— Маня, — крикнула я, — смотри, наверное, это Луизка набросала!
Действительно, две из них были обыкновенными донесениями Луизы. Но третья записка привела нас в полное недоумение.
Луиза писала:
«От меня писем больше не ждите. Уходите к маме. Я, вероятно, выйду замуж. Привет Толе».
Мы молча смотрели друг на друга, теряясь в догадках.
— Странно… — в раздумье проговорила Маня. — Неужели?..
— Нет, нет, — перебила ее я. — Только не предательство.
— Надо идти, — вздохнула Маня. — Завтра в девять утра я жду тебя у последнего городского столба по Феодосийскому шоссе. До завтра.
Утром вместе с Маней мы выходили из города. За плечами у нас были небольшие узелки. Встречаясь с попутчиками, мы говорили, что идем в село менять вещички. Конечно, мы сразу же заговорили о том, что нас больше всего волновало: о Луизе.
— Ты права, предать она не могла! — сказала Маня. — Уж я-то ее хорошо знаю. Может быть, ей дали такое задание?
— Что же мы теперь скажем ее Толику?
— Ему мы, конечно, говорить ничего не можем, потому что ничего не знаем сами. Ну, а если уж придется встретиться, — что ж, привет передадим.
Мы шли по обочине шоссе. Мимо пробегали машины, мотоциклы.
— Маня, расскажи же мне, как ты сигнализировала, — спросила я подругу. — Не боялась? Ведь там было полно немцев. А как прошел банкет?
— Банкет как банкет, — пожала плечами Маня. — К восьми часам в ресторане все уже было готово. Столы сдвинуты и сервированы. Играл духовой оркестр. Представляешь мое состояние? Думаю, вот-вот явится Луизка, что она, бедная, будет делать? Уже восемь часов, все собрались, а ее нет. И генерала из ставки нет.
— А он был у нее, у Луизки, — перебила я Маню. — И Густав тоже.
— Откуда ты знаешь?
— Я сама видела, — не упустила я случая прихвастнуть.
— Как, ты у них была? Сумасшедшая! Ну-ка постой, давай сядем отдохнем, и расскажи все по порядку.
Мы сели на краю кювета, и я стала рассказывать Мане, как все произошло, как пришел Миша…
— Как, и Миша здесь? — еще больше удивилась Маня и, выслушав меня, проговорила: — Ну теперь все ясно. А то я не могла понять. Представляешь, объявили, что гость приехал, все выстроились и ждут. Вдруг открывается дверь и появляется наша Луизка. А следом за ней генерал из ставки. Все его приветствуют. А он подает Луизе руку и проходит с ней на самое почетное место. Ой, ты не представляешь, Тамара, какое на ней было платье! — воскликнула Маня. — Я подумала тогда: хоть бы мне раз в жизни такое надеть! Мечта! Шелковое платье цвета чайной розы, отделанное страусовыми перьями, а снизу тонкие ажурные кружева… Ах, какая она была очаровательная! Влетела, как бабочка. Глаза блестят. Ну, я сразу поняла по ее лицу, что все в порядке, — наверное, есть ответ из Керчи. Только не могла понять, как она получила, через кого? Здешний генерал, командующий, низко нагнувшись, поцеловал ей руку. Все это фашистское офицерье так и пялило на нее глаза. Мне даже жалко стало Луизку. Я не смогла бы так. А она хоть бы что. Разыграла из себя настоящую «королеву бала». Сделала вид, знаешь, как это она умеет, что подвыпила, и ну хохотать, а потом принялась петь свои песенки французские, немецкие.
— А что Густав? Она ему отвечала на те вопросы?
— Конечно. Вот слушай, — продолжала Маня. — Мне хоть из буфета и плохо было видно, но я все-таки заметила, что Густав продолжает следить за Луизкой. Сидит напротив нее и даже вина не пьет. А в самый разгар вечера вдруг поднимается и предлагает тост: «За милых женщин Франции немецкой крови. И за моего покойного друга Фридриха, которого мы все так любили. Мадемуазель Луиза, я жду обещанного», — и он пристально поглядел на Луизку.
«Ах, — состроила она грустную гримаску, — стоит ли сейчас тревожить память моего бедного Фридриха!» — и что-то стала объяснять сидевшему рядом генералу.
«Но вы же обещали, мадемуазель Луиза», — продолжал настаивать Густав.
«Нет, вы невыносимы! — капризно проговорила Луизка. — Тем более что этого вина здесь на столе нет».
«Вы посмотрите лучше!» — пронзительно взглянул на нее Густав. Кажется, еще бы минута…
«Ах нет, вот оно! — беспечно проговорила Луиза и взяла со стола бутылку розового муската. — Так уж и быть, давайте ваш бокал. Вы правы, мой муж привез с собой в Париж в подарок моей бабушке из заповедника Аскания-Нова два больших страусовых яйца. Бабушка Софья очень обрадовалась, они вызвали у нее много дорогих сердцу воспоминаний молодости. И еще десять бутылок этого вина. Ах, вы мне напомнили… Я же вас просила не делать этого…» — и она приложила к глазам платочек, словно была не в силах справиться с печальными воспоминаниями о муже.
Генерал из ставки принялся ее успокаивать, бросая недовольные взгляды на Густава. Луиза, конечно, не долго горевала, и скоро снова зазвучал за столом ее обворожительный смех. Ну, потом они опять все пили. Но Густав больше не подходил к Луизе и, кажется, сразу потерял к ней интерес. Опьяневшие гости то и дело кричали: «Мамзель Луиза, спойте еще! Мамзель Луиза, спойте!» Один даже в коридоре, обнимая выводившего его дежурного, продолжал кричать: «Мамзель Луиза, спойте!» — засмеялась Маня.
Проходя мимо меня, Луизка шепнула: «До чего же противные свинячьи морды! Не могу…» — «Терпи», — так же тихо сказала я ей и прошла в буфет.
Когда стрелка часов подошла к одиннадцати, я вынула ракетницу из сумочки и спрятала ее на груди. Вот уже пятнадцать минут двенадцатого, вижу, Луизка посматривает на меня вопросительно. Генерал пытался увезти ее домой, но она отказалась и снова пошла танцевать.
И вдруг выстрел. Второй, третий. Ну, ты знаешь, как это было. Я взглянула на Луизку, она сделалась белая как мел. Наверное, и я такая же была. Все за столом были так пьяны, что сразу даже не могли сообразить, в чем дело. Густав почти на себе потащил вниз в убежище берлинского гостя и звал с собой Луизу. А зенитки хлопали все сильнее.
Думаю, как же мне убежать незаметно? Потом догадалась, схватилась за живот и говорю буфетчице, что мне надо сбегать на минутку во двор.
«У нас здесь один офицер такой, — проворчала она мне вслед, — как стрельба, так он бежит во двор».
Во дворе было уже полно пьяных офицеров, они ругались и палили из пистолетов и автоматов в небо. Я сразу заметила, что один из наших самолетов, не обращая внимания на стрельбу, пролетает совсем низко. Нужен сигнал, поняла я, и кинулась в конец двора.
Кругом уже была паника. Кто-то кричал: «Все в убежище!» Густав тащил пьяного генерала с лестницы и спускался с ним в подвал. А Луизка! Ух, я б ее прямо убила в эту минуту! Чуть не провалила все дело. Выскочила на крыльцо, плачет, протягивает кверху руки… Хорошо, что в такой кутерьме никто внимания не обратил. Я больно ущипнула ее за руку: «Иди в подвал!» — и пробежала мимо. Больше я Луизку не видела. Не знаю, доведется ли еще когда-нибудь встретиться с ней, — в голосе Мани прозвучала грусть.
— Ну, а дальше что?
— Дальше? Ну что… я забежала за уборную и, убедившись, что поблизости никого нет, достала ракетницу и выстрелила два раза. В таком шуме никто, конечно, не услышал выстрелов. Ракетницу бросила в уборную, а сама обратно в помещение. Только успела вбежать — как ахнет во дворе! За ней вторая, потом, слышу, третья летит. Я прижалась к полу. Все сыпалось, гремело, кто-то стонал. Я вскочила и стала помогать вытаскивать раненых. Вижу, несут нашу буфетчицу. Я схватила носилки и — в медчасть, а оттуда домой. И больше не показывалась в штабе, все эти дни скрывалась. Говорят, что все, кто оставался в ресторане, погибли. И начальник штаба, и комендант. А мы с Луизкой, как видишь, остались невредимы, отделались испугом. Что-то она теперь поделывает, какое задание выполняет. Вчера я, правда, в первый момент подумала про нее плохое, — призналась Маня. — А потом решила — нет, на подлость она не способна.
Маня замолчала, молчала и я. Нас догнало трое женщин с такими же, как у нас, узлами. Пошли все вместе. Когда мимо проезжали немецкие машины, Маня прикрывала лицо платком, — мог встретиться кто-нибудь из штабных.
Потом нам удалось подъехать немного на машине, и к вечеру мы добрались до Белогорска. Но город обошли стороной, боясь нарваться на патруль. За день пути мы с Маней очень устали и проголодались, так как достать поесть было негде, а мои запасы истощились. В одной хате выпросили немного хлеба и пошли дальше.
Чем ближе было к фронтовой полосе, тем оживленнее становилось движение, и идти по дороге становилось опасно. Мы пошли прямо по степи. Шли днем и ночью, присоединяясь к группам людей, идущих в села менять вещи на хлеб. Ночи стояли лунные, холодные, морозный ветер все время дул в лицо. Беспрестанно приходилось оттирать снегом то лицо, то руки. Когда уставали, ложились где-нибудь в зарослях и следили за шоссе, подсчитывая проходящую в сторону фронта технику врага. Нас удивляло, почему больше едут от фронта к Симферополю, а не наоборот.
