Перебежчики сообщают, что завтра начинается большое русское наступление. Нам, румынам, противостоит полностью укомплектованная танковая бригада. Тяжелые танки зарылись в землю на крутом берегу Волги.
Хотя они очень плотно сконцентрированы, ни отдельные немецкие бомбардировщики, ни весьма скудный артиллерийский обстрел не нанесли им сколько-нибудь существенных потерь.
В советских ротах красноармейцам зачитали тайный приказ Сталина, что отныне непобедимая Красная Армия переходит в крупное наступление, чтобы изгнать фашистскую бестию на ее исходные позиции. Под Сталинградом решится участь немецких бандитов и их союзников-сообщников.
Так же, как в 1918 году белогвардейцы под началом Деникина, на стороне которых тогда сражались и немцы, были уничтожены славной революционной армией Героя Советского Союза маршала Буденного, так Сталин, в том же месте, в городе, носящем его имя, разгромит врага.
— Советы не скупятся на патетические призывы. Уже не в первый раз, господин генерал, германский вермахт выступает против превосходящих сил русских! — отвечает Виссе на взгляд генерала.
— Об этом не будем спорить. По поводу целей и объема ожидаемого наступления, а также его значения для фронта в целом я не хочу строить никаких догадок, ибо мне не хватает широты обзора, которой обладает главное командование сухопутных войск.
Генерал, широко расставленными руками обозначив широту пространства, сужает расстояние между собственными ладонями до маленького отрезка, словно желая зрительно показать ограниченность его мысли, подчеркнуть концентрацию его воли и ответственность лишь за порученный ему участок фронта.
— Я дивизионный генерал. Все, что я мог сделать, сделано. Мой передний край обороны наилучшим образом использует местность для защиты. Позиции хорошо подготовлены и теперь еще дополнительно укреплены.
Мои люди — при наших возможностях — очень хорошо подготовлены. Я требую железной дисциплины. Оружие и снаряжение, которыми мы располагаем, находятся в безупречном состоянии. Что касается потребностей моей дивизии в настоящий момент, то боеприпасов и продовольствия хватит на несколько дней боев.
— Наша 20-я дивизия — одна из лучших и боеспособных в румынской армии! — добавляет майор Биндер.
— В районе Бекетовки нам противостоит противник, силы которого превосходят наши по крайней мере в двадцать раз. Что касается вооружения, то его превосходство в цифрах и не выразишь. Он направит против нас мощнейшие силы, чтобы легче добиться прорыва, ибо считает румынские войска менее боеспособными, чем немецкие, а о нашей оснащенности он информирован так же хорошо, как и германское руководство!
Генерал широко улыбается, поднимается. Все встают.
— Я еще раз обращаюсь к ответственному за это немецкому армейскому командованию с настоятельным требованием немедленно ввести в действие танки и противотанковую технику для усиления нашего участка фронта.
Если мои солдаты будут знать, что за их спиной имеется противотанковое оружие, они дадут русским танкам пройти по себе, и я сохраню свой отрезок фронта даже против превосходящих сил русских.
Но если мои солдаты поймут, что безоружны против танков, то среди них начнется паника, и фронт быстро развалится.
Необходима поддержка тяжелой артиллерией. Бомбардировщики и штурмовая авиация необходимы прежде всего в местах скопления русской артиллерии, чтобы предотвратить ее ураганный огонь.
Какую моральную поддержку нашим войскам окажут бомбардировщики и штурмовая авиация, вам, как испытанным фронтовикам, можно не говорить.
Поэтому я прошу вас, господа, — генерал обращается и к Виссе, и к Шереру, — в последний час передать мое обращение вашему командованию. Добейтесь хоть каких-то результатов, пока не поздно!
Виссе вопросительно смотрит на Шерера. Капитан отрицательно качает головой и обращается к генералу:
— Не позволит ли мне господин генерал уже сейчас доложить о моем отбытии и попрощаться? Он вскакивает и щелкает каблуками.
В бункере телефонной связи Виссе встречает капитана Шерера, укладывающего свой чемодан в состоянии глубокого ожесточения.
— Мы прекрасно понимали друг друга с генералом Татарану, и вдруг такое прощание? Был не очень сердечен, правда? При этом я даже не могу на него обижаться. В таком положении… Все может начаться в любой момент! И что же предпринимается? Вместо того, чтобы, как в других штабах связи, иметь двух офицеров: того, кто уже вработался, набрал опыта и с трудом завоевал доверие, сменяют новичком. Это не упрек вам, господин Виссе, и не комплимент мне! Я рад, что могу уехать отсюда! Я имею в виду другое: насколько это типично для тех, кто так бездумно и безответственно действует наверху. Может, они специально сейчас ставят на это место человека, который не имеет ни малейшего представления о том, какая идет игра, чтобы у них был козел отпущения, если все пойдет кувырком?! — Шерер ободряюще кивает обер-лейтенанту. — Я совершенно ничего не имею против вас. Наоборот! Я уверен, что вы, несмотря ни на что, справитесь и не станете овечкой, отданной на заклание! Скорее всего, вы даже будете действовать лучше, энергичнее, принимать решения и осуществлять их, не слишком долго раздумывая.
Он внимательно смотрит на Виссе. «Чертовски хорошо выглядит и совсем еще мальчик. Наверняка его высокий звонкий голос прерывается, когда он выкрикивает команды. Эти молодые ребята иногда чувствуют, что более старшие по возрасту подчиненные не принимают их всерьез, и истерически пытаются самоутвердиться, чтобы все чувствовали и выполняли их волю. Они как молодые петухи».
Шерер поднимается.
— Битва нуждается в герое, который становится знаменем, фанфарой, в юноше, который умирает со словами «Хайль Гитлер!» — Шерер пожимает плечами. Звучит смешно, но это так!
Не забудьте, что отныне вы должны перед румынами называть русских только большевиками — ненависть задушит их страх!
— Господин капитан, могу я еще попросить вас представить меня в 4-м армейском корпусе, чтобы я мог доложить только что полученную информацию?
Связь удается наладить за пять минут. Пронзительный звонок. Шерер не спеша поднимает трубку. Виссе слышит голос телефониста на другом конце провода.
— Соединяю с господином генералом! В трубке шум, помехи. Шерер прикрывает трубку левой рукой.
— Похоже, они уже сами знают, что происходит, раз генерал Енеке сам подходит к аппарату, чтобы поговорить со мной!
Шерер внутренне собран, он в напряжении.
— Здесь немецкий штаб связи 118-й, капитан Шерер. Честь имею доложить, господин генерал!
Виссе подходит к капитану, готовый после того, как Шерер доложит о нем, взять трубку и передать свой первый рапорт в качестве начальника штаба связи.
Шерер словно не замечает Виссе, он взволнован, плотнее обхватывает рукой трубку, не собираясь ее отдавать.
— Примерно полчаса назад, господин генерал, нами было перехвачено сообщение о том, что завтра в шесть часов по московскому времени русские переходят в крупное наступление. Уже сегодня большое количество перебежчиков также подтверждают нашу информацию.
Он смотрит на Виссе, который отошел чуть в сторону, и поспешно представляет обер-лейтенанта.
— Разрешите, господин генерал, представить моего преемника. Он уже сегодня днем взял на себя командование штабом связи!
Шерер несколько отдаляет от уха трубку, в которой что-то недовольно бормочет генеральский голос. Капитан стоит навытяжку.
— Слушаюсь, господин генерал, так точно, позвольте мне доложить о своем убытии, господин генерал, покорнейше благодарю, господин генерал! — выкрикивает он в трубку и передает ее Виссе.
Звучный голос генерала приятно любезен. Несколькими точно сформулированными фразами, дружелюбно и изысканно, он указывает Виссе на его ответственность, которую он несет в своем новом качестве.
В генерале и сейчас еще чувствуется дипломат и многолетний военный атташе. Он как бы заставляет маленького обер-лейтенанта вырасти в собственных глазах, почувствовать собственную значимость, свои полномочия, и в то же время дает ему понять, что этим он обязан генералу, который почтил его своим доверием, и Виссе теперь обязан особым усердием и послушанием ответить на это.
«Значит, вот как покупают людей», — Виссе на всякий случай намерен запомнить этот урок, — пригодится, когда сам станет генералом.
— Я сознаю ответственность, которую несу как начальник штаба связи, господин генерал, и надеюсь, что выполню поставленные передо мной задачи к полному удовлетворению моего начальства!
Генерал, вспомнив, что должен казаться огрубевшим в боях воином, что-то довольно хрюкает в трубку.
Немедленно переходя в наступление, звончайшим фанфарным голосом Виссе заявляет:
