Бектемир сложил ветки посреди шалаша. В коробочке три спички, каждую нужно беречь.
Наглухо закрыв вход в шалаш шинелью, зажег спичку. Спичка вспыхнула и погасла. Следующая не пропала напрасно. Только пришлось дуть вовсю, прежде чем ветки с веселым треском загорелись. Бектемир посадил Зину около огня. Уселся и сам на корточки. На усталое и голодное тело огонь навевал какую-то опьяняющую усладу. Наполнив котелок дождевой водой, поставил его на огонь. Выпить горячего — об этом столько дней мечтал Бектемир. Девочка, заглянув в котелок, обрадованно захлопала в ладоши:
— Кашу будем варить?
Бектемир ничего не ответил, вздохнул. Затем поднялся с места и вышел.
— Только не плачь. Сейчас будем обед готовить.
Обошел вокруг шалаша, отыскал грибы. Вернулся с наполненной каской. Нанизав на деревянные вертелы мелкие грибы, поставил их на огонь. Этот "шашлык" показался им очень вкусным. Зиночка ела с аппетитом. Бектемир впервые в жизни пробовал грибы. Он слышал, что грибы, зажаренные в масле, едят только весной, в мае.
Смеясь, он наставительно говорил девочке:
— Хороший шашлык. Лучше хлеба. Бери еще, бери.
Бектемир поджарил много "шашлыков", ел, пока не затошнило. Затем разжег костер сильнее, обсушил одежду. Чтобы позабавить девочку, он пытался показывать различные фокусы: подбросив угольки вверх, затем ловко поймав, перебрасывал их с ладони на ладонь. Этим сам утешался, как ребенок. Тоскливое ощущение, тяжесть исчезли из груди.
Показалось, что темнота наступила внезапно. Уложив девочку и усевшись на корточки рядом, предался мучительно сладким думам. Припомнил свой кишлак, свою семью с многочисленной детворой. Ощутил тоску по Аскар-Палвану и другим землякам, по Дубову. Как-то особенно сильно стало жаль девочку. Решил, что никому не отдаст ее, принесет в свой батальон.
Чтобы не дать костру потухнуть, Бектемир понемногу подбрасывал ветви. Сквозь дождь и шум ветра донеслись глухие звуки. Боец внимательно прислушался: сомнении не было — перестрелка. Но где-то очень далеко. На всякий случай не спускал винтовку с колен.
Утром Бектемир снова поджарил грибы. Но девочка на этот раз не стала есть. Она только поморщилась..
Дождь прекратился. По небу лениво плыли караваны белых облаков. Солнце поднялось, сверкая во всем своем великолепии. Осень заставила сиять пламенем умытое, чистое золото леса. Капли сверкали сказочными лучиками.
Лес, зачарованный своей красотой, хранил гордую, печальную тишину. После ненастной ночи он пробуждался к жизни.
Вокруг уже звучали в холодном сверкающем воздухе голоса птиц.
Бектемир почувствовал облегчение. В улыбке каких-то внутренних сил и красоты этого пейзажа не было даже намека на кровь, несчастья и муки.
На войне приходилось Бектемиру видеть солнце померкшим и погруженным в тучи черного дыма, плотной пыли. В этот день солнце походило на его родное, которое живет в горах, купается в серебряных родниках. Оно было живым, ярким, красивым.
Солнце всегда рождало в душе Бектемира какую-то огромную силу. Однажды в летний день ему пришлось наблюдать солнечное затмение. По мере того как солнце уходило в тень, казалось, что с величавых гор, гордых скал, переливавшихся атласом зелени, исчезала жизнь. Казалось, что даже затихли веселые песни вод. Бектемир помнит, как подбежавший зоотехник сунул в руки Бектемира маленькое закопченное стекло и начал торопливо объяснять происходившее. Тогда джигит, не обнаруживая никакого желания слушать, только печально махнул рукой и удалился. Он жалел солнце, ему хотелось плакать.
Как все это было давно!.
Бектемир, подняв девочку, уверенно зашагал по направлению к восходу солнца. Но вязкая грязь, бездорожье очень скоро утомили его.
К вечеру за поредевшим лесом сверкнула лента дороги, а за ней показались приземистые дома деревни. Крадучись меж деревьями, Бектемир подобрался к самому крайнему дому. Он ловко перескочил через низенький забор и очутился во дворе.
Кругом в беспорядке была разбросана хозяйственна: утварь. Но двери дома оказались на крепком замке.
Бектемир вдруг услышал раздавшееся где-то рядом мычание.
— Неужели… — насторожился солдат. — Вот бы кстати…
Мычание раздавалось из подвала старого деревянного дома.
Бектемир бросился к дверце, с силой рванул се.
Так и есть — в подвале стояла большая пестрая корова. Вымя ее набухло.
— Теперь, Зиночка, мы живем…
Радостный, возбужденный, солдат опустился на колени, чтобы подоить корову. Но котелка не оказалось: или забыл в шалаше, или потерял. Подоил во флягу.
Полную флягу, как бесценный подарок, он подал девочке.
— Пей! Это молоко лекарством будет.
Девочка с наслаждением жадно глотала теплое молоко.
Затем солдат подоил корову еще раз и выпил сам: снова подоил, снова выпил.
Необыкновенная живительная сила вливалась в его тело.
— Колова! Колова! — весело повторяла девочка, пытаясь дотронуться до коровы, которая неодобрительно косилась на незнакомых люден.
— Ну как, Зиночка? Хорошо? — спросил Бектемир и щелкнул ее по животику. — Видишь, как надулся. Хватит на сегодня.
Теперь нужно было отыскать место для ночлега. Выбрал сеновал. Подперев дверь штыком, Бектемир зарыл девочку в толстый слой мягкого, приятно пахнувшего сена.
— Спи! Больше плакать не надо. Спи.
Бектемир надеялся, что если кто-нибудь из хозяев придет навестить корову, то встретит его. Тогда он и расспросит, как пробраться к своим.
Солдат прислушивался к каждому шороху.
Ночью он услышал пьяные выкрики на незнакомом языке, ровный гул моторов, редкие автоматные очереди. Но вскоре все затихло.
— Перед рассветом Бектемир спустился с сеновала. Вокруг — никого. Бектемир спустился в подвал — коровы там уже не было.
"Или хозяева ночью увели, или стала кормом для фрицев, — с грустью подумал он. — Последняя надежда…"
Оставшееся молоко во фляге сохранил для Зины. Осторожно взяв сонную девочку на руки, он торопливо двинулся в лес.
Бектемир долго бродил среди деревьев, верхушки которых потонули в тумане. Сегодня солнце не улыбнулось даже на минутку. С каждым мгновением усталость все больше и больше прижимала к земле, ноги, казалось, тянули назад. Иногда Бектемир невольно падал на колени, смахивал ладонью с лица грязный пот.
— Я хочу молока, — стала тянуть Зина ручонки к фляге.
Бектемир разрешил девочке отпить несколько глотков.
Все становилось тяжелым. Невыносимо тяжелым.
Существует поговорка: "Нужный камень не обладает тяжестью". А сейчас даже собственное тело трудно было поднять.
Несколько раз Бектемиру приходила мысль бросить винтовку. Но принять такое решение он не мог.
— С ума сошел… — обращался к себе солдат. — Без винтовки не только немец — беззубый волк загрызет!
На следующий день, когда солнце уже опускалось, Бектемир прилег у подножия невысокого лесного холма на влажных пожелтевших листьях. Девочка, выпив последний глоток молока, сидела невеселая, втянув голову в плечики, словно мокрый воробушек.
На небе сгущались облака. Шелестя в листьях деревьев, начал накрапывать мелкий дождь.
Бектемир бросил взгляд на девочку. Ее круглое личико увяло, сморщилось, болезненно пожелтело.
"Если не найду гнездышка для этого воробушка, то грех на душу приму…" — подумал он.
В это время сквозь шум дождя и ветра он уловил чьи-то голоса. Бектемир приподнялся, встал на колени и, тяжело дыша, осмотрелся. Палец он держал на курке. Девочка, заметившая настороженность Бектемира, бросилась к нему на шею.
Боец поднялся, отвел Зину за толстые стволы упавших деревьев и предупредил:
— Тихо. Не плачь!
Потом стал искать глазами место, удобное для стрельбы.
Но вот среди качавшихся от ветра молодых деревьев показались русские бойцы. Их было четверо. Один прихрамывал. Русские слова зазвучали для Бектемира голосом святого Хызра. Нежданная, необычайная радость!
— Братцы! — во всю силу крикнул Бектемир.
Подхватив девочку, он побежал навстречу. Солдаты встретили Бектемира громкими возгласами:
— Ты-то откуда взялся?!
— Вот, леший, бродит!
Бектемир, размахивая свободной рукой, рассказывал с, своих приключениях.
Один из бойцов — с перебинтованной рукой, высокий, нескладный, потеряв терпение, прервал:
— Кому ты говоришь? Кому не известна дорога отступления?! У нас спроси! А ну-ка, если есть табак, высыпай.
— Да, если б хоть по разочку затянуться, сразу легче стало бы, — сказал другой, усталый, с сонными глазами.
— Э… напрасно напомнили мне. Где возьмешь табак, когда его давно нет, — покачал головой Бектемир.
Боец, худой как щепка, по всему облику которого было видно, что он многое вынес, заинтересовался девочкой.
