В расположение штаба армии — в деревню Батурино что неподалеку от Серпухова, колонну сопровождали патрульные.
Нас встретил дежурный по штабу. Разминая мою руку в своих ладонях, он как будто всхлипнул от восторга и неожиданности.
— Голубчики мои, родимые! — Он оглядывал колонну, растянувшуюся вдоль улицы; в рассветной мгле бойцов казалось вдвое больше. — Хорошо-то как… Вовремя-то как… — От него пахло свежей кожей ремней и табаком. — Сейчас доложу… — Дежурный пробежал мимо часового к крыльцу дома.
Навстречу по ступенькам спускался высокий человек в длинной шинели и в фуражке. Я не различал лица этого человека, но по тому, как одна рука его была глубоко засунута в карман, как держался он, строго и прямо, я уловил что-то до радостного испуга знакомое.
— Что за люди? — спросил знакомый голос.
— Пополнение, товарищ дивизионный комиссар, — ответил взволнованный дежурный. — Отдельный стрелковый батальон.
Это был Сергей Петрович Дубровин, я узнал его по голосу, четкому и сдержанному, с нотками нетерпения и тревоги.
— Батальон? — переспросил он дежурного, и я понял, что армии нужны сейчас соединения и что батальон — сила совершенно мизерная в создавшемся критическом положении. Дубровин поспешно спустился с крыльца, часовой распахнул перед ним скрипучую калитку, и комиссар подошел к нам.
Темнота уже посерела. За деревней небо отделилось от земли, обозначалась длинная световая полоса, постепенно расходясь все шире и все явственней. Она сверкала по-зимнему холодно и ясно и вызывала ознобную дрожь.
— Дима, это ты? — спросил Дубровин, подойдя, спросил тихо и просто, точно видел меня вчера или знал точно, что увидит именно здесь, именно в этот час, и готов был к этой встрече. — Здравствуй!
— Здравствуйте, Сергей Петрович!
Красноармейцы, медленно подступив, охватили нас плотным кольцом. Петя Куделин смотрел на Дубровина, чуть приподняв голову и по-детски полуоткрыв рот, уважительно и с некоторой боязнью.
Дубровин увидел стоящего рядом со мной Чертыханова, которого запомнил со времен прорыва из окружения, пожал ему руку.
— Как живем, ефрейтор?
Прокофий замер по стойке «смирно», с ладонью-лопатой за ухом.
— Так что хорошо, товарищ дивизионный комиссар! Служим… как по нотам!..
— Не уберег тогда своего командира… помнишь? — упрекнул Дубровин, скрывая добрую усмешку.
— Не уберег, товарищ дивизионный комиссар. Виноват.
— Он и себя не уберег, — сказал я. — Четыре раны получил сразу.
Дубровин согнутым пальцем тронул русые усы.
— Как себя чувствуешь?
— Отлично.
Сергей Петрович бросил взгляд через мое плечо, и в глазах его на секунду мелькнул испуг, он даже чуть отступил, не веря тому, что увидел.
— Нина?.. — Она стояла за моей спиной, притихшая от усталости, грустно улыбалась. Сергей Петрович отстранил меня. — Как ты здесь очутилась? Зачем? — Он взял ее лицо в ладони и долго всматривался в глаза. — Девочка моя… Зачем ты ее взял? — спросил он меня.
— Сама пошла, — ответил я.
В это время с высокого берега Оки прилетели и один за другим разорвались на южной окраине два снаряда, как бы возвещая о начале нового боевого дня, о новых сражениях и новых испытаниях. Глухой гул прокатился по городу, сминая тишину. И красноармейцы, как по команде, повернули головы в сторону рокочущих разрывов. Шум, стоявший над колонной, смолк. Все насторожились, ожидая…
Подошли Браслетов и Тропинин. Я представил их Дубровину.
Сергей Петрович, пожимая руку Браслетову, кивнул на простреленную фуражку.
— Немного промахнулись… Где это вас?..
— Пустяки, товарищ дивизионный комиссар. — Браслетов проговорил это небрежно, как будто получал такие дыры от вражеских пуль ежечасно. — В перестрелке с парашютистами.
Дубровин подозвал дежурного, распорядился, чтобы батальон разместили по избам — здесь и в ближайшей деревне. Затем пригласил меня и Браслетова.
— Пройдемте ко мне. Я представлю вас командующему…
В просторной избе перед огромной картой, висевшей на стене, стоял немолодой грузный человек в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем, в брюках с яркими лампасами, на одной ноге — бурка, отделанная желтой кожей, вторая забинтована до колена. В руках он держал стакан чаю. Когда мы вошли, генерал как бы с усилием оторвал взгляд от карты и повернул к нам лицо, крупное, бугристое, с широким и мягким носом, с полными и добрыми губами; блеснули стекла большущих роговых очков.
— Доброе утро, Василий Никитич, — сказал Дубровин. — Поспал ли?
— Какое! Нога болела — мочи нет…
— Может, тебе в госпитале полежать?.. Как бы хуже не стало. — Дубровин снял шинель и повесил ее у двери на гвоздь в косяке.
Командующий улыбнулся.
— Ишь чего захотел… Я лягу в госпиталь, а в это время немцы навалятся всей силой и сцапают меня, тепленького, в больничном халате. И увезут в Германию как живой трофей. Прошу тебя, Сергей Петрович, не настраивай меня на крамольные мысли о госпитале — не до них… — И они мирно и добродушно рассмеялись…
Я с недоумением переглянулся с Браслетовым: мы были удивлены безмятежностью этих людей, как будто немцы не стояли в двадцати километрах отсюда, как будто не рвались к Серпухову, к Москве, и все у нас обстояло блестяще — опасаться было нечего…
Командующий сел к столу, отодвинул поднос с недоеденным завтраком и взглянул наконец на нас; круглые глаза под мохнатыми и серыми, точно воробьи, бровями светились по-детски наивным любопытством.
— Что за молодые люди?
— Командир и комиссар отдельного стрелкового батальона, — пояснил Сергей Петрович. — Только что прибыли…
— Откуда? — спросил командующий.
— Из Москвы, — сказал я.
— Батальон! — Командующий с веселым сокрушением покачал головой. — Ну и отвалила же нам столица для собственной защиты!
— Ничего, Василий Никитич, — успокоил его Дубровин. — Основные подкрепления на подходе. В Загорске уже высадилась дивизия, прибывшая из забайкальских степей. В полном составе, свеженькая, боевая… Через два-три дня будет здесь.
— Ты уверен? — спросил командующий.
— Сам проверил сегодня ночью.
Браслетов незаметно толкнул меня в бок локтем. Я шагнул к столу и обратился к командующему:
— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите вручить пакет? — Командующий кивнул тяжелой головой. Я вынул из планшета пакет и передал генералу. Он привычным жестом набросил на нос очки, разорвал конверт и стал читать, шевеля полными губами и изредка поверх очков поглядывая на меня. Прочитав, отложил письмо.
— Тут пишут, что батальон ваш не только отдельный, но и отборный, повышенной боевой стойкости. Так ли? — Командующий глядел на меня поверх очков.
— Так точно! — сказал я.
— И что любое задание командования вы выполните с честью…
— Так точно! — повторил я. — Если останемся живы.
— Известно. Мертвые для немцев не помеха…
Дубровин, подойдя, обнял меня за плечи.
— За командира я ручаюсь. Проверил в жизни и проверил в бою. Из окружения пробивались вместе. Под его командованием, кстати…
— Знакомый, значит? — спросил командующий.
— Вроде сына. — От этого неожиданного признания у меня кольнуло в сердце.
Дубровин, проводив нас до порога, предупредил.
— Имейте в виду, батальон может понадобиться в любой час. Будьте готовы… А пока пусть люди отдыхают… — И сказал мне вполголоса: — Я пришлю за тобой.
В палисаднике Прокофий Чертыханов, поджидая нас, угощал часового папиросами и, должно быть, поучал его, как жить и служить на войне — у красноармейца лицо было просветленным, и губы только что покинула улыбка.
— Товарищ капитан, — доложил Чертыханов, — батальон расселили по избам. Первая и вторая роты здесь, в Батурине, третья рота в деревне Вишенка, что в полутора километрах отсюда. Выдержали легкую баталию с тыловиками за жилплощадь. Одержали верх.
— Что это значит — «одержали верх»? — Я опасался, как бы бойцы, уставшие и голодные, при захвате «жилплощади» не применили оружие.
— Ничего особенного, заставили малость потесниться, — объяснил Чертыханов. — Для вас, товарищ капитан, и для вас, товарищ старший политрук, отвоевали домик что надо — сам командующий позавидовал бы. Идемте проведу.
Утренний свет уже завладел всем небом, молочно-блеклый, неживой, и облегченные от влаги тучи взвились, похожие на спрессованные снежные комья. Из-под них тянуло как-то наискось обжигающе студеным ветром. Но земля все еще оставалась сырой и скользкой от ночной непогоды…
Чертыханов, покосившись на меня, уловил в моем взгляде вопрос, тут же разъяснил обстоятельно:
— Медицинский персонал поселился в избе рядом с вашей. Дядя Никифор, как и полагается рачительному мужику, завел лошадь во двор, дал ей корма. А Нину отправил на печку греться. Она сейчас спит, наверно…
