Немедленно переходя в наступление, звончайшим фанфарным голосом Виссе заявляет:
— Разрешите мне, господин генерал, в качестве первого мероприятия на новом посту изложить следующую просьбу: 20-я румынская дивизия не располагает противотанковыми орудиями, которые можно было бы действенно использовать против Т-34.
Французские орудия, имеющиеся в артиллерийском полку, также бесполезны против брони русских боевых машин, так как у нас для них нет снарядов. Южнее долины реки Червленой находится узкий минный пояс, который при ожидаемом тяжелом артиллерийском обстреле взлетит на воздух и, тем самым, также не будет защитой от танков.
Подготовка румынских солдат к борьбе против танков чрезвычайно слаба. Необходимо первым делом послать людей на специальные курсы в саперную школу в Калач!
«Подумать только, что генерал так долго и терпеливо выслушивает все это, хотя и сам давно знает!» — удивляется Шерер.
— Я изучал донесения отдела разведки румынского дивизионного штаба и убежден, что давно ожидаемое наступление действительно начнется завтра в шесть утра!
Шерер только качает головой.
— Поэтому генерал Татарану еще раз настоятельно обращается в армейский корпус с просьбой о своевременной доставке танков и тяжелых зенитных орудий. Генерал Татарану считает чрезвычайно важным для морального состояния войск, чтобы еще сегодня ночью в тылу его фронта в позиции готовности находились самоходно-артиллерийские установки или танки…
— И больше ничего, даже бомбардировщиков или штурмовиков ему не надо? — недовольно прерывает генерал.
Он еще доступен, но уже говорит гораздо холоднее, наставительно, хотя по-прежнему заманивает доверием.
— 4-й армейский корпус, — генерал даже не употребляет зашифрованных названий, — наилучшим образом осведомлен и информирован как о положении в целом, так и о положении отдельных полков. Поверьте мне, мы знаем, что происходит! — это он говорит лично Виссе. И потом переходит на более патетическую интонацию: — Сообщите господину генералу Татарану, что он, когда все начнется, сможет… рассчитывать… на нашу поддержку! — генерал прерывает разговор, говорит с кем-то, стоящим рядом с ним, и снова обращается к Виссе:
— Я высвобожу дивизион зенитных пушек и дивизион самоходно-артиллерийских установок и пошлю к вам!
Поддерживайте через вышестоящий штаб связи теснейший контакт с нами. Только в самых чрезвычайных случаях или если штаб связи недостижим или не функционирует, можете непосредственно обращаться в армейский корпус!
Обо всех событиях тактического характера в ходе ожидающихся событий вы должны регулярно докладывать! О наших мероприятиях безотлагательно информируйте румынское руководство, следите за тем, чтобы сохранялась авторитетность наших указаний. Полковник фон Бредов рекомендовал мне вас как способного и надежного офицера. Я ожидаю, что обо всем, что вам станет известно, вы будете подробно и точно информировать меня!
— Слушаюсь, господин генерал!
Виссе не успевает усердно заверить генерала, что приложит все усилия, как тот уже положил трубку.
Виссе вопросительно глядит на Шерера. Тот кивает успокаивающе, одобрительно, но с некоторым налетом насмешки.
— Посмел бы я так краснобайствовать, меня бы турнули отсюда уже на следующий день. Ну, вы еще будете иметь случай убедиться, как заносчива и самодовольна эта клика. Мне жаль, что вам придется пережить разочарование и ничего не удастся добиться. Просто сейчас у них от страха штаны полны, вот им и нужны люди, готовые действовать и чего-то добиваться. Но потом, когда они снова будут на коне, плевать им на вас! Потому-то я лучше отправлюсь опять на фронт и буду там говорить то, что хочу. Там уж мне никто не будет грозить переводом в боевые части, если я и так сижу в самом дерьме! Жаль, что было мало времени лучше ввести вас в курс ваших обязанностей!
Капитан ставит свой чемодан возле двери. Виссе помогает ему надеть тяжелое серое кожаное пальто на меху.
— Я позволил себе вызвать Кремера с машиной на четырнадцать часов.
— Конечно, само собой разумеется, господин капитан!
— Ах, да ладно, мне здесь делать больше нечего. Пошлю вам открытку из Верхне-Царицынского. Уж как-нибудь найду, на чем добраться до места. Если позволите, быстро дам вам еще один совет. Вы хотели еще сегодня осмотреть фронт? Слишком поздно. Через час стемнеет. К тому же, я думаю, здесь вы сейчас нужнее, потому что здесь всякое будет происходить, если завтра утром действительно начнется заваруха.
Капитан еще раз снимает фуражку, наклоняется, уже готовый ехать, над картой на столе, показывает на точку очерченного южнее долины Червленой фронта.
— Вот здесь 90-й полк полковника Попеску, наше самое слабое место. А здесь, севернее Червленой, полк полковника Мангезиуса, это самый лучший. Мангезиус из фольксдойче, помещик. Лучший офицер дивизии, даже по нашим меркам отличный. Солдаты его любят, что у румынских офицеров бывает редко. Отличается редкой удалью, выправкой.
Здесь русские легко не пройдут хотя бы потому, что севернее с Мангезиусом соседствует 297-я пехотная дивизия. Мы с лета работаем с ней вместе. Это одна из лучших и мощных немецких дивизий. Они там уже привыкли играть для нас роль пожарных.
Не откладывая свяжитесь с генералом Пфеффером. Он второй по старшинству командир немецкой дивизии в армии, но отличный парень, солдат без всякого высокомерия, участвовал еще в добровольческом корпусе.
Южнее с Попеску соседствует майор Мораро со своим саперным батальоном. Выглядит, как разбойнике Абруццких гор, отчаянный малый. Людей держит в состоянии подъема. Батальон так хорошо подготовил свои позиции, что выдержит и самый тяжелый огневой натиск. Мораро единственный командир части, который постоянно находится на передовой, там и живет. За Попеску находятся два подразделения артиллерийского полка.
Первое подразделение — тяжелое, хотя не имеет ни одного тяжелого орудия, только французские пушки. Несмотря на это, румынскую артиллерию признают и немцы, в боях она хорошо себя показала.
Виссе хочет, чтобы все, кто работает в штабе связи, выстроились проводить своего отъезжающего шефа. Шерер отказывается.
— Никаких церемоний, пожалуйста! Они бы и сами сообразили, если бы горячо меня любили. Я их всех приветствую, прошу меня извинить, часто вел себя с ними отвратительно. Вообще-то я не такой уж плохой, когда нервы в нормальном состоянии. В том числе с Безе. Вот кто вздохнет с облегчением.
Виссе стоит с капитаном перед бункером без шинели. Дует холодный ветер, мороз — 10 градусов ниже нуля. Шерер нервничает. Все уже сказано; последнее ожидание, которое ничего не дает, самое мучительное.
Автомобиль появляется из бокового ответвления балки. Когда раздается скрип тормозов, оба офицера пожимают друг другу руки. Шерер как-то робко спрашивает:
— Вы из Вены?
— Да!
— Я из Магдебурга! Конечно, женат, даже счастлив, двое сорванцов!
Вот и все, короткий личный, человеческий контакт. Шерер смотрит на Виссе, улыбается, стремительно влезает в машину. Недолгое прощальное помахивание рукой. Шерер торопит водителя, машина быстро отъезжает в западном направлении и исчезает за ближайшим холмом.
Звонит майор Биндер и вызывает Виссе на назначенное на восемнадцать часов совещание, в котором приказано участвовать всем командирам полков и других подразделений. Звонят полевые телефоны, не прекращаются сообщения: «Передаю для Фуре Катценштет»! — таково законспирированное название штаба связи.
Друг перед другом, они знают, что происходит — и молчат. Виссе наглядно представляет себе грядущее наступление. Мертвая тишина после артиллерийского обстрела, затем появление русских танков, землисто-бурых красноармейцев — сама смерть, страшная и многотысячная, спускающаяся с холмов на позиции румын; в горле возникает удушающее чувство страха. Он сотни раз участвовал в этом, испытывал это, и чудо, что он еще живой.
О чем могут думать майор и генерал?
Татарану явно испытывает сильные боли в парализованном суставе, лицо его исказилось от страданий, демонстрируемое для окружающих спокойствие стоит ему большого самообладания.
— Надеюсь, танки и зенитные орудия прибудут вовремя? — прерывает генерал тяжкую тишину. Видно, что ему хотелось бы остаться одному.
— Позвольте мне откланяться, господин генерал? Сегодня ночью я, по-видимому, не сомкну глаз и буду в любой момент в распоряжении господина генерала.
Генерал благодарно кивает и протягивает Виссе вялую руку, без рукопожатия.
Сухой снег скрипит под сапогами. Стоит такая темень, что Виссе какое-то время блуждает, прежде чем находит дверь бункера немецкого штаба связи. Обер-лейтенант подходит к печке, держит над ней окоченевшие пальцы, пытается собраться с мыслями и принять первые решения.
