Он светловолосый, с какой-то потрясающей стрижкой, мягкое круглое лицо с большими светло-голубыми глазами. Тощий и ростом под два метра. Все на нем болтается. Его форма, словно ресторанное меню. От шапки и до сапог, стоптанных и нечищеных, чьи слишком короткие голенища отстают от его длинных ног, весь он мятый перемятый. Поэтому Шерер, вместо того чтобы называть Тюннеса «Голодной башней», именует его просто Кнаучем («Вмятина»).
Верный пес Харро устроился возле печурки, сделанной из кирпича и глины, на подстилке из степной травы, прикрытой старым одеялом. Свернувшись калачиком, он виляет хвостом, стучит им по полу. С тихим визгом приветствует Виссе и умоляюще смотрит на него.
Обер-лейтенант гладит его, пес доволен, трется мордой о сапоги Виссе и лижет ему руку.
Второй телефонист лежит на нарах и спокойно спит.
Это обер-ефрейтор Зелльнер, примерно тридцатилетний, густые темные волосы с аккуратным пробором, спокойное, строгое, красиво очерченное лицо. На переносице бороздка от очков. Он свежевыбрит и производит впечатление необыкновенного чистюли.
— Похоже, спокойный, симпатичный человек? — спрашивает Виссе у капитана.
— Он такой и есть! Форма на нем сидит как влитая, сапоги блестят. Всегда точно взвешивает свои слова. Дом его где-то в окрестностях Франкфурта. Он делает церковные витражи и ухаживает за дочерью весьма процветающего аптекаря. На мой взгляд, он какой-то тихий святой! Спокойной ночи! — Шерер ложится, койка под ним трещит, но он уже спит.
Здесь уютно при свете керосиновой лампы. Пол чисто выметен, соломенный тюфяк хорошо набит, простыни чистые и одеяло в пододеяльнике. Здесь можно выдержать. В восьмистах метрах от Наримана, вблизи от Волги.
Бункер даже хорошо проветрен. Время от времени Кнауч открывает дверь и впускает свежий ледяной ночной воздух, высовывает нос, глядя на залитое лунным светом небо. Есть что-то уютное даже в том, как он крутит ручку телефонного аппарата, спокойно принимает и передает ночные сообщения.
Виссе потягивается, он приятно устал и забывает мрачные предчувствия. «Как-нибудь обойдется. Здесь очень неплохо, уже в первый день. Сейчас бы как раз написать по письму матери и Гвен. Ах, простите, мои дорогие, завтра я сделаю это непременно». Его последняя мысль, прежде чем заснуть: он будет ожесточенно защищаться, если Иван действительно придет.
Таков солдат.
Они дали обер-лейтенанту выспаться. Щурясь, он лежит еще пять минут, пока окончательно не просыпается.
Кнауч с бешеным усердием подметает пол в бункере и ругает обер-ефрейтора Зелльнера, который перед открытой дверью точными, равномерными ударами рубит дрова. Капитан выливает грязную воду из таза для умывания, приносит свежую, ставит ее на печку.
На дворе уже совсем светло. Одним прыжком Виссе выпрыгивает из постели. Харро резвится вокруг него, пытается отнять у Кнауча метлу.
Обер-лейтенант выходит на улицу. Солнце, пробиваясь сквозь туман, растапливает снег, тонкий, как иней.
Настроение — словно в воскресное утро!
В восьми — десяти километрах отсюда фронт, и над ним тоже светлое небо и ничем не нарушаемая тишина. Не слышно ни выстрела. Может, все не так уж и страшно, может, и будет спокойная зима?
За завтраком все они сидят вокруг единственного стола, пьют горячий чай; на столе поджаренные ломтики хлеба, крошечные порции масла, джем и по два финика каждому.
Виссе обращается к Шереру:
— Туман рассеивается, видимость хорошая. Если бы Вы могли пару часов обойтись без меня, пока Вы еще здесь, господин капитан, то я хотел бы первым делом осмотреть наш участок фронта.
— К сожалению, ничего не выйдет! — У Шерера трудный день. Его руки не находят себе места, глаза блестят, как он ни старается держаться спокойнее. Он, похоже, не верит мирной обстановке и спешит скорее уехать.
Соберитесь, пожалуйста, Кремер уже пошел за машиной! Мы должны немедленно после завтрака явиться в немецкий штаб связи 4-го румынского армейского корпуса, чтобы я доложил там о Вас и чтобы Ваше назначение командиром нашей группы 118-й было подтверждено вышестоящей инстанцией. Потом Вы займетесь этой лавочкой, а я смогу смыться!
Ехать надо примерно сорок километров в Абганерово. Дорога идет на юг, вверх-вниз по холмам. На высотках время от времени попадается сгоревший или разбитый танк, с мертвым, нацеленным в воздух дулом орудия, словно война давно миновала.
Вокруг, на долгие километры, — ни души.
Исчезают холмы и расщелины; степь, окруженная высотками, лежит словно плоское дно сковородки, прорезанное идеально ровной железнодорожной линией Тингута — Сальск, вдоль которой они едут.
Ветер словно играет на арфе в проводах телеграфной линии связи, пролегающей вблизи от рельсов.
Под бесконечным, высоким, по-зимнему ясным, голубым небом степной поселок с низкими мазанками кажется кучкой крошечных, разбросанных кубиков, которые почти не видны на коричневой, в белых пятнах снега степной земле.
В осторожных выражениях подполковник Бишофф, начальник немецкого штаба связи с 4‑м румынским армейским корпусом, характеризует положение на фронте как неудовлетворительное и дает понять, что Виссе, возможно, будет очень трудно.
Он просит Шерера более тщательно ввести обер-лейтенанта в круг обязанностей группы связи 118-й и желает, чтобы были точно обозначены функции обер-лейтенанта.
— Самое главное — хорошие контакты с румынскими войсками. Каждый лейтенант 20-й дивизии должен знать Вас как представителя немецкого командования сухопутных войск. То, что Вы говорите, должно быть для них обязательным, как если бы исходило из кругов Главного командования.
Только так мы будем в состоянии следовать указаниям нашего высшего руководства и обеспечим наилучшее боевое использование не очень хорошо подготовленных и почти не имеющих боевого опыта румын!
Подполковник дает Виссе ордер на приобретение маркитантских товаров для штаба связи: водка, вино, шоколад, зажигалки, батарейки для карманных фонариков и порошок против вшей.
— Он Вас за пакетик вшивого порошка хочет купить и сделать зависимым!
Кремер, который забирает все это добро, разнюхал, что шоколад привезли и для дивизии. Виссе стрелой мчится к телефону, требует срочно отдел тыла, майора Балтатеску.
— Необходим грузовик, господин майор, и побыстрее. Надо действовать решительно, пока там еще что-то есть. — Виссе верит в этот главный принцип солдата.
— Что есть, то есть, — говорит он Шереру. — Если уж не противотанковые орудия, то хотя бы шоколад, он вкусный, вызывает запоры, и румыны меньше наделают в штаны, когда явятся русские танки.
Шерер кивает: именно так, от полных штанов никто не застрахован!
Чтобы не оказаться беспомощным перед лицом событий, которые, возможно, полностью выйдут из-под контроля, Виссе, еще неопытный, на своем новом месте, пытается на обратном пути выудить у капитана все ценное из его работы в штабе связи. Шерер рад помочь и настроен вполне по-товарищески, рассказывает ему обо всяких уловках и хитростях и признается в собственных ошибках.
Разложив на коленях карту, Виссе прослеживает путь, по которому они возвращаются, сравнивает реальный ландшафт с изображенным на карте, отмечает приметные точки, которые при наличии некоторой фантазии умудряется уловить среди этого однообразия.
Вместе с Шерером они поднимаются на небольшую, кеглеобразную высотку.
Видимость очень хорошая. Холм следует за холмом, все они одинаково покрыты снегом, сквозь который просматривается их подлинный бурый цвет, и сухими стеблями скудной степной травы. Словно покрытая горбами степь волнами спускается к востоку, где, становясь все более плоской, тонет в прозрачном, пробитом солнечными лучами степном тумане.
За высотой 124 виден только короткий поворот дороги, ведущей через Тундутово и оттуда вдоль железнодорожной линии в Ивановку, где плоской дугой проходят позиции 20-й румынской дивизии.
Шерер улыбается такому усердию Виссе и, протянув руку, показывает на местность:
— Там, в пятнадцати километрах западнее, находится Верхне-Царицынский, где расположен штаб 4-й танковой армии, а там, — капитан описывает рукой дугу, — тянутся к Дону румыны!
Настроение румынских офицеров во время обеда в дивизионном командном пункте напоминает тончайшее стекло, которое вот-вот лопнет.
Татарану откладывает в сторону салфетку и неотрывно смотрит на Виссе.
Он говорит, едва скрывая волнение, медленно, подчеркивая каждое слово, и майор Биндер переводит.
— Сегодня утром в наш саперный батальон перебежало большое количество русских!
По своему военному опыту обер-лейтенант знает, что это признак того, что ситуация становится очень опасной. Люди, у которых не выдерживают нервы, перебегают к противнику из страха перед ожидаемой битвой, чтобы спасти свою шкуру в плену.
