- Что ж, посмотрим, товарищ флагштурман, - в тон ответила я, - не отсырел ли ваш порох?…
Я очень любила летать с Женей, хотя удавалось это нечасто. Спокойная, выдержанная, она не терялась ни при каких обстоятельствах. Летчик с ней всегда чувствовал себя уверенно, знал - с таким штурманом с курса не собьешься и в бою он не подведет.
У Рудневой было исключительно развито чувство долга, ответственности. Уверовав во что-то, она твердо шла [134] к цели, не признавала никаких компромиссов. Требовательная к себе, она и другим не давала поблажки, не стеснялась сказать в глаза самую горькую правду, всегда действовала прямо и открыто. И вместе с тем являлась заботливым, чутким товарищем.
Ко всему прочему, Женя была человеком разносторонних интересов, приятным собеседником. Она хорошо разбиралась не только в своей области знаний. Женю увлекали литература, искусство, философия. Обладая незаурядной памятью, она помнила тысячи дат, событий, имен. Нашим «научным мужем» называли мы ее в шутку между собой. Но особым призванием Жени была астрономия. С кем бы и о чем ни говорила Руднева, мы знали: все равно беседа сведется к астрономии…
И вот мы с Женей - в воздухе.
- Приготовиться, - сказала я, - фашисты сегодня злее, чем всегда. Чуть обнаружат, бьют вовсю, не целясь.
- Тем хуже для них, нервы сдают. Доконали мы их все-таки. А помнишь, Маринка, как они гнали нас летом прошлого года? Мы едва успевали менять аэродромы…
- Да и сейчас не очень задерживаемся на одном месте.
- Ну, таких бы перебазировок побольше и почаще. До самого Берлина… Влево, влево давай! - вдруг крикнула Женя. - Прожекторы!
Скользнув вправо и вверх, прямо в глаза ударил мощный луч. К нему тут же присоединился второй. С разных сторон к нам почти одновременно потянулись светящиеся нити трассирующих снарядов. Со стороны, когда во тьме повисали световые дуги, это, должно быть, выглядело красиво, вроде огненных лент серпантина в карнавальную ночь. Для нас же встреча с такой «нитью» означала конец.
- Как самочувствие, Женя? - спросила я. - Здорово шпарят. А ведь мы даже пролива не миновали. То ли будет над сушей… Пойдем напрямик или вернемся назад, наберем побольше высотенку и спланируем?
- На подъем уйдет много времени. Разворачивай в открытое море. Создай видимость, будто у нас что-то произошло, они и отстанут. А там решим, как быть дальше…
- Попробуем. [135]
Я резко с левым креном стала планировать, имитируя падение. Несколько секунд лучи следовали за нами, потом переметнулись вправо. Появился другой экипаж, и вражеские прожектористы стали ловить его, ориентируясь по шуму мотора.
- А теперь набирай высоту и планируй до самой цели, - сказала Руднева и указала заданный курс в градусах. - Так и держись. Выскочим над южной окраиной Керчи.
Через несколько минут Женя сбросила осветительные бомбы. Нам повезло - на окраине города в узком переулке хорошо видна была медленно двигавшаяся колонна танков. Разжались замки бомбодержателей, и сто килограммов взрывчатки угодили в самую середину колонны. Тотчас затарахтели зенитки, темноту располосовали лучи прожекторов. Круто развернувшись, я повела самолет в сторону Керченского пролива.
- Куда? - крикнула Женя. - Заходи еще раз. Пока у них там паника, успеем ударить по хвосту колонны. Бомбы у меня еще есть.
Но прожектористы намертво вцепились в наш самолет. Я бросала машину влево, вправо, вверх, вниз, производила различные маневры - все напрасно. Да разве на такой черепашьей скорости сразу избавишься от гитлеровцев?
- Ничего не выйдет, Женя. Отпустят нас только у самой Чушки, так не однажды бывало. А к тому времени танки уйдут. Впрочем, если ты настаиваешь, я попробую вырваться.
Только собралась перевести машину в пике, как левее и выше вспыхнула САБ. Это подоспел на выручку кто-то из подруг.
Прожекторы отпустили наш самолет, уходивший в сторону моря, и принялись ловить У-2, летевший боевым курсом. Видимо, это были Таня Макарова с Верой Белик. По счету их экипаж в ту ночь работал третьим. «Спасибо, девочки, - мысленно поблагодарила я подруг. - Спасибо тебе, Вера Белик, за настоящую дружбу, за солдатское мужество».
Мне вспомнился наш разговор накануне вылета.
- Знаешь, Маринка, ведь Керчь мой родной город, - призналась Вера. - Будешь над южной окраиной, посмотри внимательно, большие ли там разрушения. - Вера помолчала [136] немного, а потом тихо, будто стесняясь, пояснила: - Мама все спрашивает в письмах, как наш домик. Надеется, бедняжка, что он уцелеет…
- Обязательно постараюсь все рассмотреть, - пообещала я. - И вообще, нет ничего удивительного, что твою маму волнует это.
- Чудачка она у меня. Пишет: «Ты уж пожалей свой домик и подругам накажи». Будто мы бомбим дома… Подумать только, бегала босоногой девчонкой по родной пыльной улице, а потом пришлось эту самую улицу разрушать… А ведь мечтала обязательно вернуться сюда из Москвы с дипломом, мечтала в Керчи детей учить…
- Не надо, Вера.
- Нет, надо, Марина, - твердо сказала она. - Не для сочувствия об этом тебе говорю, а чтобы злей быть.
Под плоскостями у нас было еще сто килограммов бомб. Что же, Вера, мы сбросим их на голову врага за твою Керчь. Может, эти бомбы разорвутся рядом с твоим домом. Но ты не осудишь нас, не осудит и твоя мама. Я твердо верю в это. Ты права, Вера, надо быть злой. Иначе не скоро вырвешь у врага победу…
* * *
В один из дней приехал генерал-полковник И. Е. Петров. Нагрянул он, как всегда, внезапно, прошел на КП и тут же объявил боевую тревогу.
Генералу понравился образцовый воинский порядок, который, наученные опытом, мы постоянно поддерживали на аэродроме и КП.
- Отлично! - сказал он капитану Амосовой, замещавшей в тот день отсутствовавшую Бершанскую. - Значит, мой первый приезд не забыли.
Затем Иван Ефимович проверил нашу строевую подготовку. Выправкой он тоже остался доволен, но внешний наш вид ему не совсем понравился. Форма на девушках была аккуратная, наглаженная, но старая. Форму, сшитую по приказанию И. В. Тюленева, мы сделали выходной, надевали ее только в торжественных случаях. В остальное время ходили в мужском обмундировании. Изъяны в экипировке сразу бросились в глаза командующему.
Генерал Петров медленно шел вдоль строя и временами морщился, точно у него болел зуб. Вдруг остановился [137] против работницы штаба Раисы Маздриной, прищурился.
- Та-ак, - протянул он, - та-ак… - И вдруг скомандовал: - Старший лейтенант, три шага вперед - марш!
Маздрина с раскрасневшимся лицом повернулась к строю.
- Ну что это за заправка? Вот как нужно. Командующий одернул гимнастерку на Маздриной и так сильно затянул на ней ремень, что наша Рая стала едва ли не вдвое тоньше.
- Как, гвардейцы, - громко обратился к нам Петров, - не правда ли, лучше? Стройнее и красивее.
Когда генерал отошел, Маздрина ослабила ремень и облегченно вздохнула.
- Так затянул, что дышать нечем, - под общий сдержанный смех проговорила она.
- Вот теперь ты знаешь, что такое петровская заправка, - пошутил кто-то.
Так с тех пор у нас и повелось туго перетянутую талию называть «петровской заправкой». И надо отдать должное генералу. Урок, преподанный им, пошел на пользу: девушки стали больше следить за своим внешним видом.
Не ограничившись внушением, Петров приказал составить заявку на обмундирование соответствующих размеров и приказал доложить ему, если она не будет удовлетворена.
- Но и от вас я потребую порядка, - предупредил он. - Учтите, дорога на фронт проходит рядом с вашим аэродромом, езжу я на передовые часто, и, если в следующий раз застану подобную «экзотику», разговор будет неприятным. Ну, а теперь докладывайте, как дела.
Серафима Амосова подробно доложила о нашей боевой работе, учебе, жизни. Командующий остался доволен и пожелал дальнейших успехов.
Забегая вперед, хочется сказать, что мы очень полюбили Ивана Ефимовича, но скрывали эти чувства от него. В полк он приезжал еще два раза, а когда его переводили на другой фронт, то заглянул попрощаться. Мы запомнили на всю жизнь этого строгого, справедливого, чуткого и внимательного военачальника… [138]
В октябре я отметила свой первый юбилей в полку - пятисотый боевой вылет. Это знаменательное событие совпало с высадкой на крымский берег советского десанта. Операция проводилась в районе поселка Эльтиген. В месте высадки полк непрерывно бомбил вражеские прожекторные установки, которые мешали десанту. Самолеты следовали один за другим с небольшим интервалом. Конечно, далеко не каждая наша бомба попадала в цель. Важно было уже то, что во время бомбежки враг либо вовсе гасил прожекторы, либо переключал их на самолеты. А тем временем десантники под покровом темноты могли высаживаться на берег.
