- Ради Христа, стреляйте! Стреляйте из всего, что есть! – громко закричал лейтенант. - Мы должны сделать так, чтобы те двое вернулись целыми и невредимыми!
Мимо окопа Шелехова, шатаясь, прошёл один из незнакомых солдат, оставляя за собой густой кровавый след. Шрапнелью ему оторвало правую ладонь.
- Где рука?
Он держал культю перед собой, удивлённо уставившись на неё, будто не веря в то, что случилось. Последовали ослепительная вспышка, и взрыв пришёлся прямо по невезучему бойцу.
- Шелехов пошли отсюда! - сзади раздался выкрик ротного. – Великанова убило.
- Вы это мне? – спросил Петька и оглянулся вокруг.
- А никого больше не осталось…
Пётр тут же вскочил, и вместе им удалось благополучно добраться до ближайшего дома. Вскоре появился Синичкин, шагавший через дорогу неестественно огромными шагами. Он растерянно остановился и огляделся вокруг, стараясь разглядеть товарищей в сгущающемся сумраке.
- Сюда, Синичкин, сюда! — крикнули оба в один голос.
Раздался ещё один взрыв и Синичкин резко крутанулся на пятках, у него подкосились ноги, и он мешком свалился на землю. Шелехов подбежал к нему и на ходу увидел, что тот мёртв.
- Как так?
Его выпученные глаза моментально остекленели, но выражение лица осталось почти умиротворённым, полуоткрытый рот, казалось, улыбался. Его каска была пробита насквозь. Острый как бритва край загнулся внутрь, впившись в череп.
- Господи! – ужаснулся впечатлительный Петя. – Он же почти вернулся, но подлый снаряд таки догнал его.
Так как один из танков вышел из строя, то другой, казалось, не сильно хотел двигаться вперёд. Через некоторое время ползком, воспользовавшись темнотой, появился Шахов.
- Я не смог подобраться достаточно близко, - сказал он, как бы оправдываясь. - Где Синичкин?
- Он мёртв, - прошипел Петя, у него подкатился комок к горлу. - Мы положили его в дом.
- Хреново.
У оставшихся бойцов роты кончались боеприпасы, и теперь красноармейцы только огрызались одиночными выстрелами. Временные позиции их начали прощупывать миномёты. Лейтенант Михайлов после мучительных раздумий приказал следовать обратно на прежнюю позицию:
- Нужно тихо возвращаться!
- Зачем?
- Немцы не ожидают этого, и мы сможем пройти.
- Ясно.
- Первый взвод идёт впереди! – Он ставил задачу горстке оставшихся в живых солдат. – Оттуда медленно пробираемся назад по оврагу и пытаемся с помощью темноты выскользнуть из ловушки.
Маленький отряд бесшумно двинулся сквозь ночь. Стрельба постепенно затихала вдалеке. Даже звук взрывов шрапнели стал казаться безобидным.
- Неужели вырвались? – не верил своим глазам Шахов. – Кажись, оторвались…
- Подожди пока.
Никто не проронил больше ни слова, лишь стоны и прерывистое дыхание раненых звучали в ответ. Мёртвых они оставили позади, хоронить было некогда. Только оглохший лейтенант упорно тащил по пыльной дороге, нечто бесформенное, завернутое в рваную плащ-палатку.
***
Всё перемешалось на скорбной дороге отступления в направлении Ростова. Солдаты, беженцы, коровы и штабные автомобили шли единым живым монолитом…
- Как тут разобрать кто где?
Не существовало больше воинских частей, не было боевых единиц, в одночасье рухнули порядок и дисциплина.
- Если так будет продолжаться дальше, - рассуждал неунывающий Шахов. – Мы далеко зайдём.
- На Дону немца точно задержат.
Двенадцать человек оставшихся в живых после последнего боя вторые сутки двигались на северо-восток. Группами и поодиночке, едва переступая ногами в сбитых сапогах, в ботинках с растрёпанными обмотками рядом шли солдаты всевозможных подразделений разбитой Красной Армии.
- Не может же быть, чтобы кроме нас не было других войск! – Петя беспомощно оглядывался на плотные ряды отступающих. – В Ставке наверняка разворачивают новые оборонительные рубежи.
- Держи карман шире, - огрызнулся шагавший сбоку кривоногий горняк Яровец. – Откудова им тут взяться?
- Вся страна столько лет работала на Красную Армию, а оказывается, у неё нет сил, защитить народ.
- Отставить пораженческие разговоры! – грозно приказал лейтенант Михайлов.
- Вишь ты как раскомандовался! – вполголоса пробормотал Яровец. – Поздно спохватился…
В небесной выси над ними, перебирая крыльями, беззаботно заливались жаворонки. Войска отходили из-под Харькова и других мест боев, озлобленные от пролитой крови и неудач, полные ненависти, все в бурой пылище.
- Пожевать бы чего? – размечтался не евший ничего второй день Петька. – Сейчас бы мамкиных драников…
Голодные и заросшие красноармейцы, в когда-то зелёных, а теперь выгоревших на солнце гимнастёрках вяло переставляли уставшие ноги.
- Скажешь тоже, драников! – начал дразнить друга Генка. - А пельмешек в сметане не хочешь?
- Пошёл ты!
- Как видишь, иду!
- Боже Всемогущий! - пробормотал Петя. - Представь, как хорошо вернуться домой, в мягкую постель, и спать.
- Просто спать сутками!
- Ей-богу, это так, - сказал Шелехов, ясно представляя себе эту потрясающую картину. - А когда проснёшься, тебя ждут хрустящие оладушки с маслом и вареньем.
- С абрикосовым вареньем.
- С абрикосовым, если хочешь… И чай.
- Обжигающе горячий.
- И утренние газеты. И ласкающая слух музыка по радио.
- А вечером кино или посиделки с гитарой.
- Конечно, во всем гражданском...
- Наденем ли мы когда-нибудь снова гражданскую одежду? – по- настоящему расстроился Шелехов.
- Заткнитесь оба! – раздражённо велел Яровец. – Нашли время мечтать…
Шахов весело оглянулся на товарищей, которые понуро брели, натянув от яркого солнца на самые глаза помятые пилотки и фуражки со звёздами.
- Вы хотя бы смотрите куда прётесь, - пошутил он. – Так и в Германию можно забраться…
Никто не ответил на шутку. Хотя из-за спин солдат торчали стволы винтовок и карабинов с трехгранными и плоскими штыками, а у офицеров из кобур виднелись пистолеты, ни у кого не было даже мыслей о сопротивлении.
- Гляньте, какие нынче созрели необычайно крупные и яркие вишни. – Восхищённо сказал Петя. – Я хочу нарвать их.
- Смотри Петька! – остановил его Шахов. - Если ты вырвешься из колонны, то рискуешь туда не вернуться.
Они как раз проходили через небольшой степной хутор и около выбеленных хат краснели соблазнительные вишни. Не смотря на жару под сорок градусов, на улицу высыпали дородные казачки, которые молча провожали взглядами проходящих солдат. Иногда раздавались причитания:
- Господи, исстари казаки никогда не допускали врага на Дон, и как же вы, сынки, его пропустили?
- Немец у нас разрешения не спросил.
- Аль не видели супостата? Не желаете сразиться с ним?
- Да уж нагляделись, будь здоров! – не выдержал упрёков Шахов. – Вовек не забудешь его атак…
Гигантские столбы чёрного дыма, с заревами пожарищ, застилали горизонт позади уходящих в степь войск. То пылали разбомбленные деревни, станицы и машинотракторные станции.
- Какая беда, - горевал Шахов, живший до войны в деревне. - Сгорают на корню бесчисленные гектары пшеницы и ржи.
- Нашёл о чём горевать.
Ближайшей летней ночью, он опустился для сна на нагретую, пахнущую терпкой полынью и сухой травой землю. Такую близкую и родную ему, крестьянскому сыну. Попискивали сонные степные суслики. Вдалеке полыхала страшным заревом степь.
- Труда-то сколько людского вложено и всё добро пропадает! Какое же лютое время!
Засунув руки под голову, Гена глядел в звездное небо, скинув дырявые сапоги, давая отдых натруженным за день ногам.
- Давай лучше спать! – засыпая, ответил Петя. – Что теперь жалеть, дальше больше потеряем…
Весь следующий день солдаты проходили фермы с мычащим скотом, колхозные пшеничные и подсолнечные поля, сады с невиданно обильными плодами. На краю очередного хутора им встретился глубокий старик, который остановил идущих позади колонны Шахова и Петю:
- Тикаете хлопцы?
- Мы ещё вернёмся дед!
- Вот в газетах пишут и агитаторы говорят, что фашисты скоро потикают в свой Берлин швыдче, чем сюда подоспели, а?
- Даже не сомневайся!
- И я так кумекаю, - уверенно сказал дед. - Со временем погоните фашиста, как ту сидорову козу.
- Спасибо отец!
- Не дрейфь, хлопцы. – Дед перекрестил спины уходящих. - А кто пискнет об отходе, пусть пеняет на себя…
Вовсю созревали золотистые хлеба, где-то раскатисто громыхали грозы и невидимые пушки. Доживающий последние дни на этом свете старик глядел им вслед и думал:
- Эх, молодёжь-парубки, не было б проклятой войны, гуляли бы вы с девчатами аж до самой зари. Самые лучшие годы ваши здесь лягут, потом не вернёшь...
