Остальных я привел в Севастополь. Поскольку полк остался без командира, мне было приказано командовать им. Это приказание я выполнял до конца обороны. И остатки экипажей ночью накануне оставления Севастополя увел на Кавказ».
Руководители нового соединения почти все уже знакомы читателю. И все же о военкоме Михайлове есть необходимость рассказать подробнее. Тем более, что такое пожелание высказали многие участники обороны.
«Если будете писать о третьей особой авиагруппе, не забудьте отобразить деятельность полкового комиссара Михайлова. [84] В облике этого человека были воплощены благородные черты комиссара периода гражданской войны. Борис Евгеньевич был простым, скромным и общительным. А то обстоятельство, что он сам летал, вызывало особое уважение к нему со стороны летчиков» — это строки из письма полковника в отставке В. И. Пустыльника.
Юный рабочий токарь коммунист Борис Михайлов был в числе двадцатипятитысячников, направленных партией для переустройства сельского хозяйства.
С мандатом Ленинградского областного совета профсоюзов он прибыл в один из районов Поволжья, там возглавил колхоз и около года руководил им. В сентябре 1931 года получил новое направление: на учебу в Ленинградскую Военно–политическую школу имени Ф. Энгельса, готовившую кадры политработников Красной Армии.
И на два года школа стала его родным домом. С большим интересом курсант Михайлов изучал военное дело, социально–экономические науки, готовясь посвятить свою жизнь благородной профессии политического работника.
В напряженной учебе мелькали недели, и наконец настал день выпуска. В сердце Бориса Михайлова глубоко запали слова военкома школы, сказанные на прощание:
«…Только в частях вы почувствуете, как много вам дала школа, и в то же время вы почувствуете, что она дала вам мало, — жизнь потребует от вас больших знаний, большого опыта, большой твердости, напористости и выдержки… Сплачивайте вокруг себя бойцов, учите и воспитывайте их в классово–пролетарском духе, будьте во всем примером для бойца и сами не забывайте учиться не только у старших товарищей, но и у своих бойцов»{11}.
Эти слова напутствия для выпускника Михайлова стали путеводной звездой на всю жизнь. Свою самостоятельную деятельность молодой политработник начал в 60‑м отдельном строительном батальоне. Потом его направили на Дальний Восток, назначив военкомом 115‑го морского авиационного полка Тихоокеанского флота.
С завидной энергией и настойчивостью военком приступил к работе. А чтобы она была более эффективной, решил овладеть летной специальностью. И вот в его личном деле появился документ:
«Батальонный комиссар Михайлов с исключительной любовью приступил к освоению летного дела. Каждую свободную минуту он использовал для изучения материальной [85] части самолета, овладения техникой, изучения приказов и инструкций.
В результате без отрыва от службы военком авиаполка отлично освоил МБР‑2. Обладает отличными качествами командира–летчика, инициативен, смел, решителен.
Вывод: Достоин присвоения специального звания «старший летчик».
Может быть назначен командиром части…»
Такой аттестации мог бы позавидовать любой летчик.
Великая Отечественная война застала полкового комиссара Михайлова на Балтике в 73‑м авиаполку. Несколько месяцев он сражался, с врагами в рядах этой части. Потом прибыл на Черноморский флот.
В осажденном Севастополе военком Михайлов развил бурную деятельность. Пренебрегая опасностью, он находил время бывать на стоянках самолетов, в окопах на линии фронта. И везде он был нужен, везде его внимательно слушали, всюду он вселял в людей непоколебимую веру в нашу неизбежную победу.
В дни, предшествовавшие третьему штурму, воздушные бои следовали один за другим. Главная тяжесть в них легла на гвардейцев 6‑го полка. Они сбили 27 самолетов.
В их рядах успешно продолжал боевой путь лейтенант Михаил Гриб.
Однажды большая группа Ю-88 шла к городу. Ее сопровождали шесть МЕ‑109. С аэродрома Херсонес поднялись две пары ЯК‑1 и вступили с гитлеровцами в неравный бой. Главный удар они нанесли по «юнкерсам». Лейтенант Гриб сбил одного. Остальные Ю-88 сбросили бомбы мимо цели. Но в пылу сражения четверка израсходовала почти весь боезапас. Поэтому выход из боя означал самое верное решение. А как из него выйти, если вражеские истребители наседали! Пришлось пойти на хитрость, чтобы выиграть гремя.
Гвардейцы имитировали атаку за атакой, заходили «мессерам» в хвост, заставляя их тратить боезапас. Этот странный воздушный бой длился минут двадцать. Наконец черноморцам пришла поддержка…
Летчики успешно защищали с воздуха корабли Черноморского флота. Вот один из примеров.
Вечером 19 мая заместитель командира полка майор Дмитрий Маренко получил приказание: с наступлением [86] утра обеспечить прикрытие кораблей, стоявших в Южной бухте. Как только рассвело, на патрулирование вылетели два истребителя. Во второй половине дня в воздух поднялась, очередная пара на И-153 («чайки»). Ведущий — командир звена второй эскадрильи Илья Цыпалыгин. Зорко несли службу гвардейцы. Внизу в руинах лежал Севастополь. Вражеских самолетов в воздухе не было. Время патрулирования заканчивалось. И тут ведущий пары принял по радио сообщение с КП: девять Ю-88 и одиннадцать ХЕ‑111 в сопровождении шести МЕ‑109 идут на город.
Цыпалыгин дал сигнал ведомому пилоту Ивану Силину и «чайки» устремились навстречу гитлеровцам. Начался воздушный бой. Два против двадцати шести!
Цыпалыгин на встречных курсах атаковал ведущего «юнкерса». Но в этой неравной схватке его «чайку» подбили. Продолжать атаки было невозможно. Летчик пытался дотянуть до аэродрома, но не смог. Самолет катастрофически терял высоту. Старший лейтенант покинул его и дернул за вытяжное кольцо парашюта. Однако из–за малой высоты парашют не раскрылся.
За свою короткую боевую жизнь коммунист Цыпалыгин сбил три самолета, уничтожил десятки фашистов во время штурмовок. Заслуги летчика были отмечены орденом Красного Знамени, которым его наградили за несколько дней до гибели.
В Севастополе, на кладбище Коммунаров, покоится прах славного сына советского народа Ильи Цыпалыгина.
Геройски сражался в небе Севастополя гвардии капитан Константин Алексеев. Он был заместителем командира первой эскадрильи. Однажды во главе звена истребителей он сопровождал группу «ильюшиных» на боевое задание. День был пасмурный. Лохматые тучи плыли низко над землей. До цели дошли благополучно, «летающие танки» начали штурмовку. С ближайшего аэродрома противник вызвал 25 истребителей. Вблизи от линии фронта завязался неравный бой. Капитан Алексеев первым атаковал одного МЕ‑109. Гитлеровец не выдержал смелой атаки и хотел ускользнуть, перейдя на бреющий полет. Гвардеец наседал на него сильнее и сильнее. Фашист сначала сопротивлялся, а потом растерялся и на глазах бойцов нашей пехоты врезался в землю.
Бой продолжался более получаса. Враг потерял еще два самолета, а наши без потерь вернулись на свой аэродром.
Как–то Константин Алексеев и Степан Данилко дежурили в воздухе. Вскоре они увидели впереди и ниже себя [87] четыре «Мессершмитта‑109», которые шли этим же курсом парами.
Несмотря на то, что фашистов было вдвое больше, решили атаковать. Немцы явно не догадывались о столь близком соседстве с черноморцами, и надо было использовать фактор внезапности.
Дав сигнал Данилко, Алексеев стремительно атаковал ведомого ближней пары. МЕ‑109 загорелся и камнем упал в море. Затем капитан атаковал ведущего и тоже сбил его.
Соотношение сил изменилось в пользу гвардейца. Оставшаяся пара вражеских истребителей оказывала отчаянное сопротивление. Но через несколько минут Алексееву и Данилко удалось «зажать» ведомого гитлеровца, и тот разделил судьбу первых двух. А четвертый стал удирать. Неожиданно на помощь ему пришла еще пара «мессершмиттов». Втроем они перешли в контратаку. Бой разгорелся с новой силой. Вскоре истребитель Данилко получил сильные повреждения и вышел из боя.
Алексеев остался один против троих.
«Фашисты воспряли духом и начали расправляться со мной, — вспоминал Константин Степанович. — Была повреждена гидросистема самолета, выведен из строя масляный радиатор, буквально содрана обшивка с плоскостей. Машина стала почти не управляемой. Высота упала до ста метров. Прыгать с парашютом было поздно, садиться — некуда, внизу море. Думал, что пришел конец. Но гитлеровцы вдруг прекратили атаки и ушли. То ли они решили, что я все равно обречен, то ли по другой причине, не знаю. Я хотел сесть на воду, но потом решил дотянуть до своего аэродрома. Это мне удалось, хотя с большим трудом. От моего самолета остался каркас, залитый бензином».
