Нам вручили карты крупного масштаба, где были обозначены не только населенные пункты, но каждая сопка, каждая тропка. Главное условие: выбросить десантников в точно обозначенное место и в точно назначенное время с интервалом в одну минуту между группами. Первым выбрасывает Мухин, вторым - я, третьим - Родионов.
За ориентировку мы не беспокоились - район этот знали хорошо, да и синоптики обещали приличную погоду. Впрочем, даже в ненастье место высадки найти было нетрудно благодаря отличному ориентиру - горе и озеру Абрау-Дюрсо, от них до места выброски рукой подать. Надо только точно рассчитать время полета.
Днем познакомились с десантниками. Чудесные ребята! Молодые, здоровые, сильные - все как на подбор! И ни тени смущения перед смертельно опасной операцией. Шутят, веселые истории рассказывают.
Вечером собрались на аэродроме. Десантники - при полном вооружении, с парашютами. На этот раз притихшие, сосредоточенные, словно совсем другие парни. Прозвучала команда: «По самолетам!» Руководит посадкой знакомый нам капитан Михаил Орлов. О храбрости его [138] воспитанников среди черноморцев ходили легенды, ведь именно они осуществили дерзкий налет на аэродром Майкоп.
Один за другим взлетели самолеты. Ночь - темная, облачная.
Идем вдоль побережья. К Новороссийску подошли на две минуты раньше расчетного времени. На траверзе Абрау-Дюрсо пришлось сделать небольшую «коробочку» - погасить избыток времени.
Когда приблизились к точке сбрасывания, впереди увидели вспышки зенитных снарядов - немцы встречали самолет Мухина. Значит, мы пришли вовремя.
Все внимание на землю.
- Приготовиться! - даю команду.
Распахивается дверца самолета. Холодный воздух врывается в фюзеляж, вихрит пыль. Слышны даже хлопки зенитных разрывов. Но сейчас не до них.
Вот знакомый ориентир.
- Пошел!
Проваливаются в бездну парашютисты. Что там, на земле, мы не видим. Надеемся на лучшее.
Счастливого вам возвращения, ребята!
В тот же вечер 3 февраля 1943 года началась героическая эпопея Малой земли, которая сыграла важную роль в освобождении Новороссийска и всего Таманского полуострова.
Успешный ход событий на юге положительно отразился и на судьбе нашей эскадрильи: наконец-то и нам дали самолеты - настоящие, боевые ДБ-3ф! Я снова оказался в одном экипаже с Миней Уткиным. И уже надолго - почти до конца войны.
Ждали решения своей судьбы: в какую часть вольют? Поговаривали, что в 5-й гвардейский минно-торпедный полк, которым командовал Герой Советского Союза Токарев. Полк знаменитый, на его счету много славных боевых дел. Но попасть в гвардейскую часть нам не суждено было: на Черноморском флоте создавался новый авиаполк - разведывательный, и наша эскадрилья в полном составе вливалась в него. [139]
Сквозь грозу
Настал вечер 29 июня - десятый день наших полетов в Севастополь. Мы, как обычно, готовились к вылету, но поступило предупреждение синоптиков: с юга Черного моря движется мощный грозовой фронт, он может преградить путь на Севастополь. С вылетом надо поторопиться.
Наш экипаж вылетел последним. Когда дошли до траверза Ялты, в море уже стояла темная стена облаков, то и дело прорезаемая зигзагами молнии. Подумалось: «И правда, может отрезать дорогу домой».
На Херсонесе заходили на круг осторожно. В предыдущем полете перед последним разворотом прямо в лицо Скрыльникову ударил мощный луч вражеского прожектора с Константиновского равелина. Ослепленный пилот успел задернуть темную шторку, пространственную ориентировку не потерял, но последний разворот все же проскочил, развернулся уже над передовой линией. Немецкие пулеметчики основательно поупражнялись в стрельбе по движущейся цели. К счастью для нас, неудачно.
Повторять эту ситуацию теперь, понятно, не хотелось, и Скрыльников на сей раз зашел на посадку подальше, чтобы луч, если даже поймает его, светил не в глаза, а сбоку.
Однако опасения наши не подтвердились: прожектор не включился. Оказывается, только что, перед нашим прилетом, его «погасил» известный черноморский летчик, уже тогда Герой Советского Союза Михаил Авдеев. Он возвращался с задания, в сумерки заходил на посадку, и тут его осветил луч с Константиновского. Авдеев прервал посадку, снова ушел в воздух. Набрал высоту и с пикирования дал несколько очередей по прожектору. Луч погас. Но когда летчик снова зашел на посадку, луч опять потянулся [124] к аэродрому бледно-дымчатыми лапами. Так повторялось несколько раз: после атаки луч замирал, а уходил истребитель - оживал снова. Близилось время прибытия «дугласов», прожектор мог наделать беды. И тогда Авдеев решился на крайность: зашел с севера, с территории, занятой врагом, снизился до бреющего и пошел на прожектор из того сектора, откуда тот не ожидал нападения. Лететь на бреющем ночью, да еще на скоростном истребителе, смертельно опасно. Одно неосторожное движение ручкой управления - и самолет врежется в землю. Но другой возможности расправиться с прожектором Авдеев не видел. Он нацелился в основание луча, как в мишень, и, когда прожектор оказался почти рядом, нажал гашетку пушки и тут же дернул ручку управления на себя. Самолет взмыл вверх, летчику даже показалось, что он увидел разлетевшиеся стекла…
Во всяком случае прожектор погас надолго. Мы сели на Херсонесе благополучно. Бросилось в глаза, что на аэродроме, впритык к посадочной полосе толпится очень много народу. Площадка, где разгружали я загружали «дугласы», была оцеплена двойным кольцом матросов, которые стояли стеной, не пропуская никого к самолету. Обстановка была крайне тревожной. Над городом стояло яркое зарево, а огневая линия передовой уже просматривалась невооруженным глазом.
Боеприпасы сбрасывали прямо на землю. Машин на этот раз не было, ящики уносили на руках куда-то за линию оцепления. Когда начали грузить раненых, за линией возникло беспокойное движение.
- Только раненых, только раненых! - громко повторял руководитель посадки. И толпа стихла. Моряки работали четко, молча.
На аэродроме мы задержались совсем недолго. И все же опоздали: у мыса Сарыч путь преградила темная неприступная стена. Она уже закрыла горы, надвинулась на сушу.
- Что будем делать? - спросил Скрыльников.
- Пойдем вдоль фронта, с набором высоты, - ответил я. - Может, удастся обойти с юга.
- Добро, - совсем по-морскому ответил Михаил Семенович.
Он развернул самолет вправо, потянул штурвал на себя.
Полчаса мы шли на юг, забираясь все выше и выше. Стрелка высотомера уже задрожала у отметки 6000 метров. [125] Выше подниматься нельзя: в фюзеляже тридцать человек раненых замерзают, да и кислородное голодание на такой высоте чувствуется, можно внезапно потерять сознание. А грозовому фронту конца-края не видно. Но вот в сплошной стене облаков начали появляться просветы. Стена дождя осталась внизу, кучевые облака теперь клубились огромными шапками, словно вырываясь из гигантского котла. Они бурлили, сталкивались и расходились, оставляя между собой небольшое свободное пространство.
- Попробуем пробиться? - спокойно произнес Скрыльников.
Я вполне оценил его спокойствие, ибо хорошо знал, что представляют собой эти клубящиеся громады. Свирепствующие в них вихревые вертикальные потоки способны так тряхнуть самолет, что он развалится в одно мгновение, а мощные электрические заряды могут запросто зажечь металлический «дуглас». В общем, в такие облака лучше не попадать. Но и между ними находиться небезопасно. Если два облака с противоположными электрическими зарядами сближаются, то происходит замыкание - сверкает молния. Окажись между ними в это мгновение самолет - отличный громоотвод! - и вспышка кончится трагедией.
Все это, конечно, знал и Скрыльников. Но что я мог посоветовать командиру? Молча уступил кресло второму пилоту Саше Куримову - в трудную минуту нужна страховка в управлении самолетом, - а сам стал сзади между сиденьями.
Скрыльников начал плавный правый разворот, отходя в сторону от грозовой стены и выбирая наиболее широкий просвет. И вот самолет устремился к облакам, словно кидаясь в атаку, на таран. Сразу справа и слева замелькали сероватые громады, казалось, мы несемся среди снежных вершин и вот-вот врежемся в одну из них… Между ворочающимися справа и слева серо-мутными горами-великанами зияла черная пропасть. В ней мы и пытались найти свое спасение.
- Следи за облаками! - бросил второму пилоту Скрыльников. В его глуховатом, нарочито спокойном голосе чувствовалось огромное напряжение.
- Есть! - откликнулся Саша.
Это значило: командир всецело занят пилотированием, ему некогда разглядывать вокруг, определяя, какое из облаков плотное, а какое - более размытое, тут хотя бы успеть отвернуть в безопасную сторону. А второй пилот должен оценивать обстановку «на десять шагов вперед», [126] чтобы не залезть в круговерть, из которой и выхода потом не найдешь…
