НЫНЧЕ У НАС ПЕРЕДЫШКА
Наступили короткие дни затишья. Даже не верилось, что не надо спешить на КП, уточнять изменения линии фронта, получать задание и уходить в бой. Но такое положение, и это все понимали, не могло длиться долго.
Уже через несколько дней мы получили приказ подготовить самолеты для дальнего перелета. Куда? В ответ на этот вопрос сам Георгий Михайлович Смыков пожимал плечами. Оставалось строить догадки. Фронт был широкий – от Черного до Баренцева моря. Предполагали, что нас перебросят в Молдавию, там шли тяжелые бои за днестровские плацдармы. Технический состав с утра до вечера готовил материальную часть самолетов. У летчиков проверялась техника пилотирования. Две «спарки», учебные Ил-2, совершали за день несколько десятков взлетов и посадок. Здесь же инспектор из штаба дивизии делал разбор, указывал на недостатки. И улетал с новым летчиком. Проверка проводилась по всем летным правилам, придирчиво, до педантизма.
В мирное время такие проверки – дело привычное. На фронте часто не до них, там бой – самый строгий проверяющий. Хочешь жить и побеждать – учись самым прилежным образом. И мы учились в каждом вылете, проверяя на практике рекомендации и инструкции и беря на вооружение то, что наиболее целесообразно. Так, например, в зоне зенитного огня соблюдать режим следует только в момент прицеливания. В остальное время, выдерживая режим, лишь поможешь зениткам сбить себя. Отсюда неписаная формула для летчика-фронтовика: «Над полем боя летай, как не положено», то есть так, чтобы противник, знакомый с писаными правилами тактики советской авиации, не мог упредить твой маневр. Одним словом, все заботы были не о чистоте пилотажа, а о его безопасности. А инспекторы требовали именно чистоту. И в этом не было ничего предосудительного, никакого противоречия с тактикой войны. Ведь солдат, готовясь на фронт, порой тоже недоволен строевой подготовкой: зачем, мол, она на фронте. Но строй дисциплинирует, помогает почувствовать локоть товарища, силу взаимодействия. Так и с чистотой техники пилотирования. Овладев ею, летчик свободнее вел себя в реальном бою, лучше выполнял самые сложные маневры и пилотажные фигуры, Не скрою – мне здорово пришлось попотеть, чтобы заработать у требовательного инспектора высший балл.
В тот же день старший техник Несметный доложил: на одном из самолетов требуется проверка мотора в воздухе. Кто должен проверить? Конечно, командир эскадрильи. Погода начала портиться, накрапывал дождик. Не теряя времени, я посадил механика в кабину стрелка, и мы поднялись в воздух. Мотор, действительно, давал перебои. Внизу ровная таврическая степь, аэродром ушел куда-то в сторону. Пока подбирал мотору нужный режим, потерял высоту. Пришлось снова ползти вверх, все время вслушиваясь в капризы сердца машины. Потом, когда мотор заработал сносно, оглянулся и не увидел под собой аэродрома. Ругнул себя за то, что не засек курса и времени взлета. Далеко ли ушли от своей точки? И тут совершенно неожиданно увидел справа по борту аэродром. Наш должен быть слева. А этот какой дивизии? На душе стало тревожно: заблудился в трех соснах! И это летчик, которого не раз хвалили за умелую ориентировку, которому доверяли сложные задания! Выхожу на железную дорогу Джанкой – Симферополь, беру направление на восток. Глянул на компас: а его стрелка показывает на север. Что за чертовщина! Как мог произойти сдвиг на 90o? Решил не доверять чувству и против собственной воли развернул самолет на 90o, точно по компасу. Вскоре опознал станцию Биюк-Онлар[3], оттуда по грунтовой дороге и вышел на свой аэродром. Когда сели, механик спрашивает:
– Товарищ командир, зачем мы ходили на Биюк-Онлар?
– Я наш аэродром потерял.
– Он же был под нами, только справа…
Вот тебе и на! Механик узнал его, а я, летчик, нет. Как это случилось, никак не пойму. Думал, что такое случилось только со мной. Потом узнал, что и с другими бывало. Один из опытных летчиков как-то рассказывал мне:
– Долетался до того, что не знаю, куда дальше лететь. А горючее на исходе. Вдруг прямо перед собой вижу какой-то аэродром. Обрадовался, ладно, хоть и заблудился, сяду у соседей, восстановлю ориентировку. Сел, показывают, куда рулить. Зарулил. Выключил мотор и, не вылезая из кабины, спрашиваю механика:
– Какой это аэродром?
Механик что-то медлит с ответом, потом узнаю знакомый голос:
– Вы же на своей стоянке, товарищ командир…
Что ж, и такое бывало… Недолгими были наши учебные будни. В один из майских дней мы увидели спешившего на аэродром майора Красикова. Андрей Яковлевич еще издалека закричал, размахивая бумажкой, видимо телеграммой:
– Летим! В район Харькова!
Но какой же это фронт? Бои шли у Львова и Кишинева, у западных границ страны. Лишь Белоруссия нависала с севера в виде балкона – там еще были гитлеровцы. А над «балконом», дугой выгнув линию фронта, находилась оккупированная врагом Прибалтика. Перелет прошел нормально. Приземлились мы в Волчанске, недалеко от Харькова.
– Теперь наша задача – получить пополнение и набраться сил для новых боев, – говорит подполковник Смыков.
Ровно год мы в непрерывных сражениях. Люди устали от круглосуточной боевой готовности, постоянного напряжения, изнуряющего труда, частого риска. Выбился из сил и технический состав, ремонтируя раненые машины. Очень мало осталось у нас исправных «илов». Моторы, работавшие в момент боя на предельных режимах, все чаще и чаще напоминали о себе, а порой просто отказывали. Но люди не могли такое себе позволить. Шла священная война… Работали на износ, надеясь, если останутся живы, восстановить силы после Победы. А она, такая желанная, была все ближе. Сводки Совинформбюро радовали новыми западными направлениями, сообщениями, в которых мелькали названия уже чужих городов. Едва успели мы осмотреться на новом месте, как получили команду выехать на восток, в глубокий тыл за самолетами. До Харькова ехали на автомашинах, оттуда, за Волгу, поездом. Пока ожидали его, успели побродить по городу, о котором не раз упоминалось в фронтовых сводках. Для меня первое упоминание о Харькове связано с теми далекими годами, когда к нам в валдайский край прибыли тракторы. На них выделялись буквы «ХТЗ» – Харьковский тракторный завод. Об этом я и рассказал товарищам.
– Сейчас, говорят, от ХТЗ остались одни развалины, – заметил Александр Карпов. – Ох, и трудно стране залечивать такие раны!
Но страна уже полным ходом восстанавливала жизнь в освобожденных районах. Мы видели, как на железнодорожную станцию Харьков прибывали эшелоны с сибирским лесом, уральским металлом, кавказской нефтью. Из эвакуации возвращались заводские бригады. В городе работали учебные заведения, в том числе и военные.
Здесь мы впервые увидели и суворовцев. На одной из городских улиц навстречу группе летчиков шел мальчик в форме с погончиками и малиновыми лампасами. Увидев офицеров с боевыми наградами на груди, сразу подобрался, лихо вскинул ладонь и, оттягивая носки аккуратных сапожек, четким строевым шагом с безупречной выправкой прошел мимо шагавшего чуть впереди лейтенанта Маркелова, поедая глазами летчиков. А они живо обсуждали какой-то вопрос и не обратили внимания на суворовца. Шагая с Карповым немного сзади, мы решили исправить оплошность товарищей. Но было уже поздно. Маленький суворовец преподнес фронтовикам хороший урок. Развернувшись, он скорым шагом догнал летчиков и, обращаясь к Маркелову, который, как всегда, мыслями витал где-то далеко, выпалил:
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
Словно очнувшись от сна, Маркелов увидел перед собой суворовца и поднял голову:
– Обращайтесь.
– Товарищ лейтенант, разрешите получить замечание!
– Какое замечание? – сразу пришел в себя Николай, глядя сверху вниз на стройного мальчика с вытянутой ладонью у виска.
– Вы не ответили на мое приветствие!
Подошли другие летчики. Маркелов растерянно посмотрел на них, словно ища поддержки, но потом нашелся:
– Замечаний нет. Доложите своему командиру: летчик-штурмовик лейтенант Маркелов объявил вам благодарность за отличное знание строевого устава!
– Служу Советскому Союзу! – по-ребячьи звонко, с сияющими глазами ответил суворовец.
Долго еще вспоминали мы этого мальчика, решив, что он не иначе, как бывший сын полка. Говорили о недавно созданных суворовских и нахимовских училищах. А кто-то из летчиков заявил:
– Если будет у меня после войны сын, обязательно направлю в суворовцы.
Больше всего был поражен находчивостью суворовца Маркелов. Он даже рад был, что попал впросак.
– Ну и шкет! Подумать только: «Товарищ лейтенант, разрешите получить замечание!» – Николай петушиным голосом повторил просьбу суворовца. – Уверен, из него выйдет настоящий офицер! А может, и полководец. А?
Завод нас встретил дружным хором моторов, трудовым ритмом цехов, повеселевшими лицами рабочих. Фронт находился за тысячи километров, позади остались трудности эвакуации, голодные и холодные месяцы первого года войны. Тогда целью жизни каждого рабочего было выполнение приказа – как можно больше и быстрее дать фронту самолетов. В каждом цеху висел лозунг «Все для фронта, все для победы!».
