— Нет, мне твои замашки и отмашки не нравятся. Несерьезно это. — Секретарь побарабанил пальцами по столу, раздумывая о чем-то.
— А что тебе, Петр Яковлевич, мешало прийти сюда и посоветоваться с Василием Федоровичем? Опытнее его у нас в районе никого нет. Я вот не стесняюсь, захожу частенько. А тебя гордыня заедает, не в обиду будет сказано. Кстати замечу: с людьми ты по-прежнему жестковат. Жалуются. Подумай об этом. Скажи: почему ты всегда на дыбы встаешь?
— Не могу, Григорий Ильич, побороть себя, переломить. Натура такая, — сказал Рогачев, покосившись на меня.
— Не можешь перестроиться? — переспросил секретарь. — Худо! Тогда не получится из тебя руководителя… Василий Федорович! Я присмотрелся к товарищу Веселову: деловой, трудолюбивый, порядочный и принципиальный человек. Ты посмотри, как он стоит за государственное добро: и тогда, с донником, и сейчас. Ведь иной бы махнул рукой. Может быть, его поставить директором совхоза? Уверен: не промахнемся. Толк будет.
Рогачев побледнел. Да и я растерялся, очень уж это было неожиданно…
— Я не сомневаюсь, Григорий Ильич, — сказал начальник управления. — Но повременим. Пусть Рогачев подумает обо всем.
— Добро! Дадим ему испытательный срок. А вы, Иван Петрович, поезжайте, работайте спокойно, — сказал мне секретарь.
Отстоял я пасеку! Выскочил на улицу сияющий…
— Ну что, Иван? Что ты там долго был? — спросила Айжан. — Люди ждут.
— Отправляй их домой. И сама иди домой, не надо со мной ехать. Отвоевал я пасеку. Никакой продажи. Работать буду.
— Вот хорошо! Не врешь? Дай поцелую. — Кинулась ко мне Айжан.
— Ну-ну! А то Хайдар узнает. Или Марина…
Она лукаво погрозила мне пальчиком.
Наконец-то я собрался навестить Кузьму Власовича. Запряг лошадь и поехал в город. Железнодорожный переезд был закрыт. У шлагбаума, в ожидании, когда пройдет товарняк, скопились грузовые и легковые машины, мотоциклы, конные упряжки. Рядом оказалась машина Сергея Дмитриевича Шабурова. Я подошел к ней. Инженер высунул из кабины голову.
— А-а… Веселов! Здорово, здорово, — он крепко пожал мне руку. — Что не заглядываешь к нам? — поправил роговые очки и сладко зевнул. Видно, не спал ночь.
— Некогда, Сережа. Откуда едешь?
Он не ответил, а задал новый вопрос.
— Работы много, говоришь?
— Да, хватает дел. Мед качаю. Скоро взяток кончится.
Он улыбнулся иронически, замотал головой:
— Ну и шутник ты. Какая может быть на пасеке работа? Ульи стоят на месте. Пчел ты не пасешь, сами летают на цветы и возвращаются домой. Там только спать и глупеть.
— Я это уже слышал от тебя.
— Я не знаю хорошо, чем вы там занимаетесь, но Тоня говорит, что лично ты умираешь от скуки. Я бы давно оттуда сбежал.
— Так говорила Тоня? — вспыхнул я.
— Да. Жалко, говорит, парня. Он, чего доброго, запьет. А тебе это вредно. Ты интеллигент.
Не пойму его, шутит или серьезно говорит.
— Это ее слова?
— Безусловно. Не стану же я выдумывать небылицу. Не в моем характере.
— Врешь. Ты просто мстишь мне.
— За что, дорогой мой? Ох-хо-хо, — неестественно засмеялся он и скучно посмотрел на меня. — Ну чудила. За что? Скажи?
— Ты ревнуешь Тоню ко мне и не знаешь, как унизить меня.
Он нахмурился, закурил, затянулся до кашля.
— В соперники хочешь записаться? Фигура неподходящая. Ну, можно ли нас сравнивать? Подумай. Это же смешно. Да, забыл сказать тебе, друг мой, мы уезжаем отсюда. Навсегда. Гуд бай!
— Уезжаете? — вырвалось у меня так, будто я обрадовался или испугался.
— В областной центр. Повышение получил. Через месяц-полтора снимусь с якоря. А потом и Тоня переберется. Будешь в областном центре, заезжай. И не сердись… Я люблю тебя.
Шлагбаум открыли, машины двинулись.
…В больницу меня не пустили. Кузьма Власович подошел к большому окну, распахнул створку. Старик осунулся, похудел. Борода, кажется, стала еще более курчавой. Поздоровались.
«Как болезнь перевернула его», — подумал я и мне стало жаль старика.
— Ну, как ты там? — спросил он тихо, прижимая ладони к животу.
— Ничего, Кузьма Власович. Все в порядке.
— А у меня осколочек в животе нашли. С войны еще привез, как награду. Удалили. — Он протянул мне продолговатый серый кусочек металла.
— Сейчас легче? — спрашиваю. В его глазах вспыхнула радостная искорка.
— Ровно бы легче. Адам жив?
— Жив. Что с ним случится? Пасеку охраняет, вас ждет.
— Береги его. Скоро поправлюсь. Каждый день меня в этот час проведывает Тоня. Передачу приносит. — Он помолчал. — Уезжать, понимаешь, собираются в город. Им надо туда. Молодые. А я останусь здесь. Все законно-правильно.
— Почему? Как же вы без родных одни будете?
— Люди советуют остаться. Они правы. К шуму городской жизни я не привыкну. Буду скучать там. Сергей хотел обменять мой дом на городскую квартиру.
— А вам где жить?
— Я и говорю: где мне жить? Оказывается, он для меня выхлопотал там комнату в общежитии строителей. Но я привык к своему углу, поэтому отказался поехать. Все равно, что там, что здесь — один. Он вроде обиделся на меня, что я не согласился променять дом. Теперь ему придется ждать, пока там уладит с жильем. Иван Петрович, а может, мне переехать на пасеку навсегда и жить там до конца? Пусть Сергей меняет дом на городскую квартиру. — А вот и Тоня идет, — кивнул он головой и болезненно заулыбался.
Я обернулся. Она была в костюме приятного светло-серого цвета. Локоны завиты. Глаза, казалось, совсем почернели и стали еще более притягательными.
— Здравствуй, Ваня. — Она протянула мне руку, мягко и ласково улыбнулась. — Как живешь?
— Ты ведь знаешь. От лени начал опускаться. Чего доброго, запью.
— Вот как! Не говори глупости.
— Зачем же ты эти глупости говоришь Сергею?
— Я? Ты с ним встречался?
— Да. На переезде. Важный такой. Надутый.
— Он просто был не в духе. Или шутил. Ты же его знаешь. Он не может без шуток.
Она пыталась подбодрить меня и защитить мужа.
— Я не знаю ваших дел. Но зачем обижать человека? — буркнул старик. — Дружба дороже всего на свете…
— Разве ты не знаешь Сережу? — спросила Тоня. — Он любит подчеркнуть, что всегда и всюду лучше всех: лучший инженер, больше всех знает, лучше других работает. Ни в чем и никому не хочет уступить первенства. Даже жена у него самая красивая. — Она сверкнула глазами.
— Ну, в этом он прав, — грустно сказал я.
— Может, и в остальном прав? — спросила Тоня.
— Он умеет работать. А самохвальство не к лицу ему, — возразил Кузьма Власович. — Не мальчик уже.
— Отец! Я принесла тебе блины. Ты любишь блины, — сказала Тоня весело.
Старик нагнулся, взял сетку. По его лицу пробежала тень удовольствия.
— Идите домой. Угости Ивана Петровича чаем. Мы пошли.
Она сбоку посмотрела на меня.
— Ты сгорел весь. Почернел. Я давно тебя не видела. Скоро осень, и ты вернешься в город?
Я молчал.
— Ты знаешь, Сергея переводят в область. Мы собираемся уезжать. Отец остается один. Мне жалко его. Ты будешь жить с ним?
— Да. Хороший старик, — сказал я и опять вздохнул. — Я буду жить у него.
Сзади кто-то знакомо кашлянул. Это был Сергей. Он побагровел, брови ощетинились.
— Неожиданная встреча, пчеломор. Я бы на вашем месте шел под руку. На виду у всех. Демонстративно, так сказать…
— Сережа! — умоляюще посмотрела на него Тоня. — Ради бога, перестань разыгрывать эту сцену. Что подумают люди? — Он вдруг весь преобразился, просветлел, заулыбался дружески.
— Ну-ну. Напугался? То-то. Он, Тоня, говорит, что я ревную тебя к нему. В соперники напрашивается. Вот я и…
— Зря не ревнуешь. У нас с Ваней самые теплые отношения.
— Шут с вами. Я его тоже уважаю. Идем к нам обедать, расскажешь о своих делах.
Хайдар прискакал ко мне верхом на лошади.
— Иван! Я видел Марину. Она шла по городу с офицером, — сообщил он взволнованно и опустил глаза. — Такая веселая, счастливая. Это нехорошо, Иван. — У него нервно дернулась щека, будто хотел улыбнуться и подавил улыбку в зародыше.
— Что — нехорошо? Что она веселая? — волнуясь, спрашиваю недовольным тоном.
— Да. И с офицером под руку…
У меня сжалось сердце, задрожали пальцы.
— Чепуха, — сказал я безразличным голосом.
— Нет, ты не притворяйся. Это не чепуха, это серьезное дело.
— Как же быть? — растерянно спрашиваю я.
— Поезжай в город, узнай все, — посоветовал Хайдар.
И я отправился. Серка оставил возле дома Умербека, где когда-то останавливались с Хайдаром. «Где увидеть Марину?» — думал я, приближаясь к типографии. Тихонько приоткрыл дверь. Меня заметил Дмитрий Иванович.
