— В чем дело? — делая удивленное лицо, спросил Павлик. — Из-за чего сцепились? А ну вставайте оба. В чем дело?
Отряхивая колени, Мажит поднялся и стал объяснять:
— Я сплю, понимаешь, а он проснулся и куда-то ползет. Я спрашиваю, куда ползешь? А он отвечает, какое твое дело? Я на него с автоматом, говорю: пристрелю. А он мне: ну чего пристал, жарко мне тут, в тень хочу. За фашиста, что ли, говорит, спросонья принял? И идет дальше, гармошку под мышкой держит. Я за ним. А он разозлился, давай драться. Сильный, сволочь, стукнул меня крепко.
— Ты давай не сволочи, не сволочи, герой нашелся! — возмутился гармонист. — Сейчас пойду к Тимофею Михайловичу, он тебе даст по шее. Чего пристал к человеку?
И они опять сцепились. Павлик растолкал их, оттянул взъерошенного гармониста в сторону и, пока оттягивал, сумел легкими и ловкими движениями ощупать его одежду. Ничего подозрительного не заметив, Павлик весело проговорил:
— Бросьте, ребята, ссориться! Мало фрицев, что ли, для этого дела? Успокойся, Мажит, успокойся. — Павлик многозначительно подмигнул товарищу. — Ну, действительно, стало жарко, перелез человек в другое место, а ты сразу с кулаками. Спросонья, что ли?
Мажит, недовольно ворча что-то под нос, отошел. Павлик зевнул, потянулся и сказал:
— Ну, ладно, ребята, пошумели, и хватит. Давайте спать.
Гармонист поднял гармошку.
— Не надо играть, людей разбудишь, — сказал Павлик.
— А я и не собираюсь играть. У нее голоса отсырели, хрипят, — отозвался гармонист и старательно застегнул тугие ременные застежки.
Когда гармонист и Батырхан отошли, Павлик тщательно обшарил траву в поисках рации. Но ничего так и не нашел.
«Черт знает, что делать, — раздумывал Павлик. — Взять его под арест, а вдруг окажется, что доносит не этот, а другой? Значит вспугнуть провокатора… Он будет действовать еще хитрее».
Он пошел советоваться с Лебедевым. Тот выслушал внимательно и озабоченно сказал, что Мажит напрасно погорячился — в этом деле надо быть хитрее. Посоветовал следить с прежней зоркостью, но с большей хитростью, с уловками, чтобы подозреваемый почувствовал свободу действий и выпустил свои когти…
На следующий день фрицы опять обстреляли покинутую поляну-стоянку.
Отряд продолжал путь к речке Ипуть. В штабе решили перебраться на противоположный берег этой реки и там наладить связь с местным населением, которое меньше пострадало от фашистов.
К вечеру снова послышался зловещий гул самолета.
— Воздух! Воздух! — передали по рядам, и партизаны быстро попрятались под кронами деревьев и в кустах.
«Рама» долго и медленно кружила на небольшой высоте, выискивая добычу. Круг за кругом, круг за кругом, в надежде увидеть дымок костра, перебегающих людей. До самой темноты кружили вражеские разведчики, не давая партизанам возможности двигаться вперед.
С наступлением сумерек поднялся влажный густой туман, что говорило о близости речки. Отряд продолжал путь в полной темноте.
У самого берега речки произошла стычка с карателями и опять завязался бой. Речка оказалась глубокой, переправиться через нее под огнем гитлеровцев было невозможно. Отряд, отстреливаясь, растянулся вдоль берега, а тем временем разведчики торопливо искали брод.
Ракеты то и дело взвивались вверх, озаряя все вокруг туманным сиянием. Трассирующие пули прошивали туман как цветные гигантские стрелы. Фашисты прижимали партизан к реке, намереваясь утопить отряд. Если начать переправу в глубоком месте, то фашисты уничтожат всех. Без конца падали в воду и с шипением гасли ракеты, вся поверхность воды беспрестанно фосфоресцировала.
Жамал вместе со всеми отстреливалась от наседающих карателей. Враг был кругом, пули свистели со всех сторон, и Жамал ужасалась при мысли, что какая-нибудь шальная пуля погубит ее дочь. Майя была где-то в центре отряда, занявшего круговую оборону. Ее поручили раненым партизанам. Страх за ребенка удваивал силы, и она стреляла без устали, перебегая вместе с другими партизанами от укрытия к укрытию.
Когда разведчики нашли брод километрах в трех от места боя и доложили об этом Коротченко, тот приказал во что бы то ни стало оттеснить фашистов подальше от реки и только потом начать отход к месту переправы. Партизаны пошли в контратаку. Каждый понимал, что дальнейшая судьба бригады зависит от исхода этого боя.
Из последних сил ринулись партизаны на врага. Фашисты вынуждены были отойти от берега, и тогда бригада бросилась к месту переправы.
Но фашисты, поняв замысел партизан, снова кинулись вслед, чтобы помешать переправе. Вместо пулеметов заговорили минометы. Мины с бульканьем и завыванием бухали в воду. Вода фонтанами вздымалась после каждого взрыва. Высокими волнами расходились от места взрыва круги, затрудняя переправу. Река как будто взбесилась и повернула вспять.
Майю переправляли на корове. Девочка сидела на руках у раненого партизана. Бурлящая вода и уханье мин пугали ребенка. Среди взрывов партизаны слышали отчаянный детский плач. Корова шла в воду медленно и непослушно, вода поднималась все выше и выше, до самых ушей. Корова, судорожно расширяя круглые ноздри, пыхтела. Когда поблизости шлепнула мина, взрывной волной смыло Майю. Раненый не удержал девочку, и ее закружило в воронке. В ответ на крик партизана несколько человек бросились выручать девочку. Расходившиеся от взрывов волны то затягивали свою жертву в пучину, то выбрасывали ее на поверхность. Спас Майю Павлик Смирнов. Прижимая девочку, он одной рукой начал грести к берегу. Кое-как он добрался до суши. Майя не дышала. Он положил ее под дерево, размотал одежонки, начал тормошить, делать искусственное дыхание. Когда подоспела Жамал, Майя уже пришла в себя.
Враг остался за рекой. Партизаны углубились в лес. На коротком привале командиры батальонов пересчитали бойцов. Послали шифровку на Большую землю, сообщили свое расположение. Большая земля обещала завтра прислать самолет с продовольствием и медикаментами. К месту приземления предстояло пройти еще десять километров.
К утру постовые привели в штаб неизвестного парня в серой косоворотке и заляпанных грязью штанах. Молодой, костлявый и высокий, с длинной не по возрасту, словно приклеенной бородой, он отказался назвать себя и потребовал, чтобы постовые провели его к начальству. Он смотрел на Коротченко испытующим неприязненным взглядом, в глазах его проскальзывал затаенный страх. С таким же недоверием смотрели на парня и партизаны. Парень отвечал на вопросы односложно, прислушивался, вглядывался в лица людей, озирался, словно ища кого-то знакомого. Но постепенно глаза его потеплели, и, успокоившись, парень попросил, чтобы с ним остались Коротченко и Лебедев для важного разговора.
— Я принес очень важное известие. А напугался сначала потому, что не знал, в чьи руки попал. В последнее время фрицы стали переодеваться в партизанскую одежду. Возьмут с собой двух-трех полицаев, чтобы те по-русски шумели, и рыщут по лесу, хватают всякого встречного-поперечного.
Парень неожиданно разговорился, как это часто бывает с человеком, который только что вырвался из беды.
Когда постовые ушли и с парнем остались Коротченко и Лебедев, он продолжал рассказ:
— Я из Епищева, меня послал к вам «священник» Кузьма. Старик меня знает. До войны я работал на лесопилке, хорошо жилось…
— Биографию нам потом расскажешь, — перебил Коротченко, — давай о деле поговорим.
— …А дело такое. С вами в отряде идет немецкий шпион. В гестапо он числится под номером пятьдесят. Его зовут Василий Кравчук. У вас он живет под чужим именем. Вот его карточка.
И парень, отодрав заплату со штанов, подал завернутую в потемневшую газету фотографию.
…А за час до появления в лагере посланца деда Кузьмы произошло следующее. Перед рассветом Мажит тихонько толкнул в бок Батырхана. Спали они неподалеку от гармониста. Батырхан, ни слова не говоря, дважды перевернулся с боку на бок, что означало — сигнал принят. Мажит сразу уснул.
Батырхан прислушался. Партизаны спали чутко и тихо. Один только гармонист храпел во всю ивановскую. «И когда он отвыкнет храпеть, черт бы его забрал!..» — подумал Батырхан.
Лежа на спине, Батырхан смотрел в небо. Оно виднелось небольшим темно-синим островком среди темных вершин сосен. В нем серебристо переливались редкие предрассветные звезды. О звездах любил говорить Алимбай Тлеулин. «Большие звезды называются планетами… — говорил он. — До них надо лететь много-много лет, и если б не было войны, то люди сейчас летали бы на планеты и, может быть, нашли бы там живых людей, таких, как на земле…» Спит сейчас Алимбай Тлеулин вечным сном возле деревни Славяновка. Бесстрашный разведчик, верный боевой товарищ. Пройдет война, и пионеры, наверное, будут приносить цветы на его могилу…
