Наступившая минутная тишина показалась Виктору бесконечной. И в ней, сменяя одно другим, вихрем пронеслись видения: детский дом, воспитательницы, учеба. Вот тебе уже шестнадцать. Будь счастлив, Витюха! «Что же ты умеешь делать?» — спросили на заводе. «Работать!» А через четыре года — армия. Становись! Равняйсь!.. Полковая школа. На выпускном вечере в ответ на вынесенную ему благодарность он, младший офицер, ответил: «Служу Советскому Союзу!» А офицерский вечер? Как же забыть… На нем произошел инцидент. Однокашник обидел девушку. Это не к лицу советскому офицеру. Женщин надо уважать! «Вы должны извиниться!» Заставил! После демобилизации — в Луцк, туда пришло письмо от той девушки. «Ваше благородство меня восхищает»…
Виктор открыл глаза. Запах леса кружил голову. Он напряг остатки сил, пытался понять, где он, что с ним? Потом слабость сбежала в пальцы, ослабело все тело. «Вот он, конец! — неясно отдалось в сознании. — Значит я…» Туман застелил глаза.
Бандит, подбежавший первым, выстрелил в побелевшее лицо Виктора. Испуганно посмотрел: не притворяется ли?
В это время подскочило еще трое бандеровцев.
— Кончай! — крикнул петушком один из них, страшась даже мертвого партизана.
В остывающее тело коммуниста бандеровцы выстрелили еще несколько раз.
* * *
Это произошло 7 июля 1943 года.
Смерть Виктора Измаилова потрясла Пашу. Впервые Наташа Косяченко, Анна Остапюк, Шура Белоконенко увидели, как по побледневшим щекам Паши катились слезы. Она их не стыдилась. Ей было очень больно и обидно, ведь Виктор, с которым совсем недавно рассталась, был ее наставником в этой тяжелой борьбе. Вместе они прошли не один день испытаний. Рядом с ним она всегда чувствовала себя увереннее, шла на подвиг, сознавая, что с ней верный друг, смелый товарищ. «Что делать сейчас без Виктора? Кто будет руководить их борьбой? А теперь она станет еще ожесточеннее, еще труднее»…
Паша вытерла слезы, выпрямилась. Лицо ее оставалось грустным. Арестовали Громова, погиб Измайлов… Два коммуниста! В самые трудные минуты они всегда были с ней, честные, мужественные сыны Коммунистической партии. Теперь их нет! Она — комсомолка. Да, именно ей нести дальше вверенную эстафету. Возможно, не так уверенно, как коммунисты, но вместе с верными товарищами она понесет эстафету дорогой борьбы и никуда с нее не свернет.
На хрупкие плечи Савельевой отныне легла большая ответственность.
— Хватит ли сил? — задавала сама себе вопрос и отвечала: — Должно хватить! Впереди еще много дел!
Переданные связными партизанского отряда обстоятельства гибели Виктора Измайлова удвоили гнев подпольщиков.
— Продажные шкуры! Губят таких парией! Мы будем мстить! Мстить! Мстить! — сказала Паша. — До установления связи с подпольным обкомом партии я остаюсь во главе нашей группы. Мы не должны падать духом, друзья. Мы коллективно, сообща будем находить выход из возможных трудностей. Если случится, что меня арестуют — за меня останется Наташа.
Савельева обратилась к Анне Остапюк.
— К тебе, Анна, на несколько дней перейдут партизан с девушкой. Они поживут, пока представится возможность выполнить одно специальное задание.
— Хорошо.
…Когда Анна Остапюк пришла в офицерский особняк, у подъезда стоял автомобиль.
— Черт знает, где ты пропадаешь! — грубо накричал на нее офицер. — Поворачивайся быстрее, — чтобы в комнатах все блестело!
Такая неожиданная встреча и раздраженный тон немца озадачили Остапюк. Восемь часов утра — слишком ранняя пора для визитов. Обычно в такое время офицеры только продирали глаза. А сегодня все они были на ногах, суетились.
— Однако поторапливайся! — понукал все тот же высокий блондин.
На сей раз уборщицу подгоняли все: «почисть рукомойник», «вытряхни ковер», «убери коридор».
Анна догадалась: офицеры ждали важную персону. Пока собирались завтракать, обер-лейтенант Курт Гопнер достал из тумбочки бутылку коньяка и с улыбкой поставил на стол.
— Чудесный сюрприз! — громко похвалили предусмотрительного Курта его соседи по комнате, два других офицера. Но тут же выразили сожаление, что на столе появилась только одна бутылка. — Раз начал, выкладывай остальное.
Гопнер уже с меньшим энтузиазмом, но все же достал еще одну бутылку красного портвейна. А его коллеги не успокаивались:
— Не скупись, друг, на шестерых маловато.
Гопнер, наконец, расщедрился. Он достал еще одну бутылку коньяка.
— С вами запасешься! — недовольным тоном пробурчал обер-лейтенант. — Это только случай помог мне оказаться таким предусмотрительным.
Лейтенант Макс Линцер, который всегда отличался от других высокопарными фразами и изысканными манерами, подошел к Гопнеру и по-дружески похлопал его по плечу.
— Э, дружище! Вся жизнь полна случайностей. Разве не случайность, что отныне у нас будет новый командир дивизии? Я, например, не прохожу мимо случайных возможностей. Беру все, что мне захочется. И в Россию я пришел не молиться о ее благополучии. Здесь мы хозяева! А господин ни в чем не должен себе отказывать. Не дают — жги, убивай, а для себя бери! Чудесная мораль завоевателя. Так что не унывай, друг, мы на этой земле запасемся не только бутылками вина, а целыми винными складами. Вино польется рекой…
Рослый, со светлой шевелюрой офицер внимательно слушал, а потом сделал философский вывод: вся жизнь насыщена противоречиями, а посему истина как таковая его меньше всего волнует.
— Я голоден. А голод и любовь — это ось, на которой вращается весь мир. Я хожу по земле и поэтому хочу быть всегда сытым и преисполненным любви. Какая разница, где я добываю пищу и с кем ищу удовлетворения. И когда мне мешают, — я стреляю. Гуманизм — это понятие не для двадцатого века! — заключил он свое изречение.
С появлением вина настроение у офицеров заметно улучшилось. Оно было испорчено с той минуты, когда им сообщили, что через два дня с переформировавшейся дивизией они отправятся на фронт. Каждый спешил до отъезда выслать в Германию посылку. Носились с награбленным добром, как угорелые, старались друг друга перещеголять сюрпризами. И какое им дело до того, что все эти вещи и ценности были насильно отняты у женщин и детей.
В это утро офицеры ожидали нового командира дивизии. Будущего военачальника они должны встретить с почетом. Заказали отличный завтрак, к сервированным напиткам добавили свои. В ожидании генерала офицеры свободно болтали между собой. Главной темой был, конечно, фронт. Анна Остапюк, убирая комнаты, обратила внимание на новое обстоятельство — в выражениях немцев почти исчезли слова «молниеносная война», «непобедимая немецкая армия». Долетавшие до нее отрывки фраз свидетельствовали о явной неудовлетворенности немцев сложившейся обстановкой.
— Большевики рвутся к Днепру. Если мы их не остановим, они покатятся дальше, — с горечью констатировал Макс Линцер.
— Завоеванное надо закреплять, а мы неудержимо рвемся вперед, — робко вставил Курт Гопнер. — Я раньше представлял несколько иначе завоевание России. Мне казалось, что мы пройдем по ней маршем и на этом наша великая миссия перед будущими поколениями Германии исчерпается. Но происходящее гораздо сложнее, чем я предполагал. Россия — страна огромная. Пожалуй, теория наших геополитиков не совсем совершенна для этих условий…
— Не иначе, как Курт расчувствовался, — грубо оборвал собеседника молчавший до этой минуты белесый с маленькими глазками и тупым подбородком лейтенант. Геополитическая теория, например, меня вдохновляет, я знаю, что нужно нам, немцам, я знаю, почему я пришел сюда.
— Я тоже не филантроп, — дал отповедь Гопнер. — Благотворительностью заниматься не собираюсь. Но поймите, что многое мы не предвидели, не учли!
«Куда девалась ваша спесь? — думала Остапюк, слушая унылые признания офицера. — Заварили кашу — сами и расхлебывать будете». Анна убирала тщательно. Когда уборка подходила к концу, она вышла на порог, встряхнула половик, чем и дала знак партизанам: «Будьте начеку».
Навела чистоту в комнатах и спросила у старшего офицера:
— Нынче идти мне в столовую на кухню?
— Да, поторапливайся, помоешь посуду.
— Ну, пошла. Замкнете двери сами?
— Да.
Через несколько минут после ухода Остапюк офицеры гурьбой направились в столовую. Дверь особняка запер Курт Гопнер. Начищенный и подтянутый, на встречу с новым командиром он отправился последним.
Для партизан все складывалось как нельзя лучше. Операция начиналась по предусмотренному плану. Алексей Абалмасов и Люба Шерстюк поддельным ключом открыли дверь и вошли внутрь особняка. Предварительно Алексей установил, много ли в бачке машины горючего. Шофер отдыхал после ночной поездки и не мог видеть, как возился возле машины партизан. По плану, составленному со слов Остапюк, Абалмасов отыскал комнату, где обычно офицеры хранили автоматы и гранаты. В дозоре у окна осталась Люба. Внезапно она вскрикнула: «Идет!» Алексей подскочил к окну. Сюда из столовой возвращался без головного убора обер-лейтенант. Видимо, он хотел еще что-то взять. Положение осложнялось. Никто не подозревал, что немец так быстро вернется. «А вдруг завтрак не состоится и сейчас появятся остальные? — тревожился Абалмасов. — Мешкать нечего. Спрячемся в кладовке, где хранятся ведра и тряпки. Остапюк говорила, что немцы туда не заглядывают. Быстрее!»
