В свою очередь, капитан безошибочно угадал в своем сопернике фронтовика. По шрамам на шее и лице, следам давнего ожога и по выражению сощуренного уверенного взгляда.
Тут уж не могла обмануть мешковатая больничная куртка или стоптанные тапочки, совсем не вязавшиеся с орденом Красной Звезды. Да и не в ордене дело. Точно такой получил сегодня и капитан, офицер по особым поручениям штаба дивизии, попавший десяток дней назад под обстрел и поймавший шальной осколок. Но капитан фронтовиком не был, испытывал чувство неуверенности в разговорах с такими, как старший лейтенант Чистяков, и больше к нему не привязывался. Да и Марина, вначале улыбавшаяся капитану, сейчас явно заинтересовалась старшим лейтенантом.
Саня молча вернулся к себе, покурили с Андрюхой. Танкист Шаламов закадрил санитарку, возрастом постарше других. Не отходил от нее, прижимая за талию и что-то нашептывая в ухо.
– Ну, ты даешь, – только и покачал головой лейтенант Митин. – Самую красивую девку выбрал и капитана отшил.
– Брось, Андрюха. При чем тут красивая? Есть и другие не хуже. Вон, глянь на ту санитарочку.
– Да она совсем школьница.
– А тебе бабища нужна? Подойди, познакомься.
– Я танцевать не могу, – заявил Андрюха.
– Просто поговоришь, проводишь после танцев.
– В другой раз, – ответил Андрюха, который, как огня, боялся знакомиться с девушками. Подумав, ляпнул: – Что с этой школьницей делать? Ты-то не просто так бабенку выбрал. Сегодня ночью и огуляешь.
Чистяков с удивлением посмотрел на Андрюху. Тот поерзал, стал сворачивать самокрутку, закашлялся.
– Ты эту ахинею сам придумываешь или в своем штабе нахватался?
– При чем тут штаб? Я оттуда давно ушел.
– Тогда следи за языком и не пори всякую чушь.
– Ладно, извини…
А Саня после танцев пошел провожать новую знакомую. В свою палатку она не торопилась, но и дала понять, что лучше ему на многое не рассчитывать.
– Надоело, – просто сказала Марина. – Если женщина в армии, то каждый ее глазами раздевает, того и гляди, в кусты потащит. Дичаете вы здесь, мужики.
– А ты по-другому хотела? – резко отозвался Саня. – Со мной рядом капитан-танкист лежит, он уже раза четыре горел, в госпиталях да санбатах год отвалялся. Андрюха, сопляк еще, войны не нюхал, два раза в атаку сходил, и каждый раз на руках уносили с простреленными ногами. Да я не к тому, что кого-то в кусты тащить. Просто крепко нас война по мозгам бьет.
– У тебя невеста или девушка есть? – по своей привычке, сразу поменяла тему Марина.
– Сам не знаю. Нет, наверное.
– Есть. Если пишет, то кто-то ждет.
– А надо ли о других сегодня вспоминать? И у тебя кто-то есть. Но вот встретились, и мне никого больше не нужно.
– Сегодня? – насмешливо спросила Марина.
– И завтра тоже. А на большее загадывать не берусь. У меня батарея два раза за время наступления поменялась. Друга лопатой от брони отскребал.
Помолчали, затем заговорили спокойнее. Вспоминали разное, даже смеялись. И целовались, когда прощались до завтра у небольшой палатки, стоявшей как бы особняком.
– Ты где служишь? – спросил Саня. – В форме ходишь, оружие разрешают носить.
– Ну, оружие и тебе выдадут, если сильно попросишь. Места бандеровские, хотя нас и комендантский взвод охраняет. А служу я помощником начштаба батальона связи.
– Понятно…
– Чего тебе понятно?
Девушка прижалась к нему всем телом. Так, что у Сани перехватило дыхание. Целовались снова, с жадностью, и было видно, что Марина готова и на большее. Но, оттолкнув его, засмеялась, поправила волосы.
– Хватит на сегодня. Я хоть тебе нравлюсь?
– Нравишься.
– Может, влюбился?
– Вряд ли. Слишком быстро. Да и затаскали все эти слова про любовь. Нравишься, хорошо мне с тобой. А дальше, как получится.
– До завтра, комбат!
– До завтра, Марина!
Обычное дело – санбатовские романы. Жизнь, она везде свое берет. Бесшабашный капитан Шламов, вернувшийся под утро, спал без задних ног. Когда его попыталась разбудить медсестра Людмила, он, приоткрыв глаз, буркнул:
– До обеда не кантовать. Сил надо набраться, чтобы фашистов бить.
И снова заснул. Людмила, вчера хорошо погулявшая, зевнула, прикрыв рот ладошкой. Обратила внимание на Чистякова:
– А ты как огурчик. Рано вернулся?
Из женского любопытства хотелось узнать, что там получилось у молодого командира батареи с высокомерной (по мнению Людмилы) лейтенанткой. Сменщица Таня не из болтливых, да и не очень они ладят. Татьяна слишком правильная. Людмилу считает ленивой и легкомысленной.
– Вернулся, как положено, – коротко ответил Чистяков, видя, что медсестра от него не отстанет.
– На наших ты не слишком внимание обращаешь, хотя парень видный. Обязательно с офицершей познакомиться решил.
– Брось, Людмила. Не в этом дело.
Любопытная медсестра и дальше продолжила бы интересный разговор, но близился врачебный обход, надо было срочно наводить вместе с санитарами порядок.
Майор-хирург, появившийся в сопровождении молодого врача-лейтенанта, бесцеремонно разбудил Шаламова, осмотрел раны. Увидев проступившее розовое пятно сквозь бинты на предплечье, весело поинтересовался:
– Гульнул вчера, герой?
– Отметил малость, – хрипло отозвался капитан. – Ордена не каждый день вручают.
– Где-то ты крепко перестарался. Рана, видать, открылась. Придешь в процедурную через часок, глянем, что там.
– Нормально все.
– И веселились в меру?
– Где мне еще веселиться? – с непривычной для Шаламова тоской, отозвался он. – В танке, что ли? В этот железный гроб трезвым лезешь, иначе в бою в момент сгоришь. Все равно четыре раза подбивали, едва выскакивать успевал.
– И фрицам от тебя доставалось, Юрий Федотович? – спросил хирург.
– Конечно. За все четыре танка рассчитался. В последнем бою от роты всего ничего осталось. Батарею раздавили, два «панцера» уделали да отступающих фрицев с полсотни постреляли и подавили. А потом меня шарахнули. Вчера с хорошей женщиной познакомился. То да се… видать, руку натрудил. Ты за меня, Родионыч, не волнуйся. В положенный срок выпишусь, я за больничную койку не держусь.
Хирурга звали Егор Родионович. Почти всех, кто находился в палате, он лично оперировал. Да и в людях хорошо разбирался.
– Никто тебя не торопит. Лечись, набирайся сил, но с водкой поаккуратнее.
– Ладно. Больше двух стаканов ни-ни!
Не выдержав, захрюкал, глядя на помятую физиономию танкиста, взводный Андрюха. Он вчера, набравшись смелости, все же познакомился с молоденькой санитаркой. Сейчас был оживлен, весь под впечатлением знакомства и нескольких робких поцелуев.
Осмотрев лейтенанта Митина, хирург сказал, что он молодец. Надо больше двигаться, раны заживают, но недельки две-три полежать придется. Андрюху это вполне устраивало. Две-три недели казались огромным сроком. За это время и война чуть ли не к победе подойдет, и он разберется в своих чувствах к санитарке Оле. На которой он был готов жениться и собирался написать матери о своих серьезных намерениях.
Хирург-майор еще раз оглядел мальчишку и вздохнул. Тот был ровесником его сына, заканчивающего курсы младших лейтенантов. Эти вчерашние школьники вызывали в нем чувство боли и жалости, хотя за три года войны вроде бы должен был привыкнуть и очерстветь.
У майора была хорошая память. Он помнил, что в этой палате из тридцати с небольшим офицеров лишь один, лейтенант Олейник, воевал с сорок первого. Но он два года находился в оккупации. Остальных почти полностью подмела война.
Даже воевавших с сорок второго насчитывалось не больше пяти человек. Основной состав – новички, начавшие свой путь в сорок четвертом. Поэтому, жалея мальчишку Митина, майор со скрытым чувством настороженности относился к Ивану Олейнику. Отлеживаться он ему не даст, и так два года от войны прятался.
Но лейтенант Олейник ни на что не жаловался, раны понемногу заживали. Хирург бегло осмотрел самоходчика Александра Чистякова. Молодой, а уже командир батареи.
– Как дела, Александр?
– Нормально.
– А здесь? – он слегка надавил на ребра рядом с пулевой раной.
– Ноет немного.
– Температура нормальная? – спросил он у медсестры Людмилы, которая опять не успела ее измерить.
– Слегка повышенная, – вывернулась та.
Хирург не стал вдаваться в подробности и коротко приказал:
– Чистякова тоже в процедурную. Посмотрим бок, как ребро срастается.
Это были нормальные хорошие ребята – фронтовики. Имелись и другие. Старший лейтенант, командир минометной роты, явно тянул с выпиской. В разговоре упоминал, что у него двое детей, а ранение по счету третье. Вот и сейчас он стал жаловаться на боли и плохо повинующуюся руку.
– Ее же разрабатывать надо, а вы лежите, не вставая. Так она совсем гнуться не будет, – сказал хирург.
– Разрабатываю…
– Вы уже месяц лежите. На следующей неделе готовьтесь к выписке.
