Одна из самых популярных довоенных песен с началом войны приобрела новое, конкретное звучание. Да, тишину любимых сел и городов защищал уже не вымышленный, никому не известный товарищ, а реальные, хорошо знакомые люди. Наташа присоединилась к Лиде, потом Анка, втроем допели песню до конца и еще раз ее повторили.
После этой песни стало не до шуток, и все обыденное, привычное отодвинулось куда-то в сторону. Ничего не изменилось в Анкиной комнате и во дворе, заросшем зеленью, и на нелюдной окраинной улице, куда выходило окно комнаты; тот же фикус на табуретке, который всегда мешал танцевать, и белое пикейное покрывало на кровати, и розовый бант на грифе гитары, и запах парного молока, господствующий в этот час на улице — все-все было таким, как вчера и год назад, и вместе с тем иным, таящим в себе неясную тревогу.
— Сводку Совинформбюро сегодня слышали? — спросила Наташа.
— Как же! — вздохнула Лида. — Теперь так: поднялся с постели и — к радио. А у кого нет, к соседям бегут. Сегодня передавали результаты за все три недели войны: у немцев более миллиона убитых, а у нас 250 тысяч.
— Подумать только, миллион! — сказала Анка. — Жуткое дело!.. А как они подсчитывают? Наши все время отступают, убитые ведь у фашистов остаются. Или как?
— А так! — сердито сказала Наташа. Она уловила в Анкином вопросе сомнение, и это показалось ей кощунством. — Сказано, миллион — значит, миллион. Уж как-нибудь да подсчитали. Приблизительно подсчитали. Понятно?
Крепко чувствовалась в ней комитетско-комсомольская закваска.
— Не знаю, как насчет немцев, — сказала Лида, — а что наших 250 тысяч словно корова языком слизала, тут, надо полагать, точно подсчитано. — И, некрасиво ссутулившись, принялась нервно поглаживать себе плечо.
Год назад, после окончания педтехникума, Лида Белова вышла замуж за командира-танкиста. Сейчас у нее грудной ребенок, маленький Николенька. А большой Николай, ее муж, где он? Жив ли? Или числится в зловещей цифре потерь?
У Анки на фронте старший брат. Перед самым началом войны он окончил Одесское пехотное училище, сообщил об этом уже из действующей армии — и с тех пор ни слуху ни духу.
Лишь у Наташи из родных никого в армии нет. Отцу, записавшемуся добровольцем, сказали: ждите, вызовем. Но он продолжает работать в своем «Дорстрое», с вызовом почему-то не спешат. Оттого, может быть, что отец все-таки пожилой человек — ему за сорок. И Наташа испытывает чувство внутреннего неудобства: у подруг близкие на фронте, а ее семья словно в стороне от общих опасностей и тревог.
Движимая желанием оправдаться, хотя никто ни в чем и не думал ее обвинять, Наташа торопливо рассказывает о заявлении отца и своем собственном посещении райвоенкомата.
— И ты ничего не сказала мне, своей подруге?! — пылко, дурашливо кричит Анка. — Мама, Наташа санитаркой в армию идет. И я с ней!
Показывается встревоженная Ксения Петровна, она внимательно вглядывается, читает девичьи лица: шутейно разговор или всерьёз? Но спрашивает с простинкой:
— Это в какую армию?
Наташа объясняет: райком комсомола, возможно, будет посылать девушек на военные курсы — то ли санитарок, то ли связисток, но когда объявят набор, никому не известно.
— Мы вместе пойдем, — решительно заявляет Анка. — За одной партой в школе сидели и в армии будем вместе.
— Ось объявят сперва, яки там курсы, тоди и по-балакаемо, — говорит Ксения Петровна. Она поняла, что беспокоиться пока рано, и ушла на кухню.
Лида обхватила себя руками за плечи и сидит оцепенело, уставившись невидящими глазами куда-то в угол. Курсы санитарок ее не трогают: куда ей с грудным ребенком!.. Думает она о своем. О муже.
Странно у нее с Николаем получилось. Приехал-танкист со службы в отпуск, познакомились с ним на-танцах в сельском клубе, а через две недели сыграли свадьбу. Не успела как следует разглядеть мужа — кончился его отпуск, уехал в часть. Со свекровью она не ужилась, переехала в Знаменку к родителям. И вот ребенок! Стыдно перед подругами признаваться, но до сих пор сама понять не может: любит мужа или нет? Порой кажется, что любит. Вот подумала сейчас, Николенька без отца может остаться — не дай бог погибнет на фронте, — и заныло сердчишко. В другой раз жалеет, что рано выскочила замуж. Не поддайся она тогда, была бы свободной птицей сейчас. Как Наташа с Анкой. Завидует она подружкам. А разве, когда любят, бывают такие сомнения?
Всего на два года Лида старше своих подруг, а чувствует себя опытной, пожившей женщиной.
Это она так о себе думает. Для подруг она была и осталась озорницей и хохотушкой Лидкой Беловой, которая хорошо играет на гитаре и еще лучше поет. Ее скоропалительное замужество воспринималось как курьез, как очередная хохма, выкинутая на потеху честной компании. В серьезность ее брака верили с трудом. Замуж она выходила в чужом селе, где учительствовала в начальной школе, а в Знаменке ее танкиста никто в глаза не видел. Если б не ребенок, то вообще считали бы, что Лидка треплется и никакого мужа у нее нет.
Покамест Лида была погружена в свои невеселые раздумья, девчата разыскали школьный учебник географии и принялись за стратегические подсчеты.
— Всего населения в Германии, — разыскала нужную страницу Наташа, — 63 миллиона человек. Теперь соображаем: половина мужчин и половина женщин. Из мужчин сколько могут служить в армии? Ну, примерно тоже половина-15 миллионов, а остальные — старики, дети, больные… Пускай 20 миллионов! Теперь считай, сколько времени понадобится, чтобы уничтожить вражескую армию в 20 миллионов солдат, если за три недели Красная Армия уничтожила один миллион? Задачка для третьего класса…
Лида карандашом на полях учебника подсчитала:
— Пятнадцать месяцев.
— Значит, война будет длиться месяцев семь-восемь, самое большое. Не будут же они ждать, пока их; всех до единого человека поубивают…
— Да, но наши все время почему-то отступают, — робко сказала Анка, глядя с любовным уважением на свою умную и авторитетную подругу; самой Анке и в голову не пришло бы сделать такой простейший, но убедительный расчет.
— Это они нарочно отступают, — ответила Наташа. — Специально так делают, чтобы завлечь врага на незнакомую территорию, а потом окружить и разбиты. Помнишь, учили о войне 1812 года? Ну и сейчас так..
Для Наташи не было сомнительных вопросов. Жизнь для нее была не сложнее истин из школьных учебников, которыми только и располагал ее разум.
На улице уже сгустились летние сумерки. Шаря в ящике стола в поисках спичек, Анкя спросила:
— Останешься ночевать, Наташ?
Ночевала Наташа у подруги частенько, как и та у нее, поэтому родители не беспокоились, если знали, что девушки вместе. Лида поднялась, оправляя платье. Жила она неподалеку от Стрельцовых на Лиманной.
— Нет, нет, — запротестовала Анка. — Чаю попьем, потом пойдешь.
К чаю Ксения Петровна принесла тарелку малины с сахаром и домашних, пахнувших отрубями пампушек. Уютно светила керосиновая лампа, выхватывая из теплой темноты комнаты плоскость стола, уставленного посудой, свежие девичьи лица, оголенные загорелые руки, казавшиеся сейчас, при лампе, совсем темными, как у мулаток. Наташа с Анкой негромко переговаривались, Лида пила свой чай молча, вскоре она распрощалась и ушла.
— Чего она вдруг такая грустная стала? — спросила Наташа.
— Не знаю, — покачала Анка головой. — В последнее время часто так: смеется, поет, а потом как ножом обрежет — сожмется в комочек и сидит молча весь вечер.
Секретарю Каменско-Днепровского райкома ЛКСМУ, нескладно-высокому парню в очках, хоть разорвись; с утра он отсидел на совещании, где обсуждался вопрос о раскреплении агитаторов по колхозам, предприятиям и учреждениям района, через час должно начаться совещание по вопросу организации постов ПВХО в колхозах, на предприятиях и в учреждениях. После обеда намечалось третье совещание, повестку дня которого он еще не знал, но твердо помнил, что его персональная явка строго обязательна. А между этими совещаниями и заседаниями, где намечались всевозможные неотложные меры, нужно было воплощать эти меры в жизнь, делать практическую работу. И получалось так, что как раз на главную работу не оставалось времени.
Когда Наташа и Анка пришли в райком, секретарь подписывал и вручал снимавшимся с учета мобилизованным комсомольцам учетные карточки. Откидывая рывком головы падавший на глаза чуб, он передавал призывнику его карточку, вставал, через стол жал руку и говорил:
— Будьте достойным защитником Отечества! Мы уверены, что вы оправдаете доверие комсомола.
Призывники, толпившиеся перед дверью, были несколько подавлены торжественностью момента и старались скрыть это за шутками. Шутки зазвучали еще задорней, как только в райкомовском коридоре появились девушки. У парней словно сами собой выпятились лацканы пиджаков со значками «ГТО», «ПВХО» и «ГСО». Болтаясь на цепочках, значки издавали несказанно приятный для уха владельца благородный, малиновый звон. Парни делали вид, что заняты своим разговором, но глаза их, как магнитные стрелки к железу, тянулись к девушкам.
