глаза — век бы смотрел.
— Фляжки давай, доктор! — побежал было, да остановился. — Я мигом!
И ей полегчало: этот быстроглазый рыжий парень будто камень в груди растопил.
Алешка поспешил вниз по склону.
— Куда? — в тени акации расположилось охранение — Семен Карпов с пулеметным расчетом.
— За водичкой!
Семен едва не прокараулил Алешкино возвращение.
— Хенде хох, батя! На-ка глотни. Овечьи следы видел, свежие. Баранинки бы, а? — и побежал дальше.
Девушка взяла флягу, даже не взглянув на Алешку. Обидно стало ему, хотя никогда не обижался на девчат. А тут злость взяла — чуть было не ушел. Но дождался, увидел светлые, с брызгами девичьи глаза, а на щеках ямочки. Алешке так хорошо стало, что лучше не бывает.
— Зовут как?..
— Аня Чистова. Ты заходи.
— Ладно. — не привык Алешка за словом в карман лезть, а тут язык будто потяжелел.
— Леша, показывай, где следы видел, — подошел Семен Карпов.
Алешка отстегнул свою флягу:
— Держи, доктор! Давай свои пустые!
Аня смотрела ему вслед. Вот ведь как бывает: еще вчера и не знала об Алешкином существовании, а сегодня уж и не понимает, как это не знала.
* * *
Овец нашли легко и уже почти окружили их, но выскочил подросток лет четырнадцати, свистнул, хлестнул кнутом барана и метнулся в сторону.
— Стой, дурень! Ты как сюда попал?
Мальчик широко открытыми глазами смотрел на красноармейцев с немецкими автоматами.
— Не бойся, сынок, — успокоил его Семен Карпов. — Сам знаешь, не от хорошей жизни ловили твоих овец.
— А они не мои!
— Зачем же разогнал?
— Отец послал…
— Отец? Где он?
В глазах у мальчишки мелькнуло и исчезло недоверие: усталый дядя смотрел спокойно и ласково.
— Там… Мы скот гнали, а немцы мост разбомбили.
— Зовут-то тебя как?
— Петька…
— Понимаешь, Петя, людей кормить нечем. Овцы-то все равно немцам достанутся.
— То-то и оно, — согласился Петька. — Ну ладно, гоните их туда.
Из-за куста на красноармейцев настороженно смотрела корова. Они подошли ближе — корова мотнула головой, качнулась и уже спокойно захватила пучок травы. Дальше паслось еще десятка три коров. Они придавали лощине совсем мирный вид.
Петькин отец, пожилой грузный казачина, встретил красноармейцев сдержанно. Спросил хриплым басом:
— Три хватит?
— Маловато. Еще бы четыре-пять…
Женщины приводили овец, он валил их на землю, коротко колол.
Семен Карпов поставил половину бойцов в охранение, остальные помогали у костров. Заправляли всем раскрасневшиеся, истосковавшиеся по работе женщины. Петька вспотел, подтаскивая хворост. Его отец сидел сбоку с трубкою в зубах, неторопливый, недоступный треволнениям окружающего мира.
— На ту сторону?
— Туда.
— Скажи, где наша-то сила? У них всего полно, а ты вот здесь как бродяга…
— Вам отсюда уходить надо, Алексей Никитич.
— Сами знаем, не учи.
Нагруженные жареным мясом и свежевыпеченными ржаными лепешками, красноармейцы простились с хуторянами. У поворота лощины Карпов оглянулся: Алексей Никитич, ссутулившись, сидел на прежнем месте, рядом с ним стояли притихшие женщины и девочка.
Над лесом пронеслись два «мессершмитта». Немецкие самолеты целый день висели в небе. Они пролетали стороной, и степь вдали содрогалась от бомбовых ударов. Самолеты возвращались назад, а на смену им летели другие, такие же безучастные к людям на лесистой высоте. Теперь «мессеры», еще недавно равнодушные к зарослям, кружили над ними, прошивали их пулеметными очередями. В ротах появились раненые и убитые. Сомнений не оставалось: отряд был обнаружен.
Цыган положил ствол противотанкового ружья на сук дерева, щелкнул затвором. «Мессершмитты» делали очередной заход — Цыган качнулся от выстрела. Еще выстрелил. Второй самолет отвернул в сторону, мгновенье шел по прямой, испустив шлейф дыма, потом клюнул фюзеляжем, обмяк и взорвался, не долетев до земли. Шурша падали металлические обломки.
Цыган поднял кулак, потряс им и выругался, тяжело и замысловато.
От лейтенанта Фролова прибежал разведчик:
— Идут, товарищ полковой комиссар!
До слуха донеслось пощелкивание: немцы начали прочесывать лес. Вскоре захрустели сучья под ногами бегущих людей.
— Стой!
Десятка два вооруженных красноармейцев с удивлением остановились перед Храповым: они не надеялись встретить здесь полкового комиссара и столько бойцов и командиров.
— Прочесывают… — нерешительно сказал передний.
Через минуту отчаявшийся сержант был зачислен в одну из рот на правах командира взвода.
— Командиры рот — ко мне! — этот властный приказ окончательно скрепил еще недавно разрозненные группы в одно целое. — Навести строжайший порядок в подразделениях! Прорываемся с боем. Впереди пойдут автоматчики старшины Вышегора!
Все чаще лопались разрывные пули. Командиры повели людей навстречу немцам.
В размоине, образованной весенними водами, Вышегор задержал взводы, объяснил задачу: атаковать с близкого расстояния, разорвать цепь, отжать внутренние фланги, чтобы отряд ушел в прорыв.
— Товарищ старшина, там… Босых, — удивленно проговорил Шуриков. — Наши!.. — он выбрался из размоины и, не обращая внимания на окрик Вышегора, побежал в сторону. — Товарищ старший лейтенант! Сюда-а!..
Вышегор тоже увидел Босых, живого и невредимого! Босых настороженно перебегал от дерева к дереву, от куста к кусту. За ним следовала могучая фигура красноармейца Горюнова. С этим гигантом во втором батальоне мог сравниться один Саша Лагин. Немецкий пулемет в руках у Горюнова выглядел легкой игрушкой. За Горюновым тянулась цепочка бойцов. Услышав голос Шурикова, они исчезли из вида, будто растворились в зелени. Потом Босых уже вместе с Шуриковым появился совсем близко, а за ним к размоине спешили сотни две бывших десантников да еще красноармейцы из других частей! Шуриков волчком вертелся среди вновь обретенных товарищей, которых считал погибшими.
— Федорыч, старина! — Босых и Вышегор трясли друг другу руки. — Здорово, политрук!
— Здравствуйте, товарищ старшина!
— Никиткин?!
— Он самый!
Подтянулись пулеметчики, и Лагин, Седой, Ляликов и Малинин на мгновенье забыли о войне, встретившись с товарищами.
— Седой, привет! — улыбался Слепцов.
— Жив, пульрота!
— Писецкий здесь? — перед Сашей стоял Юра Парамонов.
— Нет. О Крылове что-нибудь знаешь?
— Ничего.
— Здорово, паршивец! — на Ляликова бесенком налетел Переводов.
Но возбуждение быстро улеглось. Старший лейтенант Босых вслушался в близкий винтовочно-автоматный треск:
— Комиссар жив? А начальник штаба?
С его лица стерлись последние следы радостного возбуждения. Он оглядел свои новые роты и остался доволен ими.
— Приготовиться!
Расположение гитлеровской цепи угадывалось по голосам, высоким и гортанным. Волна бойцов покатилась им навстречу.
Разорвав цепь, автоматчики Вышегора принялись расширять коридор. Стрельба ожесточилась, но отряд уже втянулся в прорыв. Позиции теперь были словно вывернуты наизнанку: гитлеровцы давили оттуда, где только что находился отряд полкового комиссара. Казалось, стреляли отовсюду, и потребовался весь опыт Босых, Вышегора и Фролова, чтобы сохранить ориентировку.
— Приготовиться к броску! — предупредил Босых.
Красноармейцы на бегу вытягивались в колонну. Вечерело. Теперь многое зависело от того, кто лучше воспользуется темнотой — преследуемые или преследователи.
