Он опустился на колени позади черноволосой с проседью головы и, взяв холодные, мертвые кисти в свои теплые, полные жизни руки, начал работать. Грудная клетка самоубийцы опускалась и поднималась. Слышалось хрипение и бульканье. Время от времени Керн останавливался и прислушивался. Дыхание не появлялось. Мужчина, не пожелавший говорить по-французски, отворил фортку в двери и закричал:
– Охрана! Охрана!
Крик отдался в камере мгновенным эхом и замер.
Керн продолжал действовать, помня, что искусственное дыхание делают часами. Но вскоре он прекратил это занятие.
– Дышит? – спросил другой.
– Нет. – Вдруг Керн почувствовал страшную усталость. – Все это бессмысленно. Да и к чему стараться? Ведь человек хотел умереть. Зачем же мешать ему?
– Бог с вами, что вы такое говорите?..
– Вы вот что… успокойтесь! – произнес Керн тихо и с какой-то угрозой в голосе. Каждое лишнее слово казалось ему теперь просто невыносимым. Он знал заранее все, что тот мог бы сказать. Но он также знал, что лежавший перед ним эмигрант повесится снова, даже если его и удастся спасти.
– Попробуйте сами, – сказал он немного спустя уже более спокойно. – Уж он-то знал, зачем в петлю полез. Значит, не мог иначе.
Появился полицейский-охранник.
– Чего разорались? С ума, что ли, посходили? – строго спросил он через фортку.
– Тут один повесился.
– Господи ты Боже мой! Ну и хлопот с вами! Он еще жив?
Полицейский отворил дверь. От него несло сервелатом и вином. В его руке вспыхнул фонарик.
– Мертв?
– По-видимому.
– Тогда до утра спешить нечего. Старший разберется. Пусть у него болит голова за это. А мое дело сторона.
Он хотел было уйти.
– Стойте! – сказал Керн. – Немедленно вызовите санитаров! Из «Скорой помощи».
Надзиратель недоуменно уставился на него.
– Если через пять минут вы их не приведете, будет крупный скандал! Вы рискуете должностью!
– Может быть, его еще удастся спасти! – воскликнул второй заключенный, едва различимый в глубине камеры. Он продолжал поднимать и опускать руки повесившегося.
– Хорошо начинается денек, нечего сказать… – буркнул полицейский и удалился.
Через несколько минут пришли санитары и унесли труп. Вскоре снова пришел полицейский.
– Приказано отнять у вас подтяжки, ремни и шнурки.
– Я не повешусь, – сказал Керн.
– Все равно приказано отнять.
Они отдали требуемое и забрались на койки. В камере стоял кислый запах блевотины.
– Скоро рассветет, – сказал Керн. – Тогда приберете за собой.
В горле у него пересохло. Очень хотелось пить. Было такое ощущение, будто все в нем высохло и покрылось пылью, словно он наглотался угля и ваты…
– Как это все ужасно, правда? – сказал второй заключенный немного погодя.
– Ничуть, – заметил Керн.
На следующий вечер их перевели в большую камеру, где уже сидело четверо арестованных. Керну показалось, что все они эмигранты, но это его уже не трогало. Чувство усталости заглушило все, и он улегся на койке. Сон не приходил. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в небольшой квадрат зарешеченного окна. В полночь привели еще двух заключенных. Керн не видел их. Только слышал, как они устраивались на ночь.
– Сколько нас могут здесь продержать? – послышался в темноте неуверенный голос одного из вновь прибывших.
С минуту все молчали.
Потом раздался бас:
– Все зависит от того, что вы натворили. Если, скажем, убийство с ограблением – значит, пожизненное заключение, а если, к примеру, политическое убийство, – выпустят через восемь дней.
– У меня нет паспорта. Поймали второй раз.
– Это хуже, – пророкотал бас. – Считайте, месяц, не меньше.
– Вот беда-то! А у меня в чемодане курица. Жареная курица! Ведь пока я выберусь, она сгниет!
– Вне всякого сомнения! – подтвердил бас.
Керн насторожился.
– А у вас уже не было однажды курицы в чемодане? – спросил он.
– Да! Это верно! – удивленно откликнулся тот. – А откуда вы знаете?
– Вас тогда тоже арестовали, не так ли?
– Арестовали! Но кто меня спрашивает? Кто вы такой? Откуда вы это знаете, господин? – спросил взволнованный голос в темноте.
Вдруг Керн расхохотался, да так, что едва не задохнулся. Это был какой-то непроизвольный хохот, болезненный, судорожный. В нем растворилось все, что копилось два месяца, – ярость за то, что он арестован и одинок, тревога за Рут, вся его энергия и готовность защищаться, жуткое воспоминание о повесившемся… Керн хохотал. Хохот вырывался из него толчками, и он никак не мог остановиться.
– Курица! – проговорил он, с трудом переводя дух. – Ведь это действительно та самая курица!.. И опять в чемодане!.. Вот так совпадение!..
– И вы называете это совпадением? – злобно закудахтала курица. – Это мой страшный рок, а не какое-то случайное совпадение!
– Видимо, жареные куры приносят вам несчастье, – поучительно заметил бас.
– Да замолчите вы наконец! – раздраженно сказал кто-то. – Черт бы побрал всех ваших жареных кур! Разжигать такой аппетит! У человека без родины! Да еще ночью, в тюрьме! И так от голода кишки сводит! Пропади вы пропадом!
– Но быть может, между ним и жареными курами существует более глубокая взаимосвязь, – пророчески заявил бас.
– Пусть попробует жареных деревянных лошадок! – заорал человек без родины.
– Пошли ему Бог рак желудка! – заржал кто-то высоким тенором.
– Может, в прежней своей жизни он был лисицей, – предположил бас. – Вот теперь все куры и мстят ему.
Снова прорвался голос курицы:
– Гнусно и подло издеваться над человеком, когда он попал в беду!
– А когда же еще? – елейно спросил бас.
– Замолчать! – крикнул охранник из коридора. – Здесь вам не бордель, а приличная государственная тюрьма.
XIКерн поставил свою подпись на втором предписании о высылке его из Австрии. То был уже пожизненный запрет на возвращение в эту страну. На сей раз он уже не ощутил ничего, а только подумал, что завтра, вероятно, снова будет в Пратере.
– Есть у вас в Вене какие-нибудь вещи, которые вы хотели бы взять с собой? – спросил чиновник.
– Ничего у меня нет.
– Известно ли вам, что вы рискуете тремя месяцами тюрьмы, если вздумаете снова появиться в Австрии?
– Известно.
С минуту чиновник испытующе разглядывал Керна. Потом достал из кармана кредитку в пять шиллингов и подал ему.
– Вот вам! Выпейте что-нибудь. Ведь не могу же я изменять законы. А что до вина, то рекомендую гумпольдскирхнер. Из нынешнего розлива лучшего не сыщете. А теперь собирайтесь!
– Благодарю вас! – удивленно сказал Керн. До сих пор в полиции ему еще ничего не дарили. – Очень признателен! Эти деньги мне пригодятся.
– Ладно, ладно! Ступайте! Конвоир уже ждет вас в приемной.
Керн спрятал деньги. Их хватало не только на пол-литра гумпольдскирхнер, но и на оплату части проезда от границы до Вены. Ехать поездом было менее опасно.
Они поехали так же, как и в первый раз, когда его высадили вместе со Штайнером. Ему казалось, что это было десять лет назад.
От станции они пошли пешком и вскоре добрались до трактира, где подавали молодое вино. В палисаднике у дороги стояло несколько столиков и стулья. Керн вспомнил совет чиновника.
– Не выпить ли нам по стаканчику? – спросил он конвоира.
– Чего именно?
– Гумпольдскирхнера. В этом сезоне лучше не сыскать.
– Что ж, можно! Все равно до темноты мы на таможню не попадем.
Они сели за столик и выпили терпкое, прозрачное вино.
Все вокруг дышало тишиной и покоем. Ясное, высокое небо светилось слабым зелено-яблочным светом. В сторону Германии летел самолет.
Хозяин принес свечу в подсвечнике с защитным колпачком. Это был первый вечер Керна на воле. Целых два месяца он не видел ни неба, ни открытого пейзажа, и ему казалось, что он впервые в жизни дышит свободно. Он сидел не шевелясь, наслаждаясь короткой передышкой, нечаянно выпавшей на его долю. Еще час-другой, и снова начнутся заботы, снова он почувствует себя затравленным и гонимым.
– Это действительно ужасно! – неожиданно заявил его провожатый.
Керн понимающе взглянул на него:
– И я так считаю!
– Нет, я в другом смысле.
– Могу себе представить, что в другом.
– Я говорю о вас, эмигрантах, – хмуро пояснил полицейский. – Ведь именно из-за вас наша профессиональная честь начисто подорвана. Только и знаем, что сопровождаем эмигрантов! Каждый день одно и то же – от Вены до границы! Ну что за жизнь за такая! То ли дело конвоировать преступников! Настоящих преступников, с наручниками! Вот это я понимаю – честная работа!
– Может, через год или два вы начнете надевать наручники и на нас, – сухо заметил Керн.
– Тоже сравнили! – Конвоир смерил его презрительным взглядом. – Ведь с полицейской точки зрения, вы – ничто! Мне приходилось эскортировать четырехкратного убийцу – грабителя Мюллера П. Едешь с ним, а сам держишь в руке револьвер со спущенным предохранителем… Или вот еще: только два года назад я конвоировал Бергмана – так тот резал исключительно женщин; а потом Бруста, который вспарывал брюхо своих жертв бритвой… Не говорю уже о Тедди Блюмеле – этот занимался труположеством… Да, были времена! А тут с вами возись! Просто подыхаем от тоски! – Он вздохнул и допил свой стакан. – Но вы хоть в винах разбираетесь! Давайте закажем еще. Только теперь, чур, плачу я!
