Сергей Кузичкин - Наташа и менестрель

Воблой местные остряки называли Наташу — худую молодую женщину, если присмотреться, даже несколько стройную, потому кажущуюся высокой. Наташа жила одиноко с пятилетней дочуркой Настенькой на первом этаже кирпичного двухэтажного дома, в квартире, доставшейся ей от заблудившегося по жизни мужа. Муж был свободным художником, легко сходился с женщинами, легко вступал с ними в брачные отношения и так же легко оставлял их вместе с нарожденными чадами, но не забывал аккуратно платить алименты. Наташа была одной из таких жен художника, не то второй, не то третьей, ничем особенным не отличалась от других избранниц живописца и даже, по ее собственному мнению, во многом проигрывала им и умом, и образованием, и фигурой. Но почему–то двухкомнатную квартиру в центре районного центра и недалеко от автостанции, что немаловажно, вконец заблудившийся и запутавшийся в женщинах рыцарь холста и кисти оставил именно ей.

Почему так произошло? Как случилось, что Наташа вначале вроде бы удачно вышла замуж, а потом, через очень короткое время, стала матерью–одиночкой?.. Наташа стала задумываться над этими вопросами, когда Насте исполнилось года полтора. Находясь в отпуске по уходу за ребенком, она, успокоив и укачав развитую не по возрасту дочку, сидя у экрана телевизора, ловила себя на том, что не следит за героями телепередач и фильмов, а размышляет и думает, что придет то время, когда нужно будет сказать ребенку об отце. Что же она скажет? Не про космонавтов же…

Осенними и зимними вечерами Наташа все чаще и чаще думала и о том, что ее судьба, как это бывает в России, напоминает в чем–то судьбу матери. Мать ее, Антонина Кузьминична, всю жизнь жила в небольшом селе под названием Казанцево. Наташа вспоминала теплые вечера холодных зим, когда они, дети, сидели у горячей стены, в небольшом закутке за жарко топившейся печкой, читали вслух сказки или учили уроки, а мама, глядя на них, говорила: «Сироты вы мои казанские…»

В прямом смысле сиротами назвать их было нельзя. Единственный отец всех троих детей был жив и, на первый взгляд, даже здоров. Жил он отдельно от семьи, в небольшом домике, у своей старенькой матери, на другой улице села. Бывало, прогуливался и мимо их дома, даже останавливался и заговаривал с матерью у калитки, но в дом никогда не заходил и детей, в отличие от бабушки, гостинцами не угощал. Наташе со временем стало известно, что отец ее был в молодые годы не последним парнем на селе. Работал кузнецом в совхозной мастерской. После службы в армии уезжал в город, но вернулся. До того как жениться на Антонине Кузьминичне, привозил из города невесту, но та не смогла привыкнуть к сельской жизни и, погостив недолго, уехала из Казанцева навсегда.

Родители жили вроде бы неплохо: у отца даже был мотоцикл с коляской. Первой родилась Наташа, через полтора года ее сестра Люба, еще через два — долгожданный сынок Коля. Но вот однажды нашла на папу блажь не блажь… В общем, познакомился он как–то в райцентре с сезонными рабочими, приехавшими к ним в глубинку на заработки аж из–за Карпатских гор. Гуцулы рассказали ему, что трудятся по договору в химлесхозе, собирают смолу с хвойных деревьев и эта таежная слеза–живица приносит им за три месяца работы тысячу, а то и поболее рублей. Молодому тогда еще Наташиному родителю тысяча рублей казалась заоблачно–недосягаемой суммой, и возможность заработать ее за одно лето подвигла сельского кузнеца оставить почетную на селе работу, отбиться от уговоров директора совхоза и, попрощавшись с женой и поцеловав детей, уехать в тайгу на сбор живицы с бригадой закарпатцев. Тысячу рублей отец действительно заработал и вторую корову, обещанную матери, для семьи купил, но вернулся из тайги уже другим человеком: говорил, что наконец–то понял, что такое жизнь, что разгадал ее вечную загадку, познакомился со знающими людьми и будущим летом поедет сплавлять лес по реке от заготучастков до деревообрабатывающего комбината, заработает уже не тысячу, а две или даже две с половиной.

Всю зиму он не жил, а маялся в ожидании весны. А весной, в конце апреля, собрал небольшой чемоданчик и, сказав на этот раз супруге лишь «пока», отбыл в сторону большой воды. К семье он больше не вернулся. И дело здесь не в том, что встретилась ему другая женщина и прибрала к себе мужика с деньгами, нет. Все произошло гораздо проще и даже банальнее, но и трагичнее, чем можно себе представить. На этом самом сплаве, скорее всего по неопытности, сорвался Наташин отец с плота, ударился головой о проплывающую лесину и чуть не ушел ко дну. До дна ему дойти не дали, спасли, откачали, увезли в больницу, но, когда больной пришел в себя, оказалось, что память ему проплывающим по реке деревом отшибло. Не всю, но основательно. Как говорил один из героев фильма «Джентльмены удачи», тут помню, тут не помню. То ли по аналогии с другим популярным в те годы фильмом, то ли еще по каким причинам, но прозвали в больнице неудачного сплавщика Водолазом. Прозвище это пришло вслед за ним и в родное село, название которого Водолаз почему–то хорошо помнил. Узнавал он и свою мать, и название улицы, и номер родительского дома тоже вспомнил, а вот жену и детишек узнавать не хотел и дом, где был хозяином, не признал.

Получив инвалидность, он стал жить в доме матери. Из дома выходил редко, а когда бродил по селу, никого не узнавал и ни с кем не здоровался. Но иногда, видимо в минуты светлых проблесков ума, Водолаз останавливал вдруг на улице кого–то из односельчан и начинал говорить о погоде, видах на урожай в полях и огородах, о борьбе со снегом на дорогах района и о том, устоит ли Куба против Америки. Минуты просветления сознания у Водолаза были недолгими, и он прекращал общение с народом так же резко, как и начинал. К причудам этим бывшего кузнеца в селе постепенно привыкли. Агрессии «больной на голову» (это еще одно прозвище, которое дали сельчане Наташиному родителю) не проявлял, а иногда высказывал очень даже умные суждения. Многие его охотно слушали, некоторые даже с интересом и вниманием, и искренне жалели, что речь Водолаза была недолгой. Раза два–три в год бывшего кузнеца и неудавшегося сплавщика возили на обследование в районную или краевую больницу. Иногда оставляли на месяц–другой в лечебнице, но всегда возвращали на малую родину. Несколько раз в числе сопровождающих бывшего мужа в столицу края была Наташина мать. Водолаз ее даже стал выделять среди других, но женой не признавал. На собственных детей он по–прежнему не обращал никакого внимания.

Оставшись без мужа, Антонина Кузьминична одну корову продала. И хоть было ей, работающей на ферме, тяжело одной с тремя чадами, никаких попыток привести в дом нового кормильца она не делала. А когда в совхозе предложили отдать дочек в школу–интернат, она долго отказывалась. И лишь когда девочки подросли и стали рассуждать как взрослые (Наташа пошла в пятый класс, а Люба в третий), мать, посоветовавшись с ними, решила перевести детей на учебу в райцентр.

В интернате у девочек, во многом схожих характером, стали проявляться видимые различия. Худенькая, ростом выше некоторых мальчишек Наташа была малообщительна, часто стеснялась даже спросить что–то лишний раз, уроки делала всегда сама, никому не надоедая. Ей поручали выполнять какую–нибудь общественную работу, от которой другие отбрехивались. Она не отказывалась. Никогда не отказывалась от общественных дел и Люба. У младшей сестры неожиданно проявился организаторский талант, ее выбрали сначала звеньевой в своем классе, потом членом школьной дружины, а когда училась в восьмом, ей, едва приняв в комсомол, доверили место комсорга школы. Уже в те годы она заметно расцвела и похорошела, и в компании школьного комсомольского секретаря можно было видеть молодых учителей–мужчин и инструкторов из райкома. Любе прочили большое будущее и университет. Но она, неожиданно для всех, сразу после школьных экзаменов вышла замуж за вернувшегося только что из армии совхозного паренька, водителя директорской «Волги», и пошла работать к матери на ферму. Но разбуженную в ней в интернате общественницу было уже не остановить: через полгода Люба выбилась в заведующие фермой, через год родила сына, но дома не усидела, вышла на работу. Должность заведующей совмещала с работой в профкоме, а еще через год поступила на заочное отделение сельхозинститута и (в двадцать лет!) была избрана депутатом районного совета.

Жизнь же старшей сестры не была такой бурной. После восьми классов Наташа поступила учиться в сельскохозяйственный техникум. Техникум был специфический. Находился он не в краевом центре, как большинство подобных ему учебных заведений, а в небольшом городке, и учили там не на агрономов, ветеринаров или животноводов, а выпускали специалистов по переработке зерна. Там, в этом городке, в техникуме, вернее в общежитии техникума, и произошла у Наташи первая ее любовь. Произошла — не больше и не меньше. Такой же худой и высокий студент Витя не любил физкультуру, как и Наташа, и однажды во время урока физвоспитания Наташа с Витей оказались не в спортивном зале, а в скверике возле общежития. Если говорить откровенно, то этот хиляк Витя не был героем Наташиного сердца. Но он был первым, кто обратил на нее внимание и оказался настойчив в стремлении к своей цели.