Впрочем, обстрелов и бомбёжек меньше стало. Во всяком случае, того кошмара, что был в сентябре-октябре, уже нет. Наверное, Гитлеру его пушки и самолёты где-то в другом месте понадобились. А может наши больнее отвечать стали. Я заметила, что теперь едва фашисты начинают стрелять по городу, так им сразу же отвечают наши артиллеристы. И зениток у нас больше стало, и истребители советские теперь чаще над городом появляются. Прошлой ночью, например, Сашкина очередь была на чердаке дежурить, а он всю ночь в кровати провёл, рядом со мной. За всю ночь тревогу ни разу не объявили, хотя зенитки, вроде, и стреляли. А может и нет. Привыкла я давно к их выстрелам, не замечаю даже уже. Примерно так же я до войны на карканье ворон реагировала. Вроде как "меня это не касается".
Сашка пихает меня локтем в бок, показывает что-то. Ой, там пожар, машины пожарные приехали, народ толпится. Точно, тревогу же объявляли, пока мы с Сашей в очереди за обедом стояли. В столовой бомбоубежище было, но мы не полезли туда. Да и тревога-то всего минут двадцать была, потом отбой дали. Фашистов, значит, или сбили или отогнали. Но куда-то, получается, попали всё-таки гады, подожгли что-то.
Чего там горит-то? А, понятно. Эти сволочи детскую библиотеку подожгли. Ту самую, куда Мишка ходил. Я и Лёнька тоже туда записаны были, но мы редко ходили. Как-то мы не очень любили читать. А вот Мишка любил, особенно если про море или приключения. Мишка очень много читал, а потом часто мне пересказывал. Мне самой читать не очень нравилось, но слушать, как Мишка пересказывает прочитанную книгу, я очень любила. Вечером лягу спать, а Мишка садится рядом с моей кроватью на стул и тихонько, чтобы не мешать остальным, рассказывает мне о морях, плаваниях, экспедициях, исследователях, путешественниках. Очень интересно.
Мишка. Суки.
Одноэтажное здание библиотеки уже всё охвачено огнём. Вижу, что его не спасти. Да и пожарные не столько тушат, сколько стараются не допустить того, чтобы на соседние дома огонь перекинулся.
На противоположной от пылающего здания библиотеки стороне улицы прямо на снегу гора книг. Рядом стоят две женщины. Подойдя поближе, я узнала одну из них - она в библиотеке раньше работала, я книги у неё брала. Помню, как она прорабатывала меня за то, что когда я принесла сдавать сборник русских народных сказок, у того корешок немного порвался. А я вовсе не виновата была. Это Сашка меня за косу дёрнул, а я огрела его этими сказками по голове. Я же не знала, что от этого у них корешок порвётся. Но ей разве объяснишь? Минут десять нотацию мне читала.
А теперь вот эта библиотекарша и ещё кто-то стоят рядом с кучей книг на снегу. Что-то говорят. Чего? Ну, хорошо. Это можно.
Они просят всех прохожих взять с собой хоть сколько-то книг, чтобы они не пропали. Они, оказывается, сами, вдвоём, выносили их из горящего здания, хотели спасти. Некоторые подходят к куче, берут. Мы с Сашкой тоже по паре книжек взяли. Я специально самые рваные выбрала, которые другие люди не брали. Это Мишка меня научил. Он говорил, что в библиотеке именно так нужно книги выбирать. Если книга ветхая, значит, либо очень старая, либо интересная. Её читали много, вот и истрепалась. Так мне и говорил, раз, мол, сама не разбираешься, ищи самые рваные книги.
Дома посмотрим, что подобрали, на морозе этим заниматься неудобно. В крайнем случае, книги можно и в печке сжечь. Хотя это будет некрасиво по отношению к этим женщинам. Они книги спасали из огня, а я жечь собралась их. Нехорошо. Нет, не будем жечь. Да и дрова-то есть пока. К тому же, мы с Сашей больше времени стараемся в школе проводить. Утром вообще буржуйку не зажигаем, сразу из постели отправляемся в школу. Нам только пальто надеть - вот мы и готовы. Спим-то полностью одетые.
А в школе занятия опять начались. Стёкла в столовой пока ещё целы. Для всех окон столовой ставни сделали, окна закрыты ставнями всегда. Электричество в столовой есть, тепло есть - чего надо ещё? В нашей кочегарке старшеклассники по очереди дежурят. Угля мало, но мы посчитали, что если отапливать только одну столовую, то должно хватить почти до конца марта. В школе даже туалет работает. Правда, туалет не отапливается и света там нет. Но всё равно это удобнее, чем ведро за шкафом.
Все классы занимаются вместе, в этой столовой. Нам там очень тесно, по трое за партами сидим. И неудобно. Соседние уроки на наш накладываются, и получается фигня. У нас контрольная по математике, а мне с одной стороны про французскую Коммуну рассказывают, а с другой про химические свойства калия. При этом ещё слышу, как какой-то отличник бойко перечисляет все европейские столицы.
Зато в школе тепло! Там так тепло, что мы и пальто и шапки снимаем. Домашнее задание мы тоже в школе делаем. Дома-то темно и холодно. Мы теперь даже портфели домой не уносим, так они в партах и лежат. С тетрадями вот только совсем плохо. Настоящих тетрадей почти ни у кого не осталось. Пишут кто на газетах, кто на книгах. Мы с Сашей, наверное, лучше всех устроились. Я раскопала в папиных вещах запас альбомов для рисования, он в них эскизы афиш рисовал. Там у него было шесть чистых альбомов и один заполненный примерно наполовину. Вот мы с Сашей теперь в таких альбомах и пишем, на прекрасной белой бумаге. Нам все завидуют. Правда, эти наши альбомы-тетради вынужденно используются на всех предметах сразу. Поэтому путаница там страшная, тяжело бывает найти что-то. Но по-другому никак. Тетрадей нет, и не предвидится.
В школе нас ещё и кормят обедом. Как правило, это опостылевший дрожжевой суп или каша из чечевицы и соевое молоко. Иногда ещё какой-то витаминный отвар из хвои дают. Его мы с Сашей тоже пьём, хотя нам он, наверное, и не нужен. У нас ещё запас довоенных витаминок не закончился, каждый вечер по одной съедаем. Я думаю, что проблема голода перед нами больше не стоит. С довоенным изобилием, конечно, и сравнивать смешно, но угроза голодной смерти отступила.
Но это мы с Сашей такие везучие. Нас дядя Игорь спас в самый критический момент. В самые страшные дни середины декабря, когда город выживал из последних сил, мы получили возможность хорошо питаться. Когда 25 числа норму хлеба повысили, мы с Сашей уже и так были выздоравливающими. А ведь для многих это повышение нормы произошло слишком поздно.
Столовые вот стали открывать в городе. Там снабжение лучше, чем в магазинах. В столовой накормят обязательно, а в магазин идёшь совершенно безо всякой уверенности в том, что удастся хоть что-то купить. Я вот в новом году ещё ни разу ничего купить не смогла. Как 31 декабря принесла домой продукты - так и всё. Больше в наш магазин не завозили совсем ничего. А столовая работает. Но ведь очень многие сейчас просто не в состоянии до этой столовой дойти. И нынешние 200 граммов хлеба - это, конечно, гораздо больше декабрьских 125 грамм, но всё равно этого очень мало, если никакой другой еды нет.
Наш отряд помогает, конечно, по мере сил. Но всем мы не поможем, да и тем, кому помогаем, помогаем лишь делами, но не едой. За водой ходим, дрова для буржуйки рубим, если есть что рубить. За хлебом ещё можем сходить. А вот никакие другие карточки, кроме хлебных, отоваривать не помогаем. Так мы на сборе решили, потому что очень уж много времени и сил отнимают попытки что-то получить по мясным или крупяным карточкам, причём даже безо всякой гарантии успеха.
У нас каждый в отряде взял шефство над какой-нибудь одной семьёй. Сейчас чаще семьями спасаются и умирают тоже семьями. Ведь когда кто-то в семье начинает сдавать, остальные пытаются поддержать его за свой счёт и сами незаметно переходят грань. Так Сашка пытался спасти Вовку, я потом пыталась спасти Сашку, в результате едва не умерли все.
По моей просьбе, меня к семье Верки Масловой прикрепили. Очень мне её младшую сестру жалко. Её, кстати, Лизой зовут. Кроме Верки, её мамы и Лизы, с ними в комнате живёт ещё и соседка, баба Рита. Когда я впервые пришла к ним, баба Рита уже не вставала, а Верка едва могла ходить на опухших ногах по комнате. Мама Верки чувствовала себя относительно неплохо, так как съедала две пайки. Но всё равно у неё молоко пропало и Лизе стало нечего кушать. Моя банка сгущенного молока пришлась очень кстати. Конечно, ни капли этого молока никому, кроме Лизы, не давали. Только это ведь всего одна баночка. Её надолго не хватит.
Но Веркина мама справилась, достала еду. Верка рассказала мне, что мама куда-то уходила, а затем вернулась без обручального кольца, но с целым килограммом сушёного гороха и большим куском студня. Всё это её мама съела одна, ни с кем не делилась. Зато через два дня молоко к ней вернулось, и Лиза была спасена.
Ходить за водой или рубить дрова Масловым не требовалось, с этим вполне Верина мама сама справлялась. Моё шефство заключалось в том, что я возила саму Верку на санках в столовую, где она по своим карточкам могла получать обед. Когда я первый раз посадила её за стол, а потом принесла и поставила перед ней похлёбку с отрубями, Верка даже заплакала. Похлёбка же в её тарелке закончилась быстрее, чем я успела принести ей второе.
