— Вот и послали бы дипломата! Он вам, товарищ подполковник, и разминирует, и такт соблюдет!
— Разминировать будет вот он, гражданин Онезорг, — сказал комендант уже жестко. Строптивый капитан начал его раздражать.
— А я тогда зачем? Для блезиру?
— Вы будете наблюдать, контролировать. А исполнителем будет он. Он эти хитрые мины сам ставил, — объяснил особист.
— Ну я так и чувствовал, — со злобным удовлетворением кивнул Демин. — У него на морде написано.
— Товарищ капитан, прекратите! — перешел на «вы» комендант. — Не к чему сейчас доказывать свою непримиримость, ненависть к врагу.
Демин сердито дернул плечом, так что звякнули ордена и медали на его гимнастерке.
— Я, по-моему, и раньше доказывал.
— Доказывал и доказал. Но сейчас другие времена.
— Времена другие… А они? Тоже другие? — Капитан Демин не мог допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним.
В купе немецкого вагона из шести мест занято было пять. На шестое место Демин положил свой планшет. Капитан ерзал на обтянутом пыльным плюшем диванчике и нетерпеливо поглядывал на часы.
А Онезорг, сидевший напротив, смотрел в окно, за которым беззвучно, как на экранчике немого кино, прощались отъезжающие и провожающие.
Дверь с непривычным стеклянным верхом отодвинулась, и в купе заглянул лейтенант-артиллерист.
— Товарищ капитан! — сказал он жалобно. — Ну, где ж ваш переводчик? Может, он вообще не поедет?.. Я сяду?
— Не придет, сядешь, — буркнул Демин.
За окном в последний раз ударил вокзальный колокол, ему ответил свисток паровоза, и, вздрогнув, поезд тронулся в путь. Демин пожал плечами и забрал со свободного места планшет. Но не успел артиллерист со своим солидным чемоданом протиснуться в купе, как за его спиной послышалось вежливое:
— Разрешите?
И в купе вошла хорошенькая молодая женщина. Скользнув взглядом не по лицам, а по погонам сидевших в купе, она обратилась к капитану:
— Товарищ Демин? Я ваш переводчик. Погодина Нинель Александровна.
И Демин впервые за все время заулыбался, расцвел.
— Не повезло тебе, лейтенант! А мне, я считаю, крупно повезло.
Он взял из рук новой пассажирки саквояж, закинул его иа багажную полочку и только тогда представился:
— Демин Виктор Степанович. Но можно просто Виктор.
— А меня можно Неля… А где…
— Вот он.
Демин показал подбородком на Онезорга, который был в черном плаще поверх мундира и без фуражки. Онезорг встал, поклонился. Неля вежливо кивнула в ответ.
Поезд шел по Германии мимо аккуратных почти не тронутых войной станций, лесочков; хуторов. Рудольф Онезорг по-прежнему смотрел в окно, трое попутчиков — два майора медицинской службы и пожилой железнодорожник — играли в преферанс, выкладывая карты на чемодан, а Демина и Нели не было.
Они стояли в коридоре у окна и курили.
— Последние три дня настроение было самое поганое, — говорил Демин. — А тут еще сказали, переводчиком поедет женщина. У меня даже сомнений не возникло: обязательно Клару Ивановну дадут, из штаба полка. Такая кикимора! И вдруг вы, Прямо как луч света в темном царстве.
Но Неля не слушала эти лестные для нее высказывания. Она глядела на дверь соседнего купе. Демин тоже посмотрел и увидел сквозь стекло, как молоденький солдат кормит другого, такого же молодого. У того, которого кормили, обе руки были толсто забинтованы и лежали бесформенными белыми комками на коленях. Его товарищ резал десантным ножом хлеб с салом на ровненькие кубики и на кончике того же ножа подносил ко рту инвалида.
Демин и Неля одновременно отвернулись, чтобы не подсматривать. Они помолчали, потом Неля сказала грустно:
— Какой медленный поезд.
— На границе пересядем в советский, — напомнил Демин. — И быстрей поедем, и вообще…
Насчет «быстрей поедем» Демин погорячился, не угадал. Дальше их повез сборный состав: половина вагонов пассажирские, половина — теплушки. Демин со своей маленькой командой ехал теперь в общем вагоне. Попутчики были уже другие, но тоже военные, демобилизованные. Неля и Демин обедали — ели холодную свиную тушонку из одной банки. Потом Неля убрала оставшуюся еду, вытерла чистой тряпочкой стол и только тогда к трапезе приступил Онезорг. Он ел такую же тушонку с таким же серым хлебом (продукты по аттестату они получали в одном месте), но отдельно: Демин немца в компанию не принимал.
Поезд остановился ни с того ни с сего посреди свежеумытой дождем березовой рощи. Ничего, кроме деревьев, не видно было кругом, но вдоль вагонов промчался ошалелый от радости солдат, выкрикивая во все горло:
— Ребята, Россия!.. Товарищи, Россия за мостом!
Из вагонов, словно по команде, высыпали пассажиры. Не сговариваясь, люди срезали ветки, срубали острыми саперными лопатками молодые деревца и украшали ими открытые проемы теплушек, двери и окна пассажирских вагонов. Поезд тронулся без предупреждения, но это только прибавило веселья. Солдаты прыгали на ходу, подсаживали друг друга, втаскивали за руки неуклюжих. Во всех вагонах играли аккордеоны, во всех вагонах пели — разное и вразнобой.
Состав миновал железнодорожный мост. Неля и Демин прилипли к оконному стеклу. Они ехали в последнем вагоне и не сразу поняли, почему вдруг смолкли крики «ура!», почему утих радостный гомон, не слышно стало смеха и песен, почему тихий испуганный гул прокатился вдоль состава. А потом они увидели: мимо окна проплывала сожженная дотла деревня. Из черных квадратов на месте спаленных изб торчали неживые черные печки; кирпичный остов коровника уцелел да каменная церквушка со сбитым куполом.
Онезорг тоже смотрел в окно. По его побледневшему лицу катился пот. Демин сказал ему севшим от злобы голосом:
— Любуешься?.. Аккуратная работа, немецкая.
Онезорг ничего не ответил. Притихший поезд катился дальше, а по обе стороны полотна мелькали закопченные печки, огрызки съеденных войной домов.
И все-таки встреча с родиной была радостной. На той станции, где Демин со своей командой сошел с поезда, собралась густая толпа. Большинство людей пришло наугад: а вдруг вернулся с войны кто-то из своих? Так в те дни встречали все эшелоны с победителями, возвращавшимися домой. Здешних, местных, высадилось на этой станции человек восемь, и сразу вокруг них закрутился радостный водоворот. Немолодые люди целовались, как молодожены; кому-то совали в руки родившегося без пего ребеночка — сына или внука; в сторонке уже плясали под неизбежный аккордеон. Кто плакал от счастья, кто — от горя: две женщины успели узнать от приезжих, что к ним никто не вернется.
Среди этого кипения чувств Онезорг в своем черном плаще и офицерской немецкой фуражке торчал, как пугало. На него косились, но никто не подходил, не любопытствовал — не до немца сейчас было.
Демина и Нелю согревала чужая радость. Но все-таки сердце покалывала печаль: их здесь никто не встретил и не мог встретить, а поезд, к которому они успели привыкнуть, попрощался коротким гудком и отправился дальше без них. И вдруг Демина кто-то дернул за рукав.
— Капитан, не признаешь? А я тебя враз определил. Ты с девятой десантной. Помнишь, в одной палате лежали?
Сопалатник Демина — это был старшина с пустым рукавом гимнастерки, заправленным за ремень, — говорил лихорадочно быстро и безостановочно, перекрывая своим резким голосом музыку и веселый шум.
— Починили тебя, как человек ходишь.
А у меня, видишь, — вот… А ты женился. Жена у тебя красивая, поздравляю. А у меня — вот. Отрезали насовсем… Ты немца конвоируешь. Правильно, сторожи, вези. Пускай ему намотают на всю катушку. А у меня, понимаешь, все равно болит. Нету руки, а она ноет. Каждый пальчик болью чувствую. Крутит и зудит, и мурашки по ней бегают…
— Это пройдет. Это фантомные боли, — успела вставить Неля.
Но старшина не принял утешения:
— Какие еще понтонные? Не знаешь, так молчи! — Он понизил голос. — А я точно знаю. Сам дошел, своими мозгами. Доктора мою руку не похоронили, как следовает, кинули небось на помойку. Ее мухи едят, муравьи по ней ползают — вот мне и отдастся. Но я как решил? Направление возьму в военкомате, вернусь в Германию, найду и похороню честь по чести.
Вот тогда пройдет!
Демин и Неля переглянулись. Глаза у старшины были совершенно сумасшедшие, и спорить с ним не следовало.
— Ну, бывай! Жену, смотри, не обижай, а немца сторожи. Упустишь — я с тебя спрошу по всей строгости.
Старшина исчез в толпе, а Демин вздохнул и пошел к двери с табличкой; «Военный комендант».
Беззвучный, но от этого еще более страшный взрыв поднялся к небу столбом огня и черного дыма. Летели по воздуху стулья, кровати, медленно проплыла, раскинув пухлые ручки, девочка с волнистыми золотыми волосами…
