— Конечно. Ведь они дали нам задание.
— Луиза очень волнуется. Даже осунулась, — стала рассказывать Маня. — Этот генерал из Берлина в нее влюблен. Он еще не старый и, кажется, вдовец. Видимо, всерьез имеет на нее виды. Но Густав ходит за ней, как часовой. Когда они садятся за стол обедать, она — рядом с генералом, а он напротив и не спускает с нее глаз. Может быть, он из гестапо? Вчера во время обеда я убираю посуду и слышу, Густав спрашивает: «Фрау Луиза, вы что-то загрустили в последние дни. Вам нездоровится?» — «Нет, я здорова, — ответила Луиза, высокомерно взглянув на него. — Меня мучают сны, — с грустной улыбкой обратилась она к генералу из ставки. — Снится муж, бедный Фридрих, мама, Париж. Устала я здесь, хочу домой». — «Потерпите еще несколько дней, дорогая, — сжал ей руку генерал, — пока мы возьмем Севастополь».
Вставая, Луиза так взглянула на меня, что я чуть не выронила из рук поднос. Но все-таки постаралась подбодрить ее взглядом. Вчера еще была надежда. А сегодня!.. Как я сегодня ей посмотрю в глаза? Я знаю, она уже ждет меня. Что я ей скажу? Это ужасно! — в отчаянии ломала руки Маня.
— Не волнуйся, — попыталась я успокоить подругу. — Может быть, еще…
— Что «может быть, еще»? Что? Уже ничего не может быть. Днем передавать не станут. Уже все. Пропала наша Луизка!
И Маня, закрыв лицо руками, заплакала.
Не выдержав, глядя на подругу, заплакала и я.
— Перестаньте! — крикнул на нас «брат». — Вот и воюй с такими солдатами. Разведчики, называется. Позорите только свое звание. Чтоб больше я не видел слез! Маня, ты к выполнению сегодняшнего задания готова? — строго спросил он.
— Готова, — ответила девушка.
— В котором часу будешь сигнализировать?
— В одиннадцать.
— Ракетницу взяла с собой?
— Конечно.
Маня открыла сумку и вытащила из-за подкладки ракетный пистолет.
— Место, откуда будешь сигнализировать, нашла?
— Да. Думаю, из-за дворовой уборной.
— Ну, желаю удачи, — пожал он ей руку. — А Луиза пусть не падает духом. Раз сказали, ответ будет, — значит, будет.
Маня ушла.
Весь день не отходил Виктор от передатчика, но, увы, ожидания наши были напрасны. Я не находила себе места.
Вот уже и вечер. В восемь часов Луиза должна ехать на банкет.
Я загородила лампу и приоткрыла ставню. Комнаты Луизы были ярко освещены. Свет падал на стоявшую у подъезда легковую машину. Я стиснула руки. Что делать?
В это время тихо стукнули в дверь. Я быстро закрыла ставню и вкрутила лампу. Виктор пошел открывать.
В комнату вошли двое — гестаповский офицер и девушка. В девушке мы узнали Катю. Первая мысль: «Предательство!»
— Не бойтесь, это свой, — торопливо заговорила Катя. — Новости у него для вас. А мне бежать. Через десять минут комендантский час.
Я вышла ее проводить. Вернулась в комнату и чуть не упала: на диване сидел наш командир взвода Миша.
— Миша! — бросилась я к нему, как к родному.
— Скорее неси Мане, — сунул мне в руку записку повеселевший «брат». — Успеешь?
Я задумалась.
— А если сюда? — кивнула я на окно.
— Опасно!
— Но ведь иначе не успеть!
Я вытащила из кармана деньги, завернула в них записку и выбежала во двор. Обошла машину, в которой дремал шофер, потопталась у порога Луизиной квартиры, потом постучала. Дверь открыл какой-то офицер. Низко поклонившись ему, я громко спросила:
— Можно фрау хозяйку?
К счастью, Луиза была недалеко и, узнав мой голос, подбежала к двери.
— Мой брат одалживал у фрау хозяйки деньги, — объяснила я, протягивая ей свернутые деньги с запиской.
— Хорошо, давай, я передам, — не в силах сдержать радости, проговорила Луиза. И, выхватив у меня деньги, быстро ушла..
Я снова низко поклонилась офицерам и вышла.
Прикрутив лампу, мы все трое, прислушиваясь, замерли. Вскоре во дворе раздались голоса, зарокотала машина, и снова все стихло — Луиза уехала на банкет.
— Ну, все в порядке, — довольно потирал руки «брат».
Я не утерпела и спросила у Миши:
— Так какой же все-таки подарок привез Луизин муж бабке Фальцфейн?
Миша засмеялся:
— Вот женское любопытство!
— Ну скажи-и, ты же знаешь, — приставала я.
— Два больших страусовых яйца из Аскании-Нова.
— Ну-у… — разочарованно протянула я. — А вино?
— Ты лучше скажи, почему вы так затянули с ответом, — перебил меня Виктор. — Мы очень волновались. Не знали, что делать.
— Пленные не хотели говорить. Заупрямились.
— Ну а потом?
— Потом все-таки сказали.
— Вот что, ребята, надо вам сворачиваться, — открывая свой чемоданчик, сказал командир взвода. — Вы знаете, что одним и тем же людям здесь долго задерживаться нельзя. Вот и вам прислали смену. Ты, Витя, сейчас пойдешь со мной. Надевай вот это, — он достал из чемодана немецкое солдатское обмундирование. — Партизанам нужна рация. А ты, Тамара, на недельку еще задержишься. Жди донесений от Луизы.
Я ей приказал, чтобы находила способ передавать записки здесь, во дворе. А тебе из дома лучше не выходить. Вот тебе питание на неделю, — и Миша вынул из чемоданчика консервы, рыбу и хлеб.
— Если с Маней все будет в порядке, она на этой неделе к тебе придет, и вы в первое же утро вместе отправитесь к линии фронта. Наши сейчас ведут бои между Феодосией и Старым Крымом. Вот туда и продвигайтесь и добывайте по дороге сведения.
— А как же Луиза? Она не пойдет с нами? — спросила я.
— Луиза, вероятно, еще поработает, — коротко ответил командир взвода.
Миша с Витей ушли, а я села на тахту, прислушиваясь к малейшему шороху за окном. На душе было беспокойно.
«Бомбежка в одиннадцать, а сейчас только девять, — взглянула я на ходики. — В подвал уходить не буду». И я, положив голову на руки, решила подремать. Не заметила, как уснула.
Проснулась от частых выстрелов зенитных пушек. Темное небо бороздили лучи прожекторов. Еще минута — и оно сплошь покрылось вспышками снарядных разрывов. Заревели в пике моторы. Послышался уже знакомый мне нарастающий визг бомб. Я бросилась на пол.
Совсем близко ахнуло три раза. Все затряслось и загрохотало. Где-то в верхнем этаже посыпались стекла, казалось, что бомбы легли совсем рядом, чуть не во дворе. Мелькали мысли о Луизе и Мане. Что с ними?
Наконец бомбы перестали рваться, но еще долго сквозь трескотню зениток слышался рев низко пикирующих самолетов.
Уснуть в эту ночь я так и не смогла — тревожилась за подруг.
Утром не вытерпела и, вопреки приказанию командира, вышла из дома. Прежде всего надо узнать, здесь ли Луиза. Но как это сделать, не вызывая подозрения?
Подошла ближе к ее окнам и чуть не вскрикнула от радости: Луиза, живая и невредимая, стояла у окна в белом утреннем капоте.
Надо теперь узнать, что с Маней. Я вышла на улицу. Если с Маней все в порядке, она должна идти на работу. Надо пойти ей навстречу, рассуждала я.
Дошла до штаба и остановилась, пораженная. Угол огромного здания со стороны двора был разворочен бомбой. В ближайших домах вместо окон зияли дыры, а расположенная за углом городская почта была разрушена почти до основания.
Мани не было видно. Задержавшись у штаба, заметила стоявшего недалеко за столбом человека в черном пальто. Я догадалась, что он следит за мной. Я свернула за угол. Человек двинулся следом за мной. Прошла до Феодосийского моста и остановилась, глядя через перила в воду Салгира. Остановился и человек в черном пальто, укрываясь за деревом. Я не на шутку встревожилась.
Спустилась с моста, быстро пошла по улице. Чувствовала, что человек в черном продолжает следовать за мной. Вдруг меня осенила мысль: нужен проходной двор. Город я знала очень хорошо и вспомнила, что недалеко есть двор с выходом на другую улицу. Подойдя к воротам, я заглянула в первое же окно, постучалась в него, вошла во двор и бросилась к другому выходу. Скрыться мне помог и начавшийся проливной дождь.
Домой пришла совершенно обессиленная, свалилась на тахту и, не раздеваясь, уснула.
Четыре дня я ждала Маню, тревожась за нее, но выйти из дома боялась. Лежала на диване, перечитывая книги из маленькой хозяйской библиотеки.
В конце недели вечером постучали. Я сразу узнала стук Мани. Мы долго обнимались, радуясь, что живы и невредимы.
— Я очень тороплюсь, — сказала Маня. — Когда-нибудь все расскажу тебе подробно. А сейчас меня ждут.
— Кто?
— Человек в черном пальто, — засмеялась Маня.
— Так это наш?! А я от него бегала весь день.
— Командир же сказал тебе — не выходить, — упрекнула меня Маня.
— Я очень тревожилась о вас. Дай хоть посмотрю на тебя.
Я открыла вторую ставню, чтобы было светлее, и увидела на подоконнике две свернутые в трубочку записки. Третья застряла в щели рамы.
