Первый тост подняли за удачное завершение командировки Ланцова в Чижи, второй за освобождение Василия из-под ареста. Егор откровенно радовался этому событию, Елизавета, напротив, с прохладцей встретила новость. Никаких вопросов у нее не возникло по поводу старшины. Внимание женщины было приковано к сидящему рядом улыбающемуся ей Егору.
«Похоже, Василию здесь делать больше нечего, кроме как поставлять копии продовольственных аттестатов», — мелькнула мысль.
Однако Желтозубый высказал на этот счет иное мнение. Погладывая помутневшими глазами на разомлевшую хозяйку, он неуверенно сказал:
— Мы с Лизонькой очень хотели бы видеть Василия здесь, и как можно чаще, в полном здравии.
Егор хихикнул, нежно притянул к себе соседку. Та отстранилась, коротко повела плечом, слегка кивнула головой в сторону, не поймешь, то ли да, то ли нет.
— Вряд ли в скором времени ему удастся посетить Белые Журавли, надо теперь вновь заслужить расположение начальства. Пятнадцать суток ареста — наказание серьезное, — ответил Сергей.
— Мы умеем ждать, правда ведь, Лиза?
Но Елизавета «правду» не подтвердила, не глядя на гостей, молча уплетала за обе щеки приготовленную закуску.
«А Васька слушает да ест», — вспомнилась Сергею басня Крылова.
Помолчали. Еще раз выпили, но теперь уже за здоровье хлебосольной хозяйки. Под столь важный тост Егор налил всклень три граненых стакана водки. Сергей пригубил.
Желтозубый отпил с полстакана, зато виновница тоста «порадовала» гостей. Приложив левую ладонь к глубокому кружевному вырезу кофточки, из которого мощно выпирали наружу округлые груди, грубо, по-мужски большими глотками Елизавета осушила свой стакан и поставила его вверх дном.
— Всё! — вымолвила она осоловело. — С меня хватит.
Не обращая внимания на мужчин, Лизка сбросила с себя кофту, верхнюю юбку и полезла на неразобранную кровать, демонстрируя гостям качество нательного белья и оголенные части тела.
Егор прикрыл Лизкины ноги покрывалом с розовыми кистями, подложил под голову подушку и, как говорится, ни к селу ни к городу спросил:
— Ты в бога веришь?
— Верю, когда очень трудно, в опасных ситуациях вспоминаю, но по принципу — на бога надейся, а сам не плошай. С чего это тебе вдруг взбрело в голову?
— А сейчас у тебя есть ощущение опасности?
— В безопасности будем жить после войны, а пока надо быть в постоянной боевой готовности.
— Поездка в Чижи — опасное дело?
— Безусловно. Там для меня все люди чужие. Неизвестно, кого следует опасаться.
— Зачем же взялся за работу? — Прищурив левый глаз, Желтозубый внимательно вглядывался в лицо собеседника.
— Деньги очень нужны.
— Можешь еще раз, понадеявшись на бога, съездить в Чижи?
— Смотря по какой надобности. Условие мое помнишь: чтобы без криминала.
— Необходимо отвезти туда письма, — вновь не прореагировал Егор на условие «без криминала».
— Сколько их?
— Два.
— Оба Василию?
— Нет. Ему одно, а второе — другому человеку.
— Какова оплата? За два письма — двойная?
— Полуторная. Зачем тебе столько денег?
— Как только советские войска освободят мою малую родину, деньги сразу станут нужны позарез.
— Жди! Немцы скоро начнут наступление на нашем направлении. Сейчас лучше копить немецкие марки, чем советские рубли.
— Знать бы, где упасть, соломки бы туда подложил. А у тебя есть в наличии немецкие марки?
— Конечно! Сто не оккупационных марок дам за вояж в Чижи. Как по-твоему, — неожиданно спросил Егор, — окажись здесь немцы, люди жили бы так же, как сейчас?
Желая получше расслышать ответ задумавшегося собутыльника, Желтозубый грубо толкнул Лизку, начавшую громко храпеть. Та повернулась со спины на бок, что-то пробормотала, но мешать спокойному разговору мужчин перестала.
— Безусловно, лучше, — ответил Ланцов после длительного раздумья. — Немцы — народ дисциплинированный. У них везде порядок — не то, что у нас.
— Зачем же ты борешься против них?
Егор даже шею вытянул в ожидании ответа Сергея, стараясь не пропустить ни слова.
— Кто тебе сказал такое? Я — человек нейтральный. Для меня важно, чтобы были порядок и организованность во всем. Бардак мне не по душе. — Сергей пьяно посмотрел на собеседника.
От такого откровения Ланцова Егор даже рот приоткрыл. Засуетился. Наполнил стаканы водкой до краев, качнулся взад-вперед, предложил:
— Выпьем по полному стопарику за то, чтобы немцы возвратились побыстрее.
— Нас же первых расстреляют.
— Со мною не расстреляют.
— Ты им родственник, что ли? — сдурковал Ланцов по-пьяному.
— Свояк, — осклабился Желтозубый.
— Ну, тогда выпьем за твоих родственников.
Сергей вновь пригубил, стукнул донышком о стол. И тут вдруг в проеме дверей во вторую комнату появился человек в длинном сюртуке, милицейской фуражке и с немецким автоматом в руках.
— Кто тут фашистов ждет? — рявкнул он, беря автомат на изготовку.
В то же мгновение в руке гостя блеснул металлом браунинг и дважды сверкнул выстрелом в сторону «милиционера». Удивленно вытаращив глаза, тот молча рухнул на пол. Одновременно в проеме той же двери показался еще один человек в военной форме без погон. С визгом «Ах ты гад!» он бросился на Сергея. Однако апперкот слева кулаком с зажатым в нем пистолетом круто изменил направление движения нападавшего. По инерции пролетев мимо, он ударился белобрысой головой о входную дверь и вывалился в коридор.
— Не шевелись! — услышал Сергей громкий оклик и боковым зрением увидел Желтозубого с направленным на него пистолетом.
— Что-то не так? — задал он наивный вопрос.
— Ты чего натворил? — расширенными бельмами уставился Егор на Ланцова. — Это же мои люди!
— Так милиционер же!
— Какой к черту «милиционер»! Проверить тебя хотели, а ты, как кобель с цепи, сорвался.
— Извини, не понял шутки. Думал, действительно милиция нагрянула, а вышло вон как! Голова все-таки хмельная, шутку не уловила.
— Этот уже не сможет извинить, — поглядел Егор на лежавшего в проеме двери человека. — Был подручным Скрипучего, того самого, который оказался в коридоре. Ты его-то не убил? Надо посмотреть.
Человек за дверью тихо стонал.
Не ожидавший такого развития событий, Ланцов был искренне расстроен. Помог вынести убитого в коридор, перенес пострадавшего на диван, обмыл ему лицо.
— Не переживай, — сказал Желтозубый, — тот, — кивнул он головой в сторону двери в коридор, — из дезертиров, без документов, ничей, можно сказать. Никто не вспомнит и разыскивать не будет. А Скрипучему наука, да и мне тоже. Впредь поаккуратнее с моими подчиненными. Народ хлипкий.
— Надо подбирать людей покрепче.
— Где научился такому мастерству? — с улыбкой задал вопрос Егор. — Слишком по-шустрому всё получилось.
— Хочешь жить, умей вертеться.
— Кто же тебя так обидел? — Желтозубый уперся тяжелым взглядом в лицо собеседника.
— Пятьдесят восьмая статья Уголовного кодекса. Слышал о таковой? — дерзко ответил Ланцов.
— Егор пропустил мимо ушей вопрос собутыльника. Ему самому хотелось спрашивать. От результатов этой беседы зависело много, а кто перед ним, было далеко не ясно.
— Что в твоей жизни стряслось-то?
— В моем райисполкомовском кабинете висел портрет товарища Сталина без рамки. Месяца за два до этого порывом ветра через открытое окно раму со стены сбросило, стекло разбилось. Мухи, заразы, облюбовали портрет. Никто к изображению вождя не присматривался: висит и висит. Перед Первомаем взялись за уборку помещения; я глянул на портрет, а лицо Сталина загажено паразитами до неузнаваемости. Сказал уборщице, чтобы помыла, а от воды краски частично смылись, вместо вождя появился мужик безусый. Посмеялись, я сказал уборщице, чтобы портрет выбросила, пообещал купить новый, под стеклом.
— Ну и что?
— С бухты — расстрел, с барахты — до двадцати пяти лет без права переписки. Такова у нас судебная практика. Кто-то донес, приехал «воронок», и пошел я по этапам.
— Как же выжил? Сибирь все-таки — это тебе не Крым.
— Апперкот охраннику в тайге, и ты свободен. А дальше, как в известной песне:
…Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
Случайно встретил в вагоне мужика, очень похожего на меня, правда, немного постарше. Теперь я Ланцов, и паспорт не поддельный. Уйдут немцы, устроюсь работать шахтером в Донбассе, закрепятся они — придумаем чего-нибудь полегче.
— Да не уйдут никуда немцы. Скоро появятся здесь, и навсегда, откроем торговый дом в Белгороде или Харькове.
— Где бы ни работать, важно, чтобы платили хорошо.
— Ты поработай со мною, будешь получать больше любого шахтера, даже самого главного.
