— В субботу, — рассказывала она, — я пришла из театра поздно. Легла, но долго не могла уснуть. Волновал завтрашний день. Перед глазами вставали годы учебы, упорного труда. И вот завтра — премьера. Как прекрасна жизнь со своими исканиями, трудом и победами!
Уснула только в третьем часу, а на рассвете оглушительные взрывы потрясли стены, зазвенели и посыпались стекла…
Дебют Ляли так и не состоялся.
…С большими потерями, укладывая путь трупами своих солдат, фашисты пробивались к Киеву.
В те дни артисты театра музыкальной комедии, особенно комсомольцы, молодежь, стремились помочь фронту. Одни уезжали в армейские и фронтовые клубы, другие с концертными бригадами выступали на фронте.
Остальные артисты театра собирались эвакуироваться и звали Лялю с собой. «Ты еще слишком молода, — уговаривала ее мать. — Поедем со мной, будем в тылу в госпиталях работать».
«Это меня не устраивает», — хмуро отвечала дочь. Она строила совершенно иные планы.
Незадолго до войны среди студентов театрального института распространилось увлечение парашютным спортом. Ляля тоже стала посещать клуб и зарекомендовала себя как отважная и смелая парашютистка.
В детстве Лялю воспитывала старая француженка, которую Лялина бабушка привезла еще девочкой из Парижа, где в то время гастролировала. Француженка очень любила веселую, подвижную девочку, часто рассказывала ей о своем родном Париже, о прекрасных людях Франции, свободолюбивых, гордых и таких жизнерадостных.
В семь лет Ляля уже свободно говорила по-французски, в школьные годы в совершенстве изучила немецкий.
Теперь все это могло пригодиться. И когда мать особенно упорно заговорила об отъезде, Ляля решительно заявила:
«Фашисты посягнули на мое будущее. И на будущее тысяч таких, как я. Хочу своими руками отстаивать свое счастье. Пойду на фронт!»
«Но что ты будешь там делать? — всплеснула руками мать. — Ты — артистка!»
«Посмотрим!» — упрямо отвечала девушка… — Прежде всего я попыталась устроиться работать переводчицей, — рассказывала Ляля. — Но в воинской части, куда я обратилась, переводчики не требовались. Я уже хотела уходить, но командир полка, узнав, что я актриса и к тому же владею двумя иностранными языками, задержал меня. Чтобы проверить мое знание языка, он обратился ко мне по-немецки: «Мы можем вас использовать по специальности. Нам нужна актриса, владеющая языками».
Это мне почему-то показалось обидным.
«Чтобы петь и плясать, когда бойцы на отдыхе, не нужно знание иностранных языков. Для этого можете взять в часть любую певицу», — с вызовом ответила я тоже по-немецки.
«Минуточку, вы не поняли, — перебил меня полковник. — Выслушайте, а тогда будете решать, принуждать мы вас не станем. На самолете никогда не летали?» — спросил он строго.
«Какое это имеет отношение к делу?.. В военное время не смогу летать, а вообще…» Я вынула из сумочки удостоверение и положила его на стол.
«Двадцать семь парашютных прыжков! — радостно воскликнул полковник, прочитав документ. — Вот такую актрису нам и нужно!» И он засыпал Лялю вопросами о ней, о семье и родственниках. «Нам нужна хорошая разведчица в тылу врага, вам придется выбрасываться на парашюте в оккупированную зону», — начал объяснять полковник.
«В тыл врага?.. — удивленно проговорила девушка. — Вот какая роль!»
«Ведь это же очень опасно, — думала Ляля. — Приземлиться на территории врага, жить под чужим именем… Все равно, что играть на заминированной сцене. Это еще труднее, чем на фронте. Там вместе со всеми, а тут одна… Нет, страшно. Не смогу. Лучше уж поеду с мамой. Буду работать в госпиталях».
Заметив, что Ляля колеблется, полковник, испытующе глядя на нее, сказал:
«Могу дать вам время до завтра. Подумайте хорошенько и, если надумаете, приходите».
— …Я вышла из штаба в полном смятении, — рассказывала нам Ляля. — Никак не могла решить, что делать. В тыл врага, к фашистам! Ведь-там могут разоблачить, схватить, а потом — пытки, мучения… Но полковник сказал: «Если вы решитесь, вы сможете принести очень большую пользу».
Я так задумалась, что не заметила даже, как объявили воздушную тревогу. Вдруг над головой раздался завывающий свист, затем кто-то с силой толкнул меня в подъезд большого дома.
Раздались мощные взрывы, на миг заглушив плач и крики женщин и детей. Стены дрожали, где-то сыпались стекла. Совсем рядом, раздирая душу, кричал ребенок, выгибаясь у матери на руках. Ломая руки в исступлении, плакала какая-то женщина.
Бомбы ложились все ближе, казалось, сейчас будет прямое попадание. Я протиснулась к двери. По опустевшей улице плыли клубы тяжелого дыма. Перед подъездом на мостовой что-то чернело. Когда дым и пыль рассеялись, я увидела лежавшего на земле кудрявого мальчика, а над ним обезумевшую от горя мать. Женщина то наклонялась к ребенку, тормошила его безжизненное тельце, то, вздевая кверху руки, с ненавистью трясла кулаками и что-то кричала, а в стороне валялся голубой игрушечный трактор, и длинный шнурок от него был судорожно зажат в мертвом кулачке малыша.
Мне почему-то особенно запомнился этот игрушечный трактор. Это была частичка того счастливого мира, который хотели отнять у нас фашисты. «Нет, им этого не удастся сделать!» — подумала я и, повернувшись, пошла обратно в штаб…
— Первый дебют мой все же состоялся, — после паузы продолжала Луиза. — Было это месяца через полтора, когда фашисты уже бесчинствовали на Украине. Дебютировала я не одна, вместе с Маней. Она играла главную роль.
— Ты не скромничай, — вмешалась Маня. — Какая там главная роль. Что бы я без тебя смогла сделать?
— А я без тебя? Да, в разведке много значит взаимовыручка. В одиночку всегда трудней работать, — задумчиво проговорила Луиза.
Уже после того, как Луиза уснула, мы с Маней еще долго сидели, прижавшись друг к другу, и разговаривали.
— Луиза настоящая разведчица, — тихо говорила Маня. — Очень талантливая. Как она умеет моментально преобразиться. Заплачет и тут же весело, от души рассмеется или запоет, — голос у нее чудесный. А как она умеет войти в доверие к собеседнику, заставить его самым сокровенным поделиться.
— Мне пришлось это сегодня на себе испытать, — улыбнулась я.
— Вот видишь. Такой и должна быть настоящая разведчица.
— А какая она красивая, — восхищенно проговорила я.
— Уже влюбилась, — усмехнулась Маня. — Да, очаровывать она умеет. Это очень помогает ей в работе… Что ж, каждый по-своему старается принести пользу. Специальности военной у нас нет, вот мы и выбрали себе иное оружие… Я тоже училась в институте, в Ростове. Когда началась война, отец и два брата ушли на фронт и погибли. Мать не пережила… Я осталась одна. Разве я могла сидеть в институте, ходить с книжками на лекции? Пошла добровольно на фронт. Сначала была сандружинницей, потом вижу, что могу принести больше пользы, ведь я — парашютистка. Попросилась в авиадесантную часть и вот уже два раза выбрасывалась на парашюте в тыл врага. Последний раз работала с Луизой.
— А отчего дома ее называли Лялей, а здесь Луизой зовут? — спросила я Маню.
— Ей надо привыкать к этому имени. Когда-нибудь узнаешь, почему она Луиза.
На другой день занятия со мной проводил комиссар — мой знакомый капитан из Львова. Он сказал, что наши десантные группы должны помочь защитникам Севастополя. Севастопольцам сейчас очень трудно. Враг из Крыма всю технику направляет на Севастополь, но севастопольцы сражаются геройски.
Тщательно изучая свое задание, я подолгу сидела над картой Крыма, где яркой красной полосой была прочерчена линия обороны Севастополя.
— В Симферополе находится штаб немецкой армии. Задача Мани и Луизы проникнуть туда, а ваша — держать с ними связь. А может быть, и вам придется поступить официанткой в штабной ресторан. Это уточнится впоследствии, — говорил мне комиссар.
«Скорее бы!» — думала я и еще внимательнее изучала обведенный чернилами квадрат моего приземления на территории врага. Ровная местность, поле, в стороне шоссейная дорога, идущая на Симферополь. Учитывала возможности отклонения при прыжке. Запоминала все дороги и тропки, ведущие к Симферополю от места приземления.
Изучая план Симферополя, вспоминала каждый дом, улицы, переулки. Долго я не могла выполнить ответственное поручение — придумать, где будет подпольная почта, но и эта задача была решена.
Потом командир взвода объяснил, мне, что, когда я попаду в Симферополь, в этот день на вокзале у меня будет первая встреча с девушкой. Она связная от партизан.
Из кармана гимнастерки командир достал круглое зеркальце с рекламой на оборотной стороне и сказал:
— Девушка будет смотреться вот точно в такое зеркальце.
На зеркальце были нарисованы сумочки, галстуки, приколки, платочки и сверху написано: «Ростовская галантерея».
