За его окном топтался рыжеватый пушистый голубь, круглый, как шар, с розовым клювом и розовыми ножками. Он склонил голову набок. Глаз его был в золотистых кружочках. Рыжий в полдень прилетал сюда поживиться крошками. Он и сегодня ждал гостинца.
— Эх, брат, позабыл я про тебя, ничего не захватил, — сожалея, сказал политрук. — Что, голодновато становится? Нечего клевать? Боюсь, что скоро тебя с Сизухой ощиплют и в общий котел отправят.
Бочкарев порылся в тумбочке и, найдя обломок печенья, высунул руку за форточку и стал крошить его на подоконник.
Видя, как голубь жадно хватает крошки, он подумал: «А ведь ты, Рыжик, можешь мне пригодиться! Рацию с радистом не надо брать, и связь будет надежней. Ты верен своей Сизухе, обязательно в гнездо вернешься. Выходит, я зря ругал старшину Кургапкина».
Голуби на островке никому не мешали. Они жили на чердаке главного здания и кормились у камбуза. Правда, их недолюбливал санинструктор и называл «грязной птицей». Но и он только грозился перестрелять голубей, а сам ждал решительных действий от других.
Голуби были довольно неопрятными и шумными птицами. Они не вили гнезда, а лепили его из своего помета. Пачкали подоконники и часто дрались. За малейшую провинность Рыжик устраивал выволочку своей Сизухе: свирепо клевал подругу и так трепал за хохол, что она от изнеможения валилась с ног. Но Рыжик долго сердиться не мог, он был отходчив: тут же начинал, надув шею и развернув хвост, вертеться мелким бесом, ворковать, раскланиваться…
Голуби развлекали моряков на этом клочке земли, окруженном водой. Больше всех голубями занимался старшина Кургапкин.
«А ведь Кургапкин на гражданке где-то под Петергофом жил, — вспомнил политрук. — Пляжи и парк ему знакомы. Может, мы вдвоем управимся?»
Мысль, возникшая неожиданно, толкнула Бочкарева на решительные действия. Он разыскал старшину Кургапкина, исполнявшего обязанности киномеханика.
— Вы, — как мне помнится, просились на сухопутный фронт?
— Так точно.
— Командование удовлетворяет вашу просьбу: сегодня ночью пойдете со мной на разведку.
Часа через два Бочкарев доложил командованию, как он намерен действовать в разведке. Начштаба одобрил использование легких водолазных костюмов с кислородными масками и голубей, но тут же поинтересовался:
— А они дадутся кому-нибудь помимо Кургапкина?
— Кок Савушкин их подкармливает. Голуби из рук у него клюют.
— Добро, — удовлетворенно сказал начштаба, видя, что у политрука все продумано до мелочей. — только есть ли смысл всю операцию без единого звука проводить? Усложните поиск. Лучше, после того как вы укроетесь в кустах, шумнуть, — устроить демонстрацию неудачной высадки. Авось наши покажутся у залива или дадут знать о себе каким-нибудь другим образом.
Условясь о световых сигналах, начштаба приказал разведчикам готовиться к выходу в залив.
Сборы были недолгими. Старшина Кургапкин посадил Рыжика в небольшую круглую корзину с крышкой, которая до половины входила в спасательный крут и могла держаться на воде.
Надев теплое егерское белье, свитера, разведчики натянули на себя непромокаемые противоипритные костюмы, добытые у начхима, спрятали в резиновые кисеты электрические фонарики, стекла которых были оклеены черной бумагой, пропускающей лишь тоненький лучик света, и выкурили по последней папиросе.
На траверз Старого Петергофа их доставила «каэмка» с заглушенными моторами.
В заливе было темно. В небе, затянутом облаками, не просматривалась ни одна звездочка. С северо-запада дул холодный ветер, вздымавший небольшую волну. Южный берег по всей длине то и дело освещался блеклым светом ракет: стоило ракете погаснуть в одном месте, как в другом взлетала новая.
Катерники спустили на воду надувную десантную шлюпку, усадили в нее разведчиков, подали им голубя и пожелали счастливого плаванья.
Кургапкин оттолкнулся от «каэмки», а Бочкарев начал грести широколопастными короткими веслами. Ветер, дувший разведчикам в спину, помогал двигаться с хорошей скоростью.
— Минут через пятнадцать будем у Рыбачьей пристаньки, — определил старшина. — Там камыш, он нас прикроет. А в Ленинграде сейчас воздушный налет, — вдруг добавил он.
С залива хорошо был виден затемненный город и розовое пятно зарева над ним. Где-то на Васильевском острове горели дома и отблески пламени отражались на облаках. А над Выборгской стороной в темном небе вспыхивали яркие звезды и гасли.
«Зенитчики отбиваются», — подумал политрук.
Неожиданно по заливу скользнул прожекторный луч. Разведчики прижались к холодному днищу лодки. Они не поднимали голов до тех пор, пока не погас свет. В заливе стало темней.
— Не снесло ли нас ветром? — спросил политрук.
— Есть малость, — ответил старшина. — Надо чуть левей. Дайте я погребу.
Вскоре они остановились. Дальше двигаться в лодке было рискованно.
Бочкарев поставил корзинку с голубем в спасательный круг и шепнул:
— Приготовиться. Будем стравлять воздух.
Натянув на себя маски, они включили кислородные приборы. Аппараты действовали хорошо: дышалось легко. Затем разведчики открыли клапаны резиновой лодки. Воздух, испуская слабое шипение, начал выходить, а лодка, теряя плавучесть, постепенно опускалась на дно.
Минуты через три разведчики ощутили ногами твердый грунт. Вода скрыла их из виду. Осторожно передвигаясь вперед, они потащили за собой почти затонувшую лодку и спасательный круг с голубем.
На отмели, где вода была по грудь, они остановились, сняли маски и стали прислушиваться. Кругом было тихо.
Бочкарев вытащил из резинового кисета электрический фонарик и, держа его так, чтобы свет был виден только с моря, несколько раз щелкнул выключателем. Это означало: «Дошли благополучно».
Из парка вырвался яркий луч света. Пронизав тьму, он принялся шарить по заливу и сразу же наткнулся на буруны морских охотников, мчавшихся к петергофской пристани и к Монплезиру.
Из парка ударила пушка, затарахтели пулеметы. Замелькали огни.
Разведчики, оставив в воде под камнем резиновую лодку, выползли к прибрежным валунам, спрятали в камышах корзину с голубем и стали наблюдать за суетой на берегу. Они видели, как пулеметы роями выпускали в море светящихся жуков, как из дотов цепочкой вылетали снаряды и вычерчивали огненные пунктиры. Но на опушках парка и на пляжах, освещаемых ракетами, никто не показывался.
Бочкарев вглядывался в каждый куст и валун. Одно место ему показалось подозрительным. Он дождался взлета новой ракеты и в ее мертвящем, словно лунном свете рассмотрел окопчик с навесом из камыша и бледное лицо человека в каске, лежащего за пулеметом.
Политрук толкнул старшину и показал рукой, куда надо глядеть.
Когда очередная ракета осветила берег, они оба убедились, что в окопчике сидят два гитлеровца.
— Давайте их снимем, пока идет стрельба, — приникнув к уху политрука, шепнул старшина.
— Заходи слева, я справа. Нападем одновременно.
Взяв в зубы ножи, прижимаясь к земле, они поползли меж валунов.
Перестрелка с катерами продолжалась.
«Молодец начштаба, — подумал политрук. — Вовремя катера стали изображать высадку десанта».
Всякий раз, как взлетали ракеты, разведчики прижимались к камням и лежали неподвижно. Желтоватые противоипритные костюмы были хорошей маскировкой на песке.
Приблизясь с разных сторон к окопчику, разведчики одновременно поднялись и, как только взлетела очередная ракета, навалились на гитлеровцев. Нападение было столь неожиданным, что один пулеметчик даже не шелохнулся, а другой, повернувшись на спину, хотел было позвать на помощь, но старшина, схватив горсть сырого песку, забил им раскрытый рот фашиста.
Покончив с гитлеровцами, разведчики набросили на себя их маскировочные плащ-палатки и смело прошли в кустарник. От холода или волнения старшину трясло.
В первые минуты среди деревьев трудно было что-либо разглядеть. От света ракет и взрывов тени меняли места, переплетались, делались то длинными, то короткими. Вдруг справа послышался всплеск. Какой-то человек упал с косогора в канаву, поднялся и опять свалился в воду. Он никак не мог подняться.
Свет ракеты осветил его. «В бушлате… свой», — обрадовался Бочкарев.
Они ползком подобрались к человеку, помогли ему выбраться из канавы и осветили тоненьким лучиком электрического фонарика. Это был худощавый краснофлотец, совсем еще мальчик. Лицо его горело от жара.
«Ранен, бредовое состояние», — понял политрук. Он взвалил краснофлотца на спину и отнес в окопчик.
С помощью старшины Бочкарев разжал краснофлотцу зубы и дал ему глотнуть шнапсу из фляги, найденной у убитого гитлеровца.
Краснофлотец вскоре пришел в себя и что-то пробормотал. Политрук наклонился к нему и спросил:
