Разговор не клеился.
— Видите, Вася, как плохо подолгу не навещать друзей, — укорила Ольга. — Отвыкаете, и говорить вам словно не о чем.
Шатилов с нескрываемой нежностью посмотрел на девушку и порывисто ответил:
— Отвыкаешь, когда не думаешь о человеке. А когда все время думаешь о нем — еще больше привыкаешь. Вы знаете, Оля, мне когда-то очень нравилась одна девушка. Только виделись мы редко — в разных городах жили. Я о ней ни на минуту не забывал, и от встречи к встрече она мне все роднее становилась…
— А вы ей?
— Я? — смущенно улыбнулся Шатилов. — У нее шел обратный процесс: отвыкала и совсем отвыкла.
Ольга смотрела в сторону, казалось, безучастно. «Жаль его, хороший он и такой непосредственный. Может быть, лучше сказать прямо: Вася, вы мне нравитесь совсем не так, как я вам». — И решила: «Скажу», — но взглянула в грустные глаза Шатилова — и язык не повернулся.
— Какие новости в цехе? — спросила Ольга, чтобы изменить тему разговора.
Шатилов потускнел, стал рассказывать вяло, неохотно. Ольга многое знала от отца и мысленно отметила, что Шатилов не упомянул о себе, о похвале наркома.
— А как занятия? — продолжала расспрашивать она.
— Занимаюсь большегрузной.
— Бурой папе говорил, что вы ворох учебников накупили, в техникум готовитесь.
— Отложил на время, — сознался Шатилов, краснея. — Не умею одновременно несколькими делами заниматься.
Ольге захотелось ободрить Шатилова. Прощаясь, она задержала его руку чуть-чуть дольше обычного и задушевно сказала:
— Не забывайте друзей, Вася, помните: в этом доме вам всегда рады. — Ольга улыбнулась какой-то светлой, чудодейственной улыбкой, от которой все вокруг, казалось, засияло.
Шатилов ушел окрыленный. Возвращаться домой не хотелось, и он зашагал по широкой аллее, где лежал свежевыпавший, еще не утоптанный и не запыленный снег. В радужных думах об Ольге он незаметно для себя поравнялся с театром и остановился. Отсюда хорошо был виден завод.
Четкие пунктирные линии огней окаймляли асфальтированные шоссе, пересекавшие завод в разных направлениях. Ярко светились огромные окна цехов. Высоко в небе созвездиями сияли огни на колошниках доменных печей. Изогнувшись коромыслом, уходила через реку бетонная плотина, залитая электрическим светом.
Вдруг небо вспыхнуло красным заревом, и огни померкли, как на рассвете. С горы широким огненным потоком хлынул расплавленный шлак, образовав огромную причудливую фигуру. Шлак быстро начал тускнеть, сделался багровым. Зарево в небе потухло, огни снова стали острыми. В этот миг новый поток низвергся с горы, и снова вспыхнуло зарево в небе, отражаясь, как при пожаре, тревожными бликами в окнах домов.
На шлаковой горе появилась огромная красная луна, потом вторая, третья — это в опрокинутых набок ковшах светила приставшая к стенкам корка раскаленного шлака. Но вот луны потускнели и исчезли совсем. На горе, как звездочка, заскользил огонек паровоза, увозившего ковши обратно в цех. Из трубы мартеновской печи вырвалось пламя, превратилось в большое горящее облако и исчезло так же внезапно, как появилось. За цехом вдали медленно двигались, словно плыли в воздухе, алые квадраты.
Шатилов пересчитал их — тридцать слитков. «Хорошая плавка, почти двести тонн! А будем же подавать на блюминг по пятьдесят слитков — более трехсот тонн с одной плавки. Эх, скорее бы!» — мечтательно подумал он.
В оккупированном гитлеровцами донецком городе, растерзанном, голодном, безмолвном, продолжалась своя страшная жизнь. Никто не знал, что произойдет с ним завтра, даже сегодня, вернется ли он, уходя из дому, переживет ли ночь, ложась спать. Спасаясь от угона в Германию, люди старались заболеть, прятались в подвалах, на чердаках. Казалось, жестокий мор надвинулся на город, еще недавно шумный, как улей, и редкие жители ходят по улицам, будто обреченные на смерть. Большинство разбредалось по селам, меняя носильные вещи на хлеб, кукурузу, картофель. Покидали дома чуть свет, стремясь вернуться дотемна. Запоздавшие предпочитали ночевать в степи на снегу, лишь бы не попадаться ночью на глаза полицаям или жандармам.
Но и гитлеровцы чувствовали себя здесь как на раскаленных углях. Дорого обошлась их начальству гибель хозяйственной команды, поднятой на воздух при взрыве подпольщиками котельной электростанции. Коменданта города и шефа гестапо с ближайшими помощниками, не сумевших уберечь электростанцию, фашистское командование отправило на самый тяжелый участок фронта.
Начальником гестапо был вновь назначен фон Штаммер, не так давно снятый за провал агентурной сети. Штаммер старался изо всех сил. Заборы и стены домов запестрели приказами, в которых за малейшую провинность гражданам угрожали расстрелом. Полиция снова провела перерегистрацию паспортов и, дополнительно набрав полицаев, чаще устраивала облавы.
Шесть дней после взрыва котельной электростанции подпольная группа Сердюка не выпускала листовок, применяясь к новой обстановке. На седьмой день в лестничных клетках домов, на внутренней стороне заборов снова появились листовки. Эти листовки срывали полицаи, но чаще всего бережно отклеивали те, кто переносил их из дома в дом. Многие же просто заучивали их наизусть и передавали из уст в уста.
Однажды утром в ремонтную мастерскую Пырина пришла пожилая женщина и, достав из плетеной кошелки замок ручной работы, без ключа, молча положила его на стол. Пырин осмотрел затейливый механизм, взглянул на посетительницу, снова на механизм. Ошибиться было нельзя — об этом замке, как о пароле, говорил ему Сердюк. Алексей Иванович показал глазами на дверь в жилую часть домика.
В эти беспокойные дни Сердюк никак не ожидал прихода связной. Он рассчитывал, что свидание состоится позже, когда утихнет переполох, вызванный взрывом электростанции.
Связная потребовала детального отчета об организации взрыва и о положении в подпольной группе.
Сердюк подробно описал диверсию, рассказал, что, взорвав станцию, инженер Крайнев ушел в степь, чтобы перейти линию фронта, и о нем до сих пор нет никаких известий; Мария Гревцова служит в полицайуправлении, снабжает подпольщиков города документами и информирует их об операциях, намеченных полицией; Петр Прасолов работает в механическом цехе; младший брат Петра — Павел по-прежнему служит в кочегарке гестапо, использовать его пока не представляется возможным; Валя Теплова печатает листовки, Саша их распространяет. Этого парнишку он еще ни разу не видел, но знает: подпольщик отменный. Работает в бригаде по расчистке мартеновского цеха и все успевает. У него большая группа из ребят, неуловимых и смелых. Расклейка листовок — это их дело. Потерь в личном составе пока нет.
Внимательно выслушав Сердюка, связная стала расспрашивать о жизни и быте рабочих: что делают, чем питаются. Взяла со стола кусочек хлеба, похожего на жмых, бережно завернула его в чистый платок и положила в кошелку.
— В ЦК партии Украины покажу. Очень довольны вашей работой. Разгром гестаповской агентурной сети и взрыв электростанции выполнены блестяще. Спасибо вам.
Какой-то комочек подкатился к горлу Сердюка и помешал сказать то, что хотелось.
Связная заговорила снова:
— Мне поручено напомнить вам: ваша группа оставлена в тылу со специальным заданием — бороться с гестапо. Завод пусть вас не беспокоит: без электроэнергии он — труп. Листовки продолжайте выпускать. У вас это хорошо налажено. Но как же быть с гестапо? Может, удастся Павлу взорвать в кочегарке котлы?
— Котлы небольшие, эффекта от взрыва не получится.
— Придумайте что-нибудь получше. Если сил будет мало, обратитесь за помощью. Прошлый раз я вам дала явки. Не забыли?
— Как же. Помню.
— Решайте, что делать с гестапо. О городе, шахтах, железной дороге не думайте — там везде есть группы. Шахтеры не выдают на-гора ни крошки угля и не выдадут. У них крепкая организация. Потребуется в каком-нибудь деле ваше участие — получите задание, — и неожиданно попросила: — Андрей Васильевич, не найдется ли у вас чего-нибудь поесть? Последний раз ела еще вчера утром.
Сердюк засуетился. Как он не подумал об этом? На столе появился холодный вареный картофель и кукурузные лепешки, приготовленные Пыриным.
— Устали, Юлия Тихоновна? — участливо спросил Сердюк.
— Очень. Но скоро, кажется, отдохну. Мы с вами, возможно, больше не увидимся.
— Почему? — встревожился Сердюк, решив, что рвется эта связь, которая придавала столько сил, столько уверенности.
— Благодарю. Какая вкусная картошка. — Связная отодвинула тарелку. — Городская группа получает радиопередатчик. Как только наладится связь со штабом, радист свяжется с вами. Он пристроился на работу у немцев и прийти может только в воскресенье. Через него будете получать задания и отчитываться.
