Так оно и случилось. Проискав добрых полчаса, изрядно поволновавшись, партизаны наконец услышали негромкий оклик из-за кустов, обменялись паролем и пропуском, после чего из кустов поднялся среднего роста молодой человек в форме капитана Красной Армии. В полном офицерском обмундировании с патронами и звездочками, он выглядел белой вороной среди разномастно одетых лесных воинов.
Долгожданного гостя проводили в «штаб», к той сосне, возле которой расположилось командование. Здесь Коротченко и Лебедев с глазу на глаз долго с ним беседовали. О многом они говорили — и о положении на фронтах, и о жизни внутри страны. Тщательно расспросили Шилина о том, кто его послал, как происходил вылет, все ли благополучно у пилота, не засек ли их враг и так далее. Помимо законного стремления узнать новости, у командиров отряда было не менее законное желание осторожно, исподволь проверить, а тот ли это человек, настоящий ли капитан Шилин, посланный Центральным штабом, или, может быть, подставной…
Оказалось, что совсем недавно Шилин побывал в самом пекле войны — участвовал в Сталинградской битве. Об этом Лебедев и Коротченко расспрашивали наиболее подробно — насчет окружения, насчет потерь, насчет пленения фельдмаршала Паулюса.
— Я своими глазами видел, как голодные, оборванные фашисты отдельными группами и целыми соединениями сдавались в плен, — говорил капитан. — Если рассказывать обо всем, то нам с вами и недели будет мало. По всеобщему мнению, Сталинград — это начало окончательной нашей победы…
Шилину, видимо, было нелегко понять жадное любопытство партизан к событиям, о которых на Большой земле знал уже каждый школьник, и, вероятно, потому он был скуп на слова, говорил кратко и подробности передавал, лишь отвечая на вопросы.
Вскоре к штабу подошел Абдыгали. Он принес светлые смолистые лучины, с сухим треском зажег их, и скупое пламя ярче осветило лица. Только теперь Коротченко и Лебедев увидели, что Шилин худощав, остронос, голубоглаз и еще совсем молод. Абдыгали не мог удержать своего любопытства и спросил, не знает ли товарищ капитан, как там живут в Казахстане его земляки.
— Неплохо живут, — ответил Шилин. — Казахстан дает фронту все свое богатство: уголь, железо, свинец, медь. Продовольствие тоже идет от ваших земляков.
Абдыгали расправил плечи, не удержался:
— А как же иначе, так оно и должно быть!
Шилин опять замолчал. Абдыгали откашлялся и вежливо спросил:
— Товарищ капитан, а линию фронта не страшно переходить?
— На самолете — не очень. Линия фронта видна только по вспышкам артиллерии да взрывам мин. Кое-где трассирующие пули чиркают. Будто кто-то горящие спички бросает.
— Вас не обстреливали?
— Еще как! Но повезло, не было ни одного попадания. Опять помолчали. Наконец Коротченко спросил о главном — насчет приказа.
Терпеливо ожидавший этого вопроса, Шилин снял с плеча планшет, расстегнул его и протянул Коротченко белый конверт, запечатанный сургучом и крест-накрест прошитый посредине ниткой. Тимофей Михайлович кивнул Лебедеву, — дескать, придвигайся поближе, — осторожно оторвал край конверта, расшил нитку и извлек сложенный вчетверо документ.
Приказ был адресован всем командирам партизанских бригад и соединений. В нем говорилось о том, что у врага ощущается в настоящее время недостаток рельсов для ремонта выведенных из строя железных дорог. Многие участки дорог разрушены и бездействуют. Транспортировка вражеских войск и доставка военного снаряжения и продовольствия затруднены. Поэтому все партизанские отряды в тылу врага должны решительно усилить «рельсовую войну», помешать восстановлению дорог, для чего каждый отряд будет снабжен в ближайшее время взрывчатыми веществами в необходимом количестве…
Лебедев протянул руку, попросил приказ и про себя еще раз прочел его.
— Разве мы не делаем этого без особого приказа? — проговорил он.
— Делаем… — раздумчиво проговорил Тимофей Михайлович. — Но, видимо, недостаточно. Теперь этим займутся все партизанские отряды.
Совещание в штабе шло до глубокой ночи. Предстояло прежде всего обучить каждого партизана обращению с толом и минами — как их закладывать под полотно, как пользоваться капсюлем-взрывателем, как поджигать шнур. Без соответствующего обучения, без сноровки нетрудно подорваться и самому. Предстояло в каждом батальоне создать несколько отделений взрывников.
— Взрывчатки у вас теперь достаточно, — говорил Шилин. — Все шесть тюков с толом и запалами. Штаб приказывает действовать без промедления, начать, завтра же. И если потребуется, то через день, через два прибудет еще самолет с таким же грузом.
— Позови сюда Павлика Смирнова, Зарецкого, Акадилова, — приказал Тимофей Михайлович Абдыгали.
Не прошло и пяти минут, как командиры партизанских рот с усталыми, серыми лицами появились в штабе, Коротченко, вывернув карманы брюк, высыпал на ладонь остатки табака, набил трубку и чиркнул трофейной зажигалкой. Сделав несколько глубоких затяжек и с облегчением передохнув, Тимофей Михайлович достал топографическую карту. Карты в отряде были либо трофейные черно-белые, либо свои, наспех переснятые от руки, но довольно точные.
— Прошу обратить внимание на железную дорогу в резке Кричев — Унеча. Предполагаю завтра же послать туда отделения Смирнова, Акадилова и Зарецкого.
— Может быть, не завтра? — неуверенно вставил Лебедев. — Не мешало бы отдохнуть пару деньков после такого большого перехода. Путь им предстоит неблизкий.
Лебедев вопросительно посмотрел на Смирнова и Акадилвва.
Разведчики молчали. Они бы и отдохнуть не прочь, но начинать дело новое с проволочек не хотелось.
— Нет, лучше завтра, — решительно сказал Коротченко. — Завтра отделения выйдут после обеда, будут идти всю ночь и к утру, если ничто не помешает, смогут вплотную приблизиться к железной дороге. Там весь день можно отдыхать в лесу, а к выполнению задания приступить только с наступлением сумерек. Я настаиваю на своем предложении выходить срочно, потому что, по сведениям, именно в эти дни у фашистов предполагается значительная переброска личного состава и вооружения. Так что промедление здесь невозможно. Лебедев согласно кивнул головой.
— Смотрите сюда. — Коротченко склонился над картой. — Вот здесь находится разъезд Бони. Железнодорожное полотно идет через сплошной лес. Однако мы уже знаем, что фашисты вдоль дороги вырубили деревья по обе стороны на сто метров. Рубили, говорят, с таким ожесточением, будто каждое дерево — это вооруженный до зубов партизан. Так что дорога оголена. Но нет худа без добра. В определенном смысле это и для нас выгодно— увеличилась обзорность, легче будет заметить вражеских часовых. Двигаться будете примерно в этом направлении. — Коротченко медленно провел по карте указательным пальцем и тут же оговорился — Хорошо по карте идти, труднее по лесу. На вашем пути — деревни, а там могут оказаться фашисты. Ни в коем случае не попадаться на глаза кому бы то ни было! Передвигаться только ночью, а днем отдыхать в лесу. Лес для партизана — дом, а ночь для партизана — друг, — заключил Тимофей Михайлович.
— Ну как, товарищи командиры, вы готовы выступить завтра? — спросил Лебедев.
За троих ответил Павлик Смирнов:
— Выспимся как следует, с утра начнем подготовку, а часа в два-три тронемся.
— В добрый путь, — сказал Коротченко, сворачивая карту. — Желаю успешно выполнить задание и благополучно вернуться…
III
Непроглядная лесная тьма. Отделение Жилбека Акадилова медленно и бесшумно движется по извилистой узкой тропинке. Тропа обогнула небольшой холм, поросший густым березняком, круто повела влево и вывела партизан на поляну. Вдали послышался лай собаки, и Жилбек приказал остановиться.
— Двое, Тамара и Абдыгали, обследуйте маршрут, — приказал он. — Впереди должна быть небольшая деревушка. Если удастся, узнайте, нет ли там немцев, а главное, поищите обходной путь.
Тамара частенько выполняла роль разведчика. В случае провала женщине легче выкрутиться.
Тамара и Абдыгали ушли, обронив по традиции скупые слова прощания, а Жилбек приказал снять с плеч мешки со взрывчаткой и расположиться на отдых. Помня о том, что в отделении есть новое пополнение, люди без опыта лесной жизни, он на всякий случай предупредил: курить в рукав, переговариваться только шепотом, потому что ночью голоса слышны очень далеко.
Прежде чем расположиться на сырой земле, партизаны наломали ветвей и устроили для себя постель. Никто не спал. Переговаривались шепотом. Кто-то начал рассказывать длинную историю своей жизни. Прошло минут сорок, когда неожиданно откуда-то сбоку послышался треск сучьев, затем среди деревьев возникла смутная тень человека.
