Ролановский Башмачкин был классикой, эталонным образом русского чиновника. Как тихоновский Штирлиц — эталоном советского разведчика, как яковлевский поручик Ржевский — эталоном русского гусара. А этот Акакий Акакиевич был абсолютно живой, узнаваемый. Он не принадлежал «только» тому времени — свой он был, знакомый, встречаемый каждый день и на работе, и на улице. «Я брат твой» — толкнулась в памяти строчка из книги.
В коридоре бодро зашлепали Светкины тапки.
— Ну, что? — вид обескураженного папаши был дочке явно приятен. — Кто был прав?
— Сдаюсь, — поднял я руки. — Один ноль в твою пользу. Но можешь меня расстрелять соленым огурцом, если я что-то понимаю! Ну вот, сама посмотри, — протянул я ей энциклопедию.
— Ой, да больно нужно мне еще смотреть чего-то там! — фыркнула Светка. — Здесь-то кто? — кивнула она на экран. — Тот Быков, который летчик?
— Ну, тот!.. Но послушай!..
— Ну и все. Я выиграла. Сегодня ты посуду моешь!
— Э-э, когда это мы на посуду спорили?! — возмутился я. Увы, поздно — торжествующая Светка ускакала. Ну дите и дите, даром, что меня уже переросла.
И все же, все же… Что это за фильм? Может, кинопроба какая-нибудь? Ничего себе «кинопроба»- на полтора часа. Тогда у киношников такой роскоши не было, насколько я понимаю. Отпустят тебе на фильм определенный лимит кинопленки — и укладывайся как знаешь, на магнитную пленку тогда не снимали. Может, потому тогда актеры и играли лучше, что не всегда пленка была на лишний дубль?
Или чья-нибудь дипломная работа? Все равно в энциклопедии было бы отмечено. Да и вообще — как т а к а я роль смогла неизвестной остаться? Не спорю, Ролан Быков — талант признанный, заслуженный и все такое. И эту роль он сыграл превосходно. Но это вот… Сыграть роль так, как сыграл его однофамилец в этом непонятном фильме — это… Ну, я не знаю… И, словно наяву, увидел я лицо комэска Титаренко и услышал его устало-пьяненький голос: «А потом — можно хоть в колхоз, сады опрыскивать».
Я нервно ухватился за телефон. Ч-черт, где эта записная книжка? Ага, вот… От волнения я долго не мог набрать номер Сергея — палец нетерпеливо выскакивал из диска, не доведя нужную цифру до конца, и номер срывался.
— Алло, Сергей?
— Он самый, — не очень внятно отозвался Сергей. Кажется, он там что-то жевал.
— Это я, Волобуев, Саша. Который кассету брал, с «Шинелью», — неловко напомнил я.
— Хо-о! — обрадовано отозвался вкусным голосом Сергей — словно старый друг нашелся. Кто бы мог подумать. Но все равно приятно, черт возьми.
— Сергей, еще раз спасибо за запись, когда кассету вернуть можно?
— Да когда тебе удобно, тогда и занеси. Я на работе до семи обычно, а то и задерживаюсь. Сам-то фильм посмотрел?
— Посмотрел… Сергей, я ничего не понимаю! — взмолился я и принялся кое-как делиться с ним своими терзаниями.
— Заметил, значит… — коротко посмеялся Сергей.
— Еще бы не заметить!
— Ну и как?
— Что — «как»?
— Игра Быкова как понравилась, спрашиваю.
— Здорово! — не колеблясь, выпалил я. — Это даже словами не передать, как здорово! Только откуда, как?..
— Это в двух словах не скажешь… — Сергей, похоже, задумался. — У тебя как со временем сейчас?
— Вроде ничего срочного, есть время.
— А живешь где?
— В Свиблово.
— А я — у ВДНХ, соседи. Может, подъедешь?
— Сейчас?
— А чего? Я у метро встречу. А то по телефону толком не объяснишь.
— Ну, давай, — пожал я плечами.
— Тогда — через полчаса, о`кей?
— Договорились, — уже совершенно ничего не понимая, я положил трубку.
Ладно, схожу. Надо же разобраться, в конце концов. Хотя почему по телефону он не объяснил толком? Что там такого?
— Пап, ты уходишь? — высунула Светка нос из комнаты.
— Да, ненадолго, — я набросил куртку и начал зашнуровывать ботинки.
— А куда? — ребенок тихо изнемогал от любопытства.
— К знакомому, ты его не знаешь.
— А-га! Не успела мама уехать, как у нас тут же знакомые появились…
— Не наглейте, девушка. Я по делу.
— Что это за дела такие, на ночь глядя… — Светка принялась внимательно разглядывать потолок.
— Ничего не на ночь глядя — шесть часов только… — да что это такое — оправдываюсь я, что ли? Кажется, именно так — оправдываюсь. И от этого рассердился на себя.
— Меня не жди, ужинай сама, — я попытался сказать это строгим родительским голосом.
Дочь только хмыкнула. Когда это она меня к ужину ждала? Когда захочет, тогда и ест. И что захочет, кстати: может вообще позавчерашнюю булку прожевать, да компотом запить, а суп хоть на вечную зимовку в холодильнике устраивай.
— И не сиди за компьютером допоздна, — собрав остатки родительской, будь она неладна, строгости, наказал я.
Светка повернулась и ушла в свою комнату. И дверь за собой аккуратно прикрыла. Ну и где эта наша родительская строгость? С детьми надо уметь себя поставить, ага. Как сказала одна умная тетка: ты себя ставишь-ставишь, а они тебя роняют.
Черт, неужели это и есть — кризис среднего возраста? Все тебе не так, все кажется нескладным. Эх, парень, ну хоть что-нибудь у тебя нормально в жизни получилось? Карьера. М-да. Попал после института в «ящик», сидел на хорошем окладе и горя не знал. А потом: оп-па! Перестройка, развал ВПК, что там еще? Забулькали наши «ящички» и ко дну пошли. Всплыл, захлебываясь («всплыло» — толкнулась ехидная мысль), не успел чуток воздуха глотнуть, как новая волна — кризис. Теперь вот барахтаюсь, как та лягушка в сметане, чтоб не потонуть. Это если в сметане барахтаешься, можно масло сбить. А если это барахтанье происходит в другом веществе, которое само не тонет? Из него-то ни черта не собьешь. Ухватился кое-как за эту работу, на которой хоть гроши, да платят, вот и держусь. А где что лучше найдешь? Кому ты в сорок-то лет нужен? Аж зло берет: «требуется инженер-электронщик, до тридцати лет». Им инженер нужен или землекоп? Или жеребец-производитель, черт возьми?
А дочь растет. И сколько угодно можно говорить правильных слов о том, что не в деньгах счастье, но если ребенок стесняется сказать тебе, что их класс собирается на экскурсию (и не куда-нибудь в Питер, а просто в подмосковный Сергиев Посад)… Если джинсы на ней уже потрескивают, а она упорно отказывается от похода на рынок за новыми — мол, привыкла… Привыкла уже, что денег вечно не хватает, вот что… И молчит, ничего не просит. А сколько так можно молчать? Ствол заткни — пушку разорвет. Вот и разрывает порой — хочешь, не хочешь, а досада, да унижение выход себе сами найдут — и всегда не тогда, когда надо.
А может, не всегда в деньгах дело? Вон, у Галки Востряковой, Светкиной одноклассницы, отец — морской офицер, кавторанг. Много они получают сейчас, офицеры наши? Гроши, еще меньше моего. А она на него не надышится, для нее папа — царь и бог. И то, с таким папой по улице пройти: не только училки с шага сбиваются и прически машинально поправляют — одноклассницы сопливые начинают губы развешивать. Клеши отутюженные полощутся, черный реглан как на французском манекенщике сидит, золотой «краб» благородной тяжестью на фуражке посверкивает — мужчина! То-то он сам на родительские собрания ходить любит, а не жену посылает — а чего бы ему не ходить?
А тебе сорок лет, и на растущее пузо уже давно рукой махнул, и к лысине уже привык. Не Алан Делон, чего уж там. И даже не Бельмондо. М-да, вообще-то и пузо, и лысина в «Мерседесе» смотрятся как-то иначе, нежели в трамвае, вы не замечали?
Весь в таких вот невеселых мыслях я выбрался из метро. Поджидавший меня Сергей это заметил.
— Чего кислый такой? Ботинки жмут? — бодро приветствовал он меня.
— Да нет, нормально все, — я постарался улыбнуться, но улыбка, кажется, и в самом деле вышла кислой. Но не грузить же почти незнакомого человека своими проблемами. Да и знакомого не стоит.
— Вот, спасибо, — протянул я кассету Сергею, с трудом удерживаясь от расспросов. Что-то подсказывало: не торопись, сам расскажет. Мы закурили и побрели по аллее.
Начинало темнеть. Хороший вечер подарила уходящая осень — тихий, безветренный. Горьковато потягивало листьями, что хрустящим ковром лежали вокруг, словно смятые конфетные обертки.
— Здесь, собственно, не совсем фильм, — задумчиво начал Сергей, вертя кассету в руках. — Скорее, эдакая компиляция, если можно так сказать. Понимаешь, забрел я как-то в торговый центр на Манеже — знаешь?
— Подземный, что ли?
— Ну. И увидел там одну такую контору: снимают твою фотку и помещают в любой антураж. Компьютерная обработка там и прочее. Хочешь — амбалом тебя сделают, хочешь — в любой костюм оденут. Народ валит! Девки — те с Чаком Норрисом, со Сталлоне в обнимку хотят, мужики — кто в истребителе, кто на пляже с этими… — он изобразил руками нечто грудастое и задастое.
