На дороге взорвали одну и другую полосу заграждений. Техника и люди двинулись вперед. Вернулись остатки бронетанковой группы, которая уничтожила минометную и дальнобойную батареи.
Петр Тырсин доложил командиру полка о потерях. Пантелеев кивнул и поторопил капитана — надо было наверстывать упущенное время.
По дороге еще дважды вступали в короткие бои. Немецкие заслоны не могли противостоять массе советских войск, двигающихся к столице рейха.
На исходе ночи впереди увидели далекое зарево. Оно росло, растворяя темноту, слышалась отдаленная канонада. Проснулся заряжающий Василий Манихин, выглянул в люк.
— Что там? — зевая со сна, спросил он.
— Берлин, — коротко отозвался капитан Чистяков, стоявший в люке.
— Дошли, мать его, — встрепенулся тоже проснувшийся наводчик Коля Марфин. — Теперь вам конец, фрицы!
— Не радуйся, — отозвался измотанный долгой дорогой механик Савушкин. — Здесь еще крепко повоевать придется.
Глава 8. Бои среди развалин
Самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева вместе с танковой бригадой вышел на северо-восточную окраину Берлина к полудню.
День был солнечный. Но пелена дыма, которая не рассеивалась всю последнюю неделю, затянула небо. Лишь изредка проглядывал затененный диск солнца. Воздух был пропитан запахом гари, а порывы ветра несли облака сизого пепла.
В столице рейха в те дни горело все. И особенно много бумаги. Из подвалов и хранилищ бесчисленных имперских учреждений вытаскивали кипы, мешки, ящики документов. Совсем недавно они определяли порядок правления завоеванными странами Европы, судьбы целых народов.
Печати с распластанным орлом и свастикой в когтях скрепляли приказы, распоряжения, ценой которых были зачастую тысячи жизней. Сейчас все это спешно сжигалось, уничтожались следы преступлений. Ни в одном месте на земле не носилось в воздухе столько пепла.
И еще надписи на стенах: «Германия останется немецкой!» Разноцветные листовки изображали мужественных солдат вермахта. С суровыми сосредоточенными лицами и занесенными для удара винтовками с ножевыми штыками, от которых трусливо шарахались человечки в карикатурных шинелях и нахлобученных касках с красными звездами.
Плакаты не соответствовали действительности. Немцы никогда не были сильны в штыковых боях и всячески уклонялись от рукопашных схваток даже в период своих успехов в начале войны.
На других листках к мужеству на арийских лицах прибавлялась ненависть. За спиной немецкого солдата в страхе сжималась белокурая девушка, а штык пронзал красноармейца-азиата, варвара с узкими глазами и оскаленным ртом, набитым кривыми острыми зубами. Солдат спасал девушку, а заодно и себя.
И шли вперед непобедимые «панцеры», сметая русские танки, а самолеты с крестами армадой неслись на врага.
Возможно, сколько-то дней назад эти картинки поднимали дух и солдат, и жителей Берлина. Но сейчас они выглядели дурной насмешкой. Красная Армия упорно наступала, ее солдаты совсем не походили на карикатурных персонажей листовок и уже вступили в Берлин. Не лучше обстояли дела на других участках фронта.
Самоходки шли через линию прорванной обороны. Из перепаханных артиллерийским огнем траншей доносился трупный запах, торчало смятое железо.
Лица мертвых немецких солдат не выражали плакатного мужества. Серая кожа, безвольно отвисшие челюсти, мутный взгляд в никуда. Их было много. Часть тел стащили с дороги, чтобы не превращать ее в месиво.
Других убрать не успели, их расплющили, разорвали гусеницы танков. Германские пушки разных калибров, которые должны были остановить нашествие с востока, были смяты, искорежены. Некоторые стояли в капонирах совершенно невредимые, высились ящики снарядов. Расчеты были убиты либо сбежали, спасая свою жизнь.
Бои шли упорные, и трусливо бежавших было мало. Сгоревшие «тридцатьчетверки» стояли возле таких же обгорелых «панцеров» и штурмовых орудий. Тела наших погибших бойцов в основном убрали, но в разных местах еще лежали солдаты в знакомых защитных шинелях или бушлатах.
Приветствуя «зверобоев», из наполовину обрушенного дома вылетел шипящий заряд фаустпатрона. До машины не долетел, взорвался среди постриженных кустов, которые вспыхнули ярким костром. Одна из самоходок, развернувшись, выпустила фугасный снаряд, обрушилось полстены. Десантники азартно стреляли из автоматов.
— Достаточно, — высунувшись из люка, скомандовал Фомин. — Еще настреляетесь.
После долгого марша самоходки остановились в небольшом парке под прикрытием деревьев. Развернулась полевая кухня, подъехал бензовоз, заправляли машины горючим. Затем загружали снаряды, в том числе усиленные бетонобойные.
Комендантский взвод выставил посты, десантники улеглись спать. От начальства вернулся командир полка Пантелеев и рассказал в общих словах обстановку в городе.
Бои идут повсеместно. Берлин укрепили основательно. Пехота продвигается вместе с танками, самоходками, орудиями. Особую опасность представляют бетонные бункеры и доты, а также гранатометчики, засевшие в развалинах.
— Большие потери несем от огня фаустпатронов. Стреляют из подвалов, канализационных люков и сразу исчезают. В общем, без десанта и пехоты ни шагу.
— Сколько отсюда до Рейхстага? — спросил комбат Петр Тырсин.
— Километров пять по прямой. Но вы сами знаете, на войне напрямик не ходят.
— А имперская канцелярия Гитлера? Вот бы кого взять. Сразу война кончится.
— Мужики, — отмахнулся Пантелеев. — Давайте про Гитлера речь вообще не вести. Его разыскивают те, кому положено. У нас будет своя задача. Через пару часов вы ее получите. А пока готовьте машины и отдыхайте.
Когда все стали расходиться, Пантелеев придержал Чистякова.
— Александр, сходите вместе с Фоминым, оглядитесь. С собой возьмите пару-тройку десантников, саперов. От полка дальше, чем на километр, не удаляйтесь.
Шли цепочкой. Впереди двое саперов, за ними подполковник Фомин и Чистяков. Трое десантников из взвода разведки настороженно оглядывались по сторонам. Впрочем, пока вокруг находились наши передовые части.
Разворачивались батареи разных калибров, в том числе зенитные. Дивизион «катюш» спешно маскировали и окапывали. Гвардейские минометы «катюши» предназначались для ведения огня по площадям. Значит, центр города пока в руках немцев.
Это опровергало скоропалительные высказывания политработников, что наши части прорвались едва не к Рейхстагу.
— Впереди еще Шпрее, — заметил Фомин. — Река, считай, посреди города течет. Хоть и неширокая, за то простреливается вдоль и поперек.
Мимо проехали несколько повозок с ранеными.
— Что, машин не хватает? — спросил один из разведчиков.
— Мы от вокзала раненых вывозим, — ответил санитар. — Там сплошные развалины, только лошадки и выручают. В некоторых местах машины не пройдут, только танки да наши повозки.
Задавать вопрос «как там?» никто не стал. Судя по нестихающей стрельбе, взрывам снарядов и мин, бои не прекращаются. Вышли к железной дороге. Поезда последние недели здесь не ходили.
Стояли несколько сгоревших вагонов и артиллерийская железнодорожная установка, приземистая, как черепаха. Из массивных башен выглядывали стволы двух 105-миллиметровых зенитных орудий, которые нередко использовали против советской бронетехники.
Братья-славяне, видимо, крепко разозлились на зловредную «черепаху». Броня была издырявлена попаданиями снарядов. Одна из башен взорвалась. В разные стороны торчали острые края развороченной и уже тронутой ржавчиной брони.
Четырехствольная 20-миллиметровая зенитка «маузер» была смята, стволы согнуты, а возле платформы лежало тело артиллериста. Внутри «черепахи» находились, судя по всему, и другие убитые. Ощутимо несло разложившейся плотью.
Увидели и две подбитые «тридцатьчетверки». Они вылетели прямо под огонь железнодорожной установки. Тяжелые снаряды пробили броню насквозь. Одна машина сгорела, башня отлетела в сторону. Другая «тридцатьчетверка» выгорела лишь частично, но разбита она была крепко. Показав на оплавленные отверстия в башне и возле люка механика, Чистяков сказал:
— Наверное, весь экипаж накрылся. Эти чушки все перемололи внутри.
— Вон братская могила, — кивнул разведчик.
Холм был довольно большой, а на листе фанеры теснились десятка полтора фамилий. Железнодорожное полотно являлось удобной позицией для обороны. Возле перевернутых вагонов были выкопаны траншеи, окопы, стояла разбитая противотанковая пушка. Тела убитых немецких солдат сбросили в один из окопов и слегка присыпали землей пополам со щебенкой.
Неподалеку тянулась еще одна железнодорожная колея. Под ее прикрытием разместилась батарея тяжелых 120-миллиметровых минометов. Расчеты отдыхали, а командир батареи, капитан лет сорока пяти, в круглых очках, предупредил Фомина:
