета, которым она было увлеклась, — ещё до Юрки Злого. А Русланчик, дурачок, оказывается, просто хотел побольше разузнать о Митридате. Чудак, конечно, ибо после этого попал на жёсткую «галочку» у Мишки, а это вывело на не совсем прозрачные отношения Русланчика с «той стороной».
Но не в том дело. А в том, что всё это время она, оказывается, вполне себе ждала, когда он, Лёшка, всё же передумает про свои с нею отношения. Вот он и передумал…
Конечно, он ясно понимал, что вчера вечером Настя напрямую его спровоцировала на всё, что потом произошло. Что может быть прозрачней символики, когда женщина, раздевшись, заходит в ванную к мужчине? Мог он среагировать уже отработанным способом? Семья, мол, не имею права… Не захотел. И перед Юркой совесть не колыхнулась. Алкоголь сказался? Конечно! Но давай, Лёша, честно признаем, что сам ты желал эту девушку. Хм, возжелал… Ты хотел её давно, и просто воспользовался случаем и тем же алкоголем, чтобы дать самоконтролю потеряться где-то в глубинах…
И вот что теперь? А теперь он подходит к Настиному подъезду, и его благие намерения открутить всё назад постепенно растворяются, как сахар в чае.
Нет, ну вещи-то всё равно нужно забрать, — успокаивающе похлопала его по плечу новая мысль. А там — как получится. Всё равно у тебя ещё одна ночь праздничного отпуска…
Ну да, змей-искуситель проявляет снисходительное благородство. Хотя нет, эти политесы — это не его. Он просто надёжнее запирает совесть на замок…
* * *
— Мишка звонил, — хмуро встретила его Настя. — Волнуется, что у тебя и почему на связь не выходишь.
Чёрт! Он же опять забыл позвонить Митридату с новой симки!
Впрочем, и слава богу! Эта информация сгладила первый, самый трудный момент встречи. Момент, когда он должен был — он всё же решил, несмотря на змея-искусителя! — сказать, что больше им видеться не следует. Потому как — Ирка. Потому как, хоть в нём и борются нежность к ней и усталость от этой нежности, хоть сдулся тот шарик, но есть кроме всего ещё и долг, и совесть. И простая порядочность, человеческая…
И потому он решил не поддаваться давлению «нижнего хозяина». У него всё же есть разум. И разум должен быть сильнее. А разум знает, с кем Алексей Кравченко должен остаться.
