Оба они стали его убеждать, что ничего плохого в том нет, а Дворжак вытащил из пальто бутылку. Ушелик глотнул, но сразу же задохнулся и едва не выплюнул. Это был самый дрянной самогон — куда ему до валашской сливовицы!
Они возвращались в Остраву втроем. В пригородном поезде Дворжак вел себя так, что невольно нагонял на Ушелика страх. На внутренней двери вагона был прилеплен плакат с физиономией немецкого солдата, прижавшего к губам палец, а под нею текст: «Тсс! Враг подслушивает!» Дворжак избрал мишенью своих шуток этот плакат. Указывая на него, он прикладывал к губам палец и выкрикивал: «Тсс! Нас подслушивает враг!» Ушелик замирал от страха, что их заберут, потому что в вагоне ехали несколько немецких офицеров и какой-то человек со свастикой на лацкане. К счастью, на них никто не обратил внимания.
— Так я, пожалуй, поеду домой, а ты? — сказал Ушелик, когда они вышли из вагона.
— Не валяй дурака, — стал отговаривать его Дворжак. — Зачем нам торопиться в горы? Пойдем поразвлечемся.
И тот, тощий, тоже стал уговаривать Ушелика остаться.
— Чего ты беспокоишься, деньги у меня есть, — хвастливо сказал Дворжак. — Смотри. — Он приоткрыл нагрудный карман, набитый ассигнациями. — Командир о нас позаботился. Пойдем покутим! В «Электре» есть хорошенькая кассирша, молодая, высокая, черненькая…
— Пойдемте, пан Ушелик, — улещивал его и новый знакомец. — С нами вам нечего бояться. У нас тут знаете какая организация? Не то что у вас в горах… Я не хочу, правда, сказать ничего худого, но в горах опасно, и вы там все друг друга знаете в лицо… А у нас тут нестрашно.
— Я и не боюсь, — рассердился Ушелик. — Едем, Дворжак. Вместе мы приехали сюда, вместе и вернемся!
Но Дворжак остался в Остраве, а Ола Ушелик так и вернулся один. Рабочий поезд был переполнен. Затиснутый в угол коридора возле самой уборной, Ушелик вдыхал запах потных, усталых шахтерских тел. Люди засыпали стоя.
Ушелик никак не мог забыть день, проведенный в Остраве. Язык, правда, у Дворжака подвешен хорошо, но его поведение удивляло Олу. Не прикидывался же он пьяным только для того, чтобы избавиться от него? Да нет, он мог бы сказать прямо — есть, мол, еще дела в Остраве… А этот его знакомый, что он делал в Рожнове? У Ярыны? Странно! И Ушелик решил, что он должен переговорить с Ярыной.
Вечером он разыскал Ярыну. Она, как обычно, сидела в гостинице и попивала эрзац-чай. В последнюю встречу они поссорились и так и расстались не помирившись. Но Ола сделал вид, будто ничего не произошло. Они перебросились несколькими фразами, и он сразу стал допытываться, знает ли она такого человека — описал его внешность, рассказал, как познакомился с ним. Ярына вспомнила, что похожий на этого человек действительно искал ее в Рожнове и хотел, чтобы она связала его со своим женихом, но имени Олы он не знал. Есть, мол, в Остраве какой-то старый пан, который скрывается от гестапо, и его надо перебросить к партизанам, тогда их бригада была еще на Штявнике.
— И что же ты?
— А что я? Сказала ему, что он, видимо, ошибся. Что о партизанах ничего не знаю и вообще никакого жениха у меня нет.
— Ну это не так уж умно, — мрачно ответил Ола.
— А что еще могла я ему сказать? Бригада ведь не богадельня! Ничего другого мне не пришло в голову.
— Насчет старого пана — мало правдоподобно.
Они сидели друг против друга помрачневшие. В душе у обоих росло предчувствие опасности, и оба они не знали, как ее предотвратить.
— Мне надо к Ушьяку, — решил вдруг Ола. — Все же невероятно, чтобы командир дал Дворжаку столько денег на выпивку. Кутить на партизанские деньги?
— Видишь, Ола, — укоризненно завздыхала Ярына, — еще в тот раз, когда ты его привел, я тебе сказала, что это подозрительный человек, и директор Папрскарж тебя тоже предупреждал.
— Да что ты плетешь! — взорвался вдруг Ушелик. — Посмотри, как Ушьяк ему доверяет! Ведь уже идут разговоры, что всем в бригаде заправляет Дворжак.
— Вот именно, Ола, вот именно!
— Упрекать — это ты умеешь, — злился Ушелик. — Лучше уж помалкивай! Что там у тебя было с этим приятелем Дворжака?
— Сперва Дворжак, теперь его приятель! Ты что же — считаешь меня шлюхой?
Она выбежала из гостиницы, а Ола вышел вслед за ней и зашагал к вокзалу.
Уже в поезде он стал сожалеть, что поступил опрометчиво. Но возвращаться не хотелось.
В Рожнов Ушелик снова приехал только на третий день. Ярыны Груберовой он уже не застал. Она упаковала вещи и уехала домой в Брно. Правда, они уже раньше подумывали, что ей надо уехать отсюда, но все же, не будь этой ссоры, она, наверное, не уехала бы.
Ола Ушелик с горя напился в Рожнове, а потом на бричке добрался до Бечвы, оттуда — на Мартиняк.
Его там знали, и он без особых усилий добрался до штаба. Стал разыскивать Ушьяка, но нашел Мурзина.
— Ты начальник штаба бригады? Тогда прими донесение.
Мурзин строго взглянул на него.
— В бригаде предатель! Зовут его Дворжак. Я это знаю…
— Пьян как свинья, — ухмыльнулся Вавржик, который появился во время этой сцены.
Ушелик продолжал еще что-то выкрикивать — он действительно выпил сверх меры. Мурзин отвернулся от него, однако вертикальная бороздка на его лбу осталась: это было уже не первое подозрение, высказанное относительно Дворжака, и он уже не раз обращал на это внимание командира бригады. Однажды он сказал об этом самому Дворжаку в присутствии Ушьяка, но Дворжак стал клясться, что это неправда, и Ушьяк ему снова поверил.
Ола Ушелик проспался в штабе и на следующее утро был мрачный, бросал на всех косые взгляды. Потом ушел, не сказав никому ни слова.
* * *
По лесистому склону в направлении Мартиняка шли вдоль дороги трое. Рослый Руда Граховец и хрупкий Людвик Билый несли за спиной туго набитые мешки, Йозеф Папрскарж шел впереди, ежеминутно останавливаясь и внимательно прислушиваясь к шуму леса и ко всем доносившимся звукам.
Честя Ясоник, бывший ученик Папрскаржа, не обманул надежд своего учителя и раздобыл на восточноморавской электростанции в Валашском Мезиржичи, где работал, батареи для партизанской радиостанции. Старый приятель аптекарь Маленяк из Рожнова опять принес ему медикаменты и бинты, которые перед этим заботливо извлек из фирменной упаковки. Трое учителей несли эти вещи в штаб бригады. Здесь должно было состояться совещание с теми, кто активно помогает партизанам.
На Мартиняк добрались еще засветло. Отсюда, когда стемнеет, они должны были отправиться к тому месту, где предполагалось провести совещание. А пока они спустились к туристическому домику Козлика, который стоял неподалеку от гостиницы. Это был небольшой деревянный сруб, в котором партизаны иногда оставались на ночлег.
Там они застали Божку Козликову и Дворжака. Папрскарж подумал: да, Дворжак умеет найти подход к женщинам. И что они только находят в нем?!
Учителя по привычке поздоровались с Божкой кивком головы. Дворжак же вышел им навстречу и подал руку.
— Привет, Папрскарж! И Руда Граховец, смотри! Здравствуй!
Потом он повернулся к Людвику:
— А ты, конечно, Билый? Я о тебе много слышал!
Невидный внешне Людвик весь покраснел при этих словах.
— Ну вряд ли много хорошего! А что касается фамилии — то она не всегда может быть настоящей, — с раздражением бросил он и отвернулся.
Его задело, что Дворжак так громко выкрикивает фамилии, которые должны сохраняться в тайне.
Вскоре вошел старший лесничий Трнчак. Он сел за соседний стол и держался так, что нельзя было понять, имеет он что-либо общее с учителями или нет, хотя они были хорошими знакомыми. Дворжак не знал, представляться ему или нет, он еще не установил, заодно ли с ними Трнчак, а учителя этого ничем не выдавали:.
Подходили остальные, и Дворжак уже без колебаний приветствовал каждого пожатием руки и с каждым вступал в разговор.
Когда стало совсем темно, все вышли и двинулись по направлению к Троячке. Меньше чем за час дошли до охотничьего домика.
Вокруг домика и у входа стояла партизанская стража. Одеты ребята были кто как и вооружены тоже по-разному. Помещение было небольшое. Одно окно, у стен — нары. С потолка свисала керосиновая лампочка, озарявшая комнату слабым желтоватым светом.
Уместиться в этом домике могло самое большее человек десять, а их собралось куда больше. Тут были представители подпольных организаций из Рожнова, Френштата, Мезиржичи, а также несколько заросших, до самых глаз, парней из лесных отрядов. Учителя держались вместе. Они уже не раз принимали участие в такого рода совещаниях, которые устраивал штаб, но ни одно из них не было таким многолюдным.
Посреди комнаты на ящике вразвалку сидел Ушьяк. Из-под расстегнутого пиджака белела рубашка. Ворог ее едва сходился на его крепкой шее. По одну сторону от него сидел Мурзин, черный как ворон, с густой бородой и усами. По другую сторону — блондин Дворжак. Дворжак то и дело наклонялся к Ушьяку и шептал ему что-то. Из офицеров штаба здесь были еще Петр Сибиряк и Василь Веселый.
