Обедать мне не хотелось. Я отправился в политотдел. Там действительно у многих было подавленное настроение. Оказывается, с суши ни танкистам, ни пехотинцам не удалось прорвать линию немецкой обороны и соединиться с десантом. Слишком обескровленными оказались наши дивизии, отступавшие по Прибалтике с тяжелыми боями, в них не осталось и трети бойцов. А главное дал себя знать острый недостаток снарядов, бомб и мин. Мы не могли подавить немецкие батареи и танковые заслоны. Моряки, попавшие в гущу хорошо вооруженных вражеских полков, дерутся одни. Каково их положение, никому не известно. Коротковолновые радиостанции молчат. Видимо, повреждены или утоплены при высадке.
— Как же помогают десантникам? — спросил я.
Мне никто не ответил. Без слов было понятно, что моряки попали в тяжелое положение. Им нечем обороняться против танков. Винтовочной пулей бронированную машину не остановишь. А гранаты, наверное, израсходованы в начале боя. Вместе со стрелками необходимо было перебросить на берег и комендоров, вооруженных хотя бы легкими противотанковыми пушками. А теперь их не высадишь. Гитлеровцы начеку. Хорошо, если десантники захватили большой плацдарм.
Я вышел на улицу и, пройдя к посту наблюдения, стал всматриваться в петергофский берег. Издали казалось, что в Нижнем парке, ярко расцвеченном осенью, полное затишье, что там нет ни наших моряков, ни немцев.
«Куда делись десантники? Может, лежат в обороне у пристани и надеются, что вместе с боезапасом им подкинут новых бойцов, или прорвались к аэродрому, как было намечено, и ждут армейцев? Сколько их осталось? Куда укрыли раненых?»
Вопросов возникало много, и все они оставались без ответа. На траверзе Петергофа, маневрируя и ставя дымзавесы, зигзагами ходили наши разведывательные катера. Изредка они стреляли. Но вот один из катеров, словно наткнувшись на белый столб, возникший из воды, закружил на месте… Другой потянул за собой пушистый хвост, прикрывая его дымовой завесой.
У меня не было бинокля. Желая узнать, что случилось в заливе, я поднялся на вышку. Там старшина обеспокоено наблюдал за происходящим.
— Подбили «мошку», кажется тонет, — сказал он. Я взял от него бинокль, но в белесом дыму ничего не мог разглядеть.
— Удалось ли хоть одному подойти к берегу? — спросил я у старшины.
— Нет. Куда ни ткнутся, всюду стреляют. А наши не выходят на берег. И ракет не видно.
Вскоре в кроншлотскую бухту вернулся МО-210. Катерники были злы и малоразговорчивы. Им не удалось сгрузить боезапас десантникам.
— Не видно их, — хмуро сказал лейтенант Панцирный. — А в штабе решили, что мы струсили. Прислали командира дивизиона. Он храбро пошел и… угробил четыреста двенадцатый.
На МО-412 я ходил ночью. Весть о его гибели потрясла меня. Я попросил подробней рассказать о случившемся.
Рассказ лейтенанта Панцирного
Ночью я был на высадке десанта. Вернулся в шесть. Только прилег, часу не проспал, уже тормошат. Командир ОВРа к себе вызывает.
Иду к нему. Капитан второго ранга Святов посмотрел на меня, переставил на столе чернильницу и, не поднимая глаз, говорит:
— Назначаю вас старшим. Пойдете с МО-232, бронекатером и двумя «каэмками» к петергофской пристани. Надо срочно подбросить боезапас десантникам.
— С десантом связь установлена? — спрашиваю я.
— Пока нет, — ответил он коротко. — Когда сгрузите боезапас, «каэмки» и МО отошлете, а сами останетесь для связи.
— К кому там обратиться?
— Прямо сгружайте.
Поняв, что капитан второго ранга не знает обстановки, я, как полагается, сказал «есть» и — бегом на катер.
Подхожу к пассажирской пристани. Там меня уже ждут катера.
Собираю командиров, объясняю им задачу, а самого гложет мысль: «Ты же ничего не знаешь. Не обманывай, надо разведать обстановку». Поэтому я их не взял с собой, а приказал подойти к Петергофу через час.
Оставив катера, я лег курсом прямо на петергофскую пристань и приказал наблюдателям получше всматриваться, особенно в нагромождение камней.
Ни на пристани, ни под пристанью никто не показывался. Это меня насторожило. Если пристань в руках десантников, то почему они не дают знать о себе?
Круто развернувшись, я пошел влево.
Берег по-прежнему был пустынен. Даже вороны и чайки не летали. Что за чертовщина?
Дохожу до крупных камней, торчавших из воды у Старого Петергофа, поворачиваю на обратный курс. Внимательно вглядываюсь в набережную у Эрмитажа, в деревья у дворца Марли, в кусты у пляжа — ни единой души!
Вновь подхожу на довольно близкое расстояние к полоске земли с пристанью, выдвинутой в залив. Неужели и на этот раз никто не покажется?
Пристань пустынна. Около каменного домишки мои наблюдатели приметили на земле неподвижных людей.
— Мертвые, — сказал один из них, — не шевелятся.
Прохожу дальше, всматриваюсь в открытые террасы Монплезира, в его пристройки. Приземистый каменный дворец удобен для обороны. Не здесь ли находятся наши?
Даю ракету в надежде вызвать ответный сигнал. Напрасно. Монплезир молчит.
Странно, не могли же разом погибнуть немцы и наши все до одного? Откуда-то наблюдают за мной. Но откуда?
— Смотреть лучше! — приказываю наблюдателям. Поворачиваю, иду назад малым ходом и думаю: «Сейчас фрицы ударят по катеру. Неужели не соблазнятся?»
— Есть! — кричит наблюдатель. — Засек. Наверху, левей главного каскада, в кустах танк. Он поворачивал ствол пушки в нашу сторону.
Значит, противник прячется, держит катер на прицеле, но не стреляет, боится обнаружить себя. Как бы вызвать огонь скрытых батарей и засечь их?
Вижу — мои катера приближаются. Значит, уже прошел час. Поворачиваю, чтобы встретить и предупредить их. И тут фрицы не выдержали: дают залп по катеру. Стреляют пушки, скрытые у каскада «Золотая горка», и танк. Столбы разрывов поднимаются за кормой.
«Недолет, — соображаю я. — Сейчас ударят с опережением». Резко снижаю ход. «Свечки» поднялись из воды впереди. Чтобы не получилось накрытия, круто изменяю направление и мчусь назад к пристани.
Фрицы, не понимая моего маневра, умолкают.
Я сбрасываю одну за другой пять дымовых шашек — и ходу. Ветер гонит на меня дым, прикрывает.
Сообщаю по радио в штаб, что был обстрелян, и не вижу на пристани десантников. В ответ получаю грозное указание: «Выполняйте приказ».
Делать нечего, иду к своим катерам. МО посылаю влево вести дуэль с обнаруженным танком и время от времени возобновлять дымзавесы. Бронекатер отправляю вправо. У него более мощная пушка, пусть подавит огонь обнаруженной батареи. «Каэмкам» приказываю подойти вплотную к пристани и сбросить боезапас, никого не ожидая. Сам готовлюсь прикрыть их.
До пристани остается метров сорок. И вдруг раздается треск автоматов. Под пристанью засада.
Автоматчики, укрываясь за переплетениями толстых деревянных свай, бьют короткими очередями. «Каэмки» под огнем круто разворачиваются и, не сбросив груза, уходят.
Я приказываю своим пулеметчикам открыть огонь по автоматчикам. А надо было ударить из пушки зажигательными. Пусть бы фрицы поплясали под горящим настилом. Но сразу не сообразил.
На «каэмках» появились раненые. Вновь связываюсь по радио со штабом. Мне разрешают отпустить «каэмки», а самому продолжать разведывать огневые точки противника.
Отослав все катера в Кронштадт, я решил поглумиться над фрицами. Выскочу из дымзавесы, открою беглую пальбу из пушки и смотрю, где сверкнут ответные выстрелы, а затем — опять в дымзавесу.
Гитлеровцы, видимо, обозлились, принялись палить по катеру с разных сторон. А нам это на руку: помечаем на карте новые огневые точки противника.
Израсходовав снаряды и дымшашки, мы отошли подальше от берега и стали ходить переменными курсами и скоростями. А фрицы еще долго не могли угомониться: продолжали стрелять по катеру. Они смолкли, только когда увидели, что от Кроншлота идут ко мне пять морских охотников.
На МО-412 прибыл сам командир дивизиона — капитан-лейтенант Резниченко. Он остер на язык, не прочь похвастаться удалью. Я стал было докладывать ему о засаде и танках, а он, насмешливо взглянув на меня, перебил:
— Смотри, лейтенант, как это делают мужчины.
И, не слушая больше меня, повел катера прямо к пристани. Но, конечно, не дошел до нее. Первый же снаряд угодил в МО-412 и разворотил корму. Катер, закружив на месте, стал тонуть. Хорошо, что командиры других МО поверили мне, они успели поставить дым — завесы и спасти тонущих.
Катера дивизиона Резниченко там еще остались, но они навряд ли найдут десантников.
8 октября. И к ужину ничего не удалось узнать. Наши самолеты кружили над Петергофом, но десантников не обнаружили.
Командование решило под покровом ночи в разные участки парка забросить разведчиков. Нельзя же оставаться в неведении.
