Первый снег! Сколько прежде доставлял он наслаждения детворе и взрослым, которые одинаково радовались чудесной поре. А ныне ослепительно белый покров не оживил серых будней города. Фашисты бесчинствовали. Изо всех сил старался и агент Малаховский. Нескольких подпольщиков отдал он в лапы гестаповцев. Жалко юлил Малаховский перед шефом, приговаривая:
— Надеюсь, вы мной теперь довольны?
В тюрьмы были брошены врачи, инженеры, учителя, артисты, научные работники. Немцы спешили обезглавить городскую интеллигенцию. Пренебрегая всеми нормами человеческой морали, фашисты отнимали у человека самое дорогое — жизнь. Были расстреляны доктор Залесский, учитель Голубович, адвокат Черевко, директор средней школы Редько, агроном Сало… Свирепость фашистов вскипала еще больше, когда в охваченном паникой городе появлялись все новые и новые листовки подпольщиков. На одной из них размашисто было написано: «Фрицы, за все ответите! Смерть за смерть!»
Гневные слова горели и на другой листовке: «Советские воины наступают по всему фронту. Близится час расплаты!»
На листке ученической тетрадки чья-то смелая рука вывела чернилами: «Мы ведем счет вашим преступлениям, ничего не забудем!»
На дверях магазина для офицеров мелом было написано: «Трепещите, тираны!»
Поредевшее, обескровленное подполье жило, боролось. Им руководили коммунисты подпольного обкома партии, возглавляемого Алексеем Федоровичем Федоровым. Невидимыми нитями он был связан с патриотами, направлял карающую руку народных мстителей, организовывал население на борьбу с врагом Родины. Никто не знал имени патриота, бросившего гранату в автомашину с немецкими штабными офицерами. А другой смельчак удачно подложил на городской черте противотанковую гранату, и она вывела из строя мощный немецкий танк.
Партизаны, руководимые Василием Андреевичем Бегмой, не оставляли подпольщиков в тяжелую годину. Они вместе с ними мстили фашистам, наводили ужас на метавшихся, как в угаре, оккупантов.
Антон Семенович Колпак и Варфоломей Иванович Баранчук решили вооружиться.
— Теперь мы должны быть в постоянной боевой готовности, — говорил Антон Семенович. — И к наступлению и к самозащите.
— Должен тебе что-то сообщить, — улыбнулся Баранчук. — Я в свое время надежно припрятал два автомата, одну винтовку и пять гранат. Имеются также и перевязочные материалы.
— Где?
— В стоге сена, недалеко от города. Утром заберу.
— Не откладывай!
Белоснежное поле ровным покрывалом расстилалось за Луцком. Удивительно красивый в этих местах зимний пейзаж. Полозья приземистых санок скользили по снегу. Сидевший вместе с Варфоломеем Ивановичем десятилетний сын Володя громко восторгался:
— Ух, как хорошо!
У развилки шоссе Горка - Полонка - Луцк стоял мужчина в кожаной куртке. Санки с Баранчуками приближались, а он не сходил с места. Что-то недоброе почуял Варфоломей Иванович. Ведь ему неоднократно грозились расправой за отказ сотрудничать с бандами националистов. Жаль, до оружия не добрался, досадовал он и прибегнул к хитрости: остановил лошадь, слез с саней и начал возиться с подпругой, а сам искоса наблюдал за незнакомцем. Последний же не реагировал на их остановку и казался безразличным. Этим и подкупил он Баранчука. «Чего это я верчусь, словно на ежа сел?»
— Но! — крикнул на буланого. Когда подвода поравнялись с незнакомцем, тот поднял руку:
— Стой!
Баранчук ударил коня хлыстом, однако незнакомец успел схватить его за узды.
— Слезай!
— Я до места еще не доехал, чего же мне слезать! — упорствовал Варфоломей Иванович, а мысленно: «Эх, было бы оружие!»
В незнакомце он узнал учителя из села Гончаривка, который в последнее время исчез. Баранчук побледнел, он догадался, чью волю тот выполняет и от чьего имени действует. Володя по-детски насторожился, пугливо следил за чужим человеком с пистолетом в руке. «Учитель» сел в сани и доставил задержанных в пригородное село.
— Слезай! — грознее прежнего повторил приказание.
Баранчук медлил повиноваться, все обдумывал, как выпутаться из глупого положения, а главное — спасти ребенка. «Надо решиться». Он прыгнул на щупленького «учителя», схватил его за горло и стал душить. Раздались выстрелы. Один, другой… Варфоломей Иванович упал.
Володя, в страхе наблюдавший поединок, соскочил с саней и побежал.
— Стой! — понеслось вдогонку.
Но Володя не слышал окрика, он бежал изо всех сил.
— Стон, чертенок! — крикнул еще раз бандеровец, и в воздухе снова прозвучал выстрел. Раненый в плечо, Володя упал, сгоряча поднялся, сделал несколько шагов и снова свалился. Истекая кровью, он продолжал ползти.
Бандит подбежал к мальчику.
— Ах ты, выродок! — С размаху он ударил его по голове рукояткой пистолета. Взяв за ноги потерявшего сознание мальчика, поволок его по снегу к саням.
Варфоломеи Иванович очнулся в темном сарае. Он ощутил острую боль в животе. Где я? Услышал стон ребенка. Кто это? Боже, да это же Володя! Нет сил подняться… Рукой дотянулся до безмолвно лежавшего рядом сына. От нового потрясения сознание опять покинуло его. Но ненадолго. Превозмогая боль, он подполз к сыну. Какой ужас! Пальцами ощутил, что голова и лицо мальчика в крови. Тогда он что было сил рванул кусок своей рубахи, начал обтирать лицо Володи.
— Помогите! Спасите! — безуспешно звал на помощь Баранчук.
Раненых уложили на сани, повезли. Варфоломей Иванович скончался, как только выехали из села. А Володя лежал рядом и ничего не понимал. За что они стреляли в отца? Куда их везут?.. Ему очень больно. От потери крови лицо побелело, Володя лежал с закрытыми глазами. Будто не рядом, а в небе зазвенел чугунный голос:
— Стяни сапоги, а то застынет, — намаешься.
Плавно скользили сани. Под полозьями поскрипывал снег. Он падал хлопьями сверху и, коснувшись лица Варфоломея Ивановича, не таял.
В квартиру Баранчука постучали.
— Кто?
— От Варфоломея Ивановича.
Прасковья Марковна впустила в дом неизвестного человека.
— Женой его будете?
— Да.
— Неприятную весть вам привез. Мужа подстрелили. Лежит в доме Сербецкого. Просил вас приехать.
— А Володя? Сын мой? Где он? Что с ним? — кричала взволнованная женщина.
— Жив, просили вас не задерживаться.
Прасковья Ивановна засуетилась. То брала в руки предмет, то обратно его клала, сама не подозревая, для чего все это делает. Тихо плакала, нашептывала про себя: «О боже, как же теперь с ними? Родненькие! Кто же это вас?»
— Быстрей собирайся, Людочка, — сквозь слезы поторапливала мать дочку.
Захватив с собой харчи для поправки здоровья мужа и сына, заперев на замок квартиру, Прасковья Марковна и Люда сели в сани.
— Н-но! — погнал лошадей «учитель».
А когда доверчивая Прасковья Марковна с дочкой оказались в руках националистов, они зашипели на нее:
— Твой муж большевикам прислуживал, а нам, украинцам, отказывал. Продался!.. Не ходить ему больше по украинской земле!
Не подозревая, с кем имеет дело, Прасковья Марковна наивно бросила:
— Так земля-то кормилица наша, родная!
— Замолчи, старая падаль! Все вы одним миром мазаны!
Мать и дочь пытали и расстреляли. Вспомнили о Володе и кинулись его искать.
— Куда уполз, гаденыш? — беспокоились бандиты.
Но поиски не дали результатов.
— Все равно от ран подохнет! — успокаивал сподвижников «учитель».
А Володя метался в жару на теплой крестьянской печи. Его накрыли одеялом и поили настоем из каких-то трав. Когда он открыл глаза, перед ним, как в пелене, расплылось старческое женское лицо.
— Воды попьешь? — участливо спросила крестьянка.
На следующий день возле него хлопотали уже две женщины. Сельская знахарка принесла новые настойки трав.
— Наливается силенками, — радовалась хозяйка.
Сколько Володя пробыл на печи у заботливой женщины, он не знал. Только однажды, когда смог уже повернуться на бок, а сознание полностью прояснилось, он слабым голосом спросил:
— Бабушка, а где мой папа?
— Он теперь далече, не скоро ты его увидишь, уехал… лечиться.
— А мама?
— И мама с ним поехала. И сестра твоя с ними туда же…
Заметив в его глазах испуг, она добавила:
— Поправишься, тогда и повидаешься.
Володя выздоровел, стал на ноги. Женщина не удержалась и рассказала ему о случившемся несчастье.
— И тебя бы доконали, ироды, если бы я не выкрала из саней. Знаю их, живыми никого не выпускают.
Володя заплакал. Натруженная женская рука приласкала мальчика.
— Успокойся, родной, успокойся. Подрастешь — отомстишь! Слышишь? Моего Егорку тоже ироды забили. А как мучили его бедного! Не захотел он идти в их банду. «Красным хочешь стать?!» — кричали на него, а потом замордовали… Но ничего, в Луцке уже советы!
