— А откуда ты?
— С Донбасса. С Макеевки, шахтер. Дали мне в госпитале отпуск на месяц, а ехать некуда, вот и болтаюсь тут.
Боец вздохнул и аккуратно сложил газету.
— Уж я с врачами и ругался, и просил их — ничего не помогает. Отпуск — и точка. Хочешь не хочешь — гуляй, а не спросят, — может, у тебя на душе такое, что не до гулянья, — и он зло стукнул палкой об пол.
— Да куда тебе на фронт, ты вон еще с палочкой ходишь.
— Это я для маскировки, — засмеялся боец. — Моего ранения не видно, а здоровому в тылу стыдно ходить. Все оглядываются: «Молодой, а не на фронте». Вот я и взял палочку. Каждому ведь не объяснишь, что врачи не разрешают.
— Я тебя понимаю…
— А ты тоже фронтовичка?
— Да.
— На каком фронте была?
Я начала рассказывать о себе. Но голос диктора меня прервал. Объявляли посадку на поезд «Тбилиси — Баку». Мой сосед, забыв о палке, со всех ног побежал к поезду. Я только улыбнулась ему вслед.
К перрону подошла электричка, началась посадка на Гори и Сталинири.
На второй день вечером я была дома. Как обычно по вечерам, собираясь у репродуктора, слушали последние известия. В сводке сообщалось, что особенно ожесточенные бои происходят на Ростовском направлении. Наши войска отражают атаки противника, уничтожая его технику и живую силу.
«Враг стоит у ворот Кавказа», — подумала я.
Недавно сообщалось в газетах, что в итоге четырех месяцев войны опасность, нависшая над нашей страной, не только не ослабла, но, наоборот, еще больше усилилась. Враг захватил ряд областей, угрожает Москве.
Перед глазами вставали фронтовые картины. Там, на передовой, сейчас завывает вьюга, заносит снегом окопы и пушки. Там мои товарищи сражаются с озверелым врагом. Там, только там мое место…
Нет, завтра же надо ехать прямо в часть действующей армии и требовать зачисления. Не хочу больше лечиться, довольно! Подошла к раскрасневшейся во сне Лорочке. «Прости меня, дочка. Иначе не могу…»
Рано утром пошла на почту узнать, нет ли ответа на мой запрос о Грише. Но там ничего для меня не было.
Долго не могла решиться сказать старикам. Но за завтраком собралась с духом и объявила, что здоровье мое поправилось и я сегодня же еду на фронт.
Отец стал было уговаривать:
— Ты у нас одна, нам уже перевалило за шестой десяток, что будет с ребенком, если ты погибнешь?..
И упрекнул мать за то, что она мне не возражает. Она ответила:
— Что я могу сказать, отец? Если бы мы были в ее возрасте, то поступили бы так же. Ты вот старик, а собирался партизанить. Как же ее держать? Пусть идет. Мы как-нибудь проживем…
— Ну что ж, дочка, — поднялся отец, — нам очень тяжело, но раз решила — иди. Сражайся смело и честно!
Долго, сдерживая слезы, я целовала удивленную Лорочку, а когда надела армейские брюки, гимнастерку, шинель и за голенище сапога засунула алюминиевую ложку, Лора, прижавшись к бабушке, прошептала:
— Мама опять — ать-два?
— Да. Так нужно. Вырастешь — поймешь меня, — поцеловала я ее еще раз, когда она протянула ко мне маленькие розовые ручонки.
В сердце что-то оборвалось, опять навернулись слезы, но, закинув за плечи вещевой мешок, я пошла со двора…
В отделе кадров я долго доказывала начальнику, что сидеть в тылу шесть месяцев, когда на фронте идут кровопролитные бои, не могу.
— Я должна вернуться на передовую. Посылайте, и все! — требовала я.
— Но здесь же ясно написано, — указал на справку майор, — что всякое физическое напряжение вам категорически противопоказано. А вы ведь в артиллерии служите, там это неизбежно.
— Ну хорошо, — отвечала я, — нельзя в артиллерию — могу в разведчики. В тылу врага мне бывать приходилось, так что опыт есть. Но не могу я дома оставаться, поймите это.
— Что ж, — майор задумался, — пожалуй, могу направить вас в разведгруппу. Но она сейчас только формируется, в районе Туапсе.
…Через полчаса с направлением и тяжелым пакетом в руках я спешила на вокзал.
На станции стоял эшелон, грузилась какая-то воинская часть. Показала начальнику эшелона свое направление, он несколько раз внимательно прочитал его, потом вместе со мной подошел к одному из вагонов и постучал. Дверь открыл высокий лейтенант с красной повязкой на рукаве.
— Устройте сестру в вагоне, — приказал начальник, — ей до Туапсе.
Лейтенант подал мне руку, и я вскочила в вагон.
— Подождите здесь, пока разыщу вам место.
Я села на скамейку недалеко от стола, за которым несколько человек играли в домино. Они обернулись в мою сторону, у двоих на груди сверкнули ордена. «Уже боевые! Фронтовики», — подумала я. В это время один из них, капитан со звездочкой политработника на рукаве и с орденом Красного Знамени на гимнастерке, отодвинул домино и, присматриваясь ко мне, поднялся из-за стола.
— Сестра, не из Львова? — спросил он.
— Да, — ответила я.
Он радостно обнял меня.
— Ты жива, сестрица! Легка на помине…
Я удивленно смотрела на капитана и не могла припомнить его…
— Вот так встреча! — продолжал капитан. — Ведь это та самая девушка, о которой я вам вчера рассказывал, — обернулся он к товарищам.
— Что ты говоришь? Неужели? — послышались голоса, и в один миг меня окружили.
— Если бы не она, я сейчас не ехал бы с вами!
И, видя мое недоумение, засмеялся:
— Не узнаешь? Помнишь, из Львова вывозила?.. Я был тяжело ранен и на крыльцо выполз последним. В машине мест уже не было, но все равно ты меня забрала. Как сюда попала? Рассказывай!
Мы уселись за стол, и я рассказала ему обо всем. О том, что потеряла мужа и ничего о нем не знаю и что после второго ранения мне дали отпуск на полгода, но сидеть в тылу сейчас, когда уже в моем родном Крыму хозяйничают фашисты, не могу. Рассказала о том, как добилась направления в часть.
— Правда, это не совсем то, чего хотелось мне. Ведь часть только начала формироваться, когда-то еще она на фронт отправится.
— А что ты, сестра, торопишься, голову положить успеешь, — заметил кто-то из офицеров.
— Нет, она права, — возразил капитан. — Мне это чувство понятно. Кто уже побывал на фронте, ни за что не сможет задерживаться в тылу. — Он подумал немного, потом продолжал: — Знаешь, Сычева, я, пожалуй, могу помочь тебе… Ты медсестра ведь?
— Направлена в авиадесантную часть разведчицей.
— Это сложней. Но попробуем. Дай-ка документы. Схожу к командиру полка, — может, что и выйдет.
На следующей остановке — это была большая станция — капитан повел меня в штабной вагон.
В первом купе, у откинутого вагонного столика, сидел над картой седоголовый полковник.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться! — сказал капитан, пристукнув каблуками.
Взглянув на него, командир полка кивнул. — Вот случайно встретились! — втянул меня за руку в купе капитан. — Эта девушка спасла мне жизнь.
Полковник удивленно посмотрел на меня. Не обращая внимания на мое смущение, капитан стал подробно рассказывать о том, что он служил с моим мужем и под Львовом был ранен, как я вывозила раненых из львовского госпиталя, когда там уже были немцы.
— Теперь вот получила направление в часть, которая находится на переформировке, а товарищ Сычева на фронт рвется. — Потом, склонившись к полковнику, он еще что-то долго говорил ему вполголоса. Полковник внимательно слушал, о чем-то так же тихо переспрашивал, изредка поглядывая на меня. — Направление у вас есть? — спросил он меня наконец. Я подала ему документы. Командир полка внимательно прочитал их, потом стал расспрашивать, откуда я, кем работала до войны, где моя семья, в какой части служила, хорошо ли знаю Крым.
Я рассказала ему все о себе, особенно подробно о том, как ходила в разведку на Украине.
— А парашютным спортом занимались когда-нибудь? — спросил вдруг полковник.
Опустив глаза, я молчала.
— И на самолете, наверное, никогда не летали?
Боясь, что меня не возьмут в эту часть, я, не поднимая глаз, нерешительно сказала:
— Летала…
— А мне кажется, что нет, — усмехнулся полковник.
— Ну и не летала! — вспыхнула я и в упор посмотрела на него. — И с парашютом не прыгала! Я не летчиком была, а артиллеристом. Но если нужно, прыгну хоть к черту в пасть!
— Ну что же, капитан, — смягчился полковник, — пожалуй, такая решительная женщина нам действительно подойдет!
— Да, конечно, — поддержал его капитан. — Главное — Не специальность, а идейность, самоотверженность. Научить же всему можно.
— Хорошо, — закончил наш разговор полковник. — Отведите девушку к первому.
Последних слов командира я уже почти не слышала от радости. Главное свершилось — я еду на Крымский фронт!
С трудом поспевая за капитаном, минула несколько переполненных бойцами вагонов. У последнего, купированного, капитан остановился и крикнул:
