Не ожидая ответа, он встал и, шагая через раненых, пошел к выходу.
Не успел еще выйти, как за ним по одному, по двое, группами стали подниматься раненые.
На станционных путях уже грохотали взрывы. Любовь Андреевна быстро шла вдоль состава.
— Грузите в штабной вагон, — говорила она на ходу санитарам. — Занимайте все свободные места. Кладите на пол! Здесь не должно остаться ни одного раненого!
Несмотря на обстрел, на грохот близкого боя, персонал санитарного поезда действовал с привычной уверенностью и сноровкой. Фельдшеры и медсестры принимали от санитаров раненых, вносили в вагоны, клали на все свободные места.
В степной балке за станцией залегла жиденькая цепочка легкораненых. На правом фланге лежал замполит, все время протиравший очки; в центре расположился хмурый молодой капитан-казах, на правом фланге — летчик с перевязанным плечом.
Раненые были обстрелянными солдатами и сейчас молча, без излишней суеты готовились к неравному бою. Подтаскивали ящики с гранатами и патронами, бинтами стягивали гранаты в связки, проверяли, заряжали и прилаживали поудобнее личное оружие.
Из-за пригорка напротив выползли три фашистских танка. Было видно, как с брони спрыгивают маленькие фигурки автоматчиков.
Из кустов за овражком била по танкам прямой наводкой батарея «сорокапяток», и немецкие автоматчики рвались к ней.
— Огонь! — крикнул замполит.
Раненые открыли редкий огонь, прикрывая батарею и вызывая атаку автоматчиков на себя.
Все три немецких танка, развернув башни, открыли пулеметный огонь по цепи. Затем тронулись с места и один за другим медленно поползли на раненых.
— Держите автоматчиков! — крикнул капитан-казах. — Истребители, за мной!..
Перевалился через бруствер, пополз навстречу танкам, умело используя неровности местности. Следом ползли несколько бойцов-истребителей со связками гранат. Капитан добрался до удобной позиции раньше, выбрал момент и, привстав, швырнул связку под гусеницы вырвавшегося вперед вражеского танка.
Грохнул взрыв. Танк остановился, косо развернувшись на разорванной взрывом гусенице.
— Бей их, ребята!.. — выкрикнул замполит, в запале вскочив в полный рост.
И тотчас же упал, сраженный пулеметной очередью. Упал, так и не расслышав крика летчика:
— Танки!.. Наши танки!..
Из леса за их спинами вырвались традцатьчетверки, стреляя с хода.
Санитарный поезд уходил с железнодорожной станции, где горело станционное здание, дымилась водонапорная башня, но ни в помещениях, ни на перроне уже не было ни одного раненого.
Любовь Андреевна вошла в операционную. Старенький лысый хирург старательно мыл руки в тазу. Из-за перегородки, за которой только что закончилась операция, медсестра Катя вынесла таз с окровавленными бинтами.
— Четверо погибли, — вздохнул хирург. — Я ничего не мог сделать. Ничего.
— Я понимаю, — сказала Любовь Андреевна. — Дай мне их документы, Катюша, я подпишу заключения.
Она присела было за столик, но тут поспешно вошел пожилой фельдшер:
— Любовь Андреевна, скорее в крйгеровский! Майор сознание потерял!
— Какой майор? — ахнула Катя. — Неужели наш?
— Документы позже принесешь в купе, — сказала Любовь Андреевна, поспешно выходя вслед за фельдшером.
Следом засеменил старенький хирург, на ходу вытирая руки.
Санитарный поезд шел полным ходом.
В своем купе Любовь Андреевна кормила внука манной кашей, привычно приговаривая:
— За папу… За маму… Ну, вот мы и поужинали, Иван Егорыч, пора и на боковую.
Вошла Катя.
— Вот документы, Любовь Андреевна, — она положила на столик пачку листов. — Сейчас будет остановка, надо погибших с поезда снять. Тесно очень.
— Да, конечно. Распорядись, я пока подпишу.
Катя вышла. Любовь Андреевна уложила внука, присела к столику и раскрыла первый документ, в который было вложено заключение о смерти.
— Федченко Петр Сергеевич. Сержант.
Проверила заключение, подписала. Взяла второе.
— Лыков Иван Сидорович. Рядовой.
Проверила заключение, подписала. Взяла третье, открыла удостоверение личности…
И вдруг закричала. Закричала страшно, не слыша себя, и крик этот разнесся по всему штабному вагону.
— Стойте! Не сгружайте их! Не сгружайте!..
Выбежала из купе.
Поезд остановился.
Натыкаясь на стенки вагона, Любовь Андреевна с залитым слезами лицом слепо бежала по вагонному коридору… На столике осталось раскрытое офицерское удостоверение. На первой страничке было старательно выведено четким писарским почерком: «Трофимов Георгий Алексеевич».
Сквозь штабную печать с маленькой фотографии смотрел гвардии младший лейтенант Егор Трофимов.
А на нижней полке, зажатый подушками, чтобы не свалился от поездных толчков, лежал маленький Ваня Трофимов и дрыгал ножками. Он был очень похож на отца.
Мальчик в форме суворовца в большой, сползающей на нос фуражке, держащейся исключительно на оттопыренных ушах, с тоской смотрел на обшарпанный дом в старом арбатском переулке с двумя облезлыми львами у подъезда.
За его спиной с грустной торжественностью прозвучал хорошо знакомый голос:
— Вот эти львы, Ваня.
Суворовца в слишком уж большой фуражке сопровождали поседевшая, постаревшая Любовь Андреевна и генерал-майор танковых войск Трофимов Алексей Иванович.
— Тоже мне, львы, — с не очень понятной обидой пробубнил мальчик. — У них и клыков-то нет.
— Много ты понимаешь, — возмутился дед. — А знаешь…
— Да все я знаю, — вздохнул Ваня. — И про концерт, и как ты бабушке бревно от самых Хамовников волок, и про налетчиков.
— Ax, вы, оказывается, все уже знаете! — генерал круто развернулся к супруге. — Интересно, откуда? Из какого источника?
— Алеша, а ведь у львов действительно куда-то исчезли все клыки…
— Вы мне зубы не заговаривайте, бабуля.
— Дед, пойдем лучше в зоопарк, — Ваня тянул Трофимова за рукав кителя.
— У тебя увольнительная до четырнадцати? — строго спросил генерал.
— Ага.
— Не ага, а так точно. Какой же может быть зоопарк, когда сейчас уже тринадцать тридцать две?
— Может быть, на такси отправим, Алеша? — осторожно спросила Любовь Андреевна. — Он же еще ребенок.
— Он не ребенок, а солдат, — строго уточнил генерал. — И к тому же все знает.
— Но училище не близко. Ваня может заблудиться.
— Солдат должен уметь ориентироваться на местности, — отчеканил Алексей Иванович. Затем достал кошелек и отсчитал мелочь. — Вот тебе на троллейбус. Остановка — «Филевский парк». Запомнил?
— Так точно, — уныло подтвердил Ваня.
— Осторожно переходи дорогу, Ванечка, — сказала Любовь Андреевна, целуя внука и при этом тайком от мужа засовывая ему в карман несколько рублей. — До завтра!
— О ревуар, гранмадам! — весело воскликнул Ваня и быстро направился к Арбату.
Генерал Трофимов тем временем сердито рассматривал весьма постаревших львов.
Супруги Трофимовы шли кривыми арбатскими переулками.
— С Егором ты сюсюкала куда меньше, — непримиримо ворчал Алексей Иванович.
— Вероятно, такова участь всех бабушек, — улыбнулась Любовь Андреевна.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — вежливо поклонился немолодой человек, проходя мимо.
— Здравия желаю, — генерал поднял руку к фуражке.
— Кто это? — поинтересовалась Любовь Андреевна.
— Понятия не имею, — Алексей Иванович остановился, глядя вслед прохожему. — Может, служили вместе?
— Пойдем, — Любовь Андреевна взяла мужа под руку. — Мне кажется, Алеша, тебе следует пойти к начальнику училища и попросить, чтобы Ваню отпустили вместе с нами.
— Любаша, это неудобно.
— Но как же он доедет один? Это с двумя-то пересадками?
— Доедет, как все! — выпалил генерал.
Он даже остановился от возмущения и высвободил руку. Но тут же улыбнулся жене.
— Не беспокойся, бабуля, парень отлично понимает, что такое воинская дисциплина.
Суворовец Ваня Трофимов, разинув от восторга рот, то и дело поправляя сползавшую на нос фуражку, разглядывал огромную тушу бегемота.
Электрические часы Московского зоопарка показывали десять минут пятого.
Просторный номер в гостинице. Стоя перед зеркалом, Алексей Иванович надевал форменный галстук. Вошла Любовь Андреевна.
— Газет еще нет.
— Очков тоже, — буркнул муж.
— Судя по настроению, к начальнику училища вы не пойдете? — спросила жена, подавая генералу очки.
— Вы правильно понимаете…
Раздался телефонный звонок. Любовь Андреевна поспешно сняла трубку.
— Ванечка? Здравствуй, миленький…
— Опять сюсюканье! — расстроенно отметил Алексей Иванович.
— Ванечка, Ванечка, я слушаю!..
— Ба! — наконец-то послышался в трубке детский голос. — Я не могу приехать.
— Почему? Что случилось, Ванечка?
