— Понюхай, чем пахнет! И не оскорбляй пролетариат, а то получишь по сопатке!
Кузя, положив на парту книги, показался в дверях. Он спрыгнул с крыльца и присел на корточки за спиной Кикадзе. Ученик в сарпинковой рубашке толкнул сладкоежку, и тот, взмахнув руками, перевернулся через Кузю.
— Сошлись враги!..
Никто не видел, как подошла Лидия Ивановна.
— Отправляйтесь в классы, сейчас будет звонок! — строго сказала она.
Ученики бросились в школу, подталкивая друг друга. Кикадзе стряхивал с себя пыль.
— Зареченское хулиганье! — цедил он сквозь зубы.
Учительница не стала его слушать.
— Сам хорош! Иди на урок!..
Ленька Индеец немного опоздал. Он заявился в класс, когда все уже были на местах и ждали учителя. Сосед по парте сердито спросил:
— Ты зачем вчера соврал, что мой отец ногу сломал?
Ленька оскалил белые зубы.
— С тобой уж и пошутить нельзя!
— Хорошие шутки. Я целую версту бежал… на Хитрый остров. В нардом не вернулся, оркестр подвел.
— А вы разве на Хитрый переехали? — нарочно удивился Ленька.
— Мы всегда там жили!
— Я не знал. Думал, что ты прибежишь обратно со своей балалайкой.
— Я играю на мандолине. Соло! Ты ведь и гитариста обманул.
— А зачем он верит вракам! — выкручивался Ленька.
— Ты не финти! — все больше сердился одноклассник. — Танцы лопнули… Погоди. Химоза займется этой историей. Кое-кому дадут на орехи!
— Тише ты! Лидия Ивановна идет.
Ученики не знали, что Химоза и в самом деле занимался вчерашней историей. В кабинете директора он бегал из угла в угол.
— Не ожидал от вас, Александр Федорович, такого подвоха, не ожидал. Ну, почему вы не пришли на собрание?
Директор гладил ладонью лысеющую голову.
— Обстоятельства помешали.
— Какие могут быть обстоятельства, если вы обещали! — Химоза плюхнулся в кресло. — Рассчитывал на вашу поддержку, а вы… Небось большевикам обстоятельства не помешали, они послали на собрание Усатого. Он там громил нас.
— Громить большевиков я не умею! — тихо произнес директор, постукивая длинными пальцами по столу.
Химоза ворочался в кресле.
— Поймите, Александр Федорович, мы провалились… Оркестр разбежался… Вы могли бы выступить, как директор школы, взять соучраб под защиту, зажечь учеников и всю молодежь…
— Зажечь? — Директор откинулся на спинку кресла. — В таких делах я вам не помощник… Дэ-вэ-эр, конечно, это хорошо, но, сами видите, коммунисты забрали большую силу. Еще с места попросят, скажут, что я нелояльно настроен. Нет, нет!..
— Вы жалкий трус! — вскипел Химоза, вскакивая с кресла. — Мы же имели в виду превратить соучраб в секцию молодежи при партии социалистов-революционеров. Я так надеялся на вас, Александр Федорович!
Директор передвинул на столе пресс-папье, закрыл чернильницу медной крышкой.
— Вы, конечно, помните священнослужителя отца Филарета… Умная голова! Собираясь бежать в Харбин, он говорил: «Времена меняются, надо другие молитвы читать». На меня особенно не рассчитывайте, Геннадий Аркадьевич!
Химоза снял пенсне и начал протирать их носовым платком.
— Уважаемый Александр Федорович! Девиз нашей партии — «В борьбе обретешь ты право свое». Как вам угодно, а я не складываю оружия!
Не прощаясь, он выбежал из кабинета, пенсне его раскачивалось на шнурочке.
* * *
Возвращаясь из школы домой, Костя и Вера по установившейся с детства привычке завернули к зданию вокзала… Буфет пустовал. В шкафу за стеклом были выставлены кедровые орехи в газетных кулечках, небольшой берестовый туесок с переспелой брусникой. Прошли по коридору.
— Помнишь, Вера, в билетной кассе помещался чехословацкий комендант, напротив японский, а в этой…
Из комнаты, в которой когда-то располагался семеновский комендант, вышел Блохин.
— Босоногая команда пришла! — узнал он школьников. — Ну, как у вас там после вчерашнего тарарама?
Костя сказал, что Кикадзе учиняет допросы, а Химоза ходит мрачнее тучи.
— Ничего, на сердитых воду возят, — засмеялся Блохин. — А вы скоро станете комсомольцами?
— Вот собираемся вместе, — ответил Костя, почему-то краснея.
— Быстрее собирайтесь! — подбодрил Блохин.
Он свернул в комнату дежурного по станции, а Костя и Вера открыли дверь к техническим конторщикам. Здесь иногда ученикам давали старые канцелярские книги с чистыми оборотными страницами. Ребята делали из них хорошие тетради…
При выходе из вокзала на перрон Костя и Вера столкнулись с незнакомым парнем лет семнадцати. Он был в шапке-ушанке, английском зеленом френче и старых ичигах, из прорванных носков которых торчали соломенные подстилки.
— Слышь-ка, поди сюда! — позвал незнакомец Костю, отошел к станционному колоколу и начал рыться в одном из карманов френча…
Такие френчи Костя видел не раз. Как они попали сюда, за Байкал? Шили их где-то в Англии солдатам королевской армии, но адмирал Колчак, царствовавший в Сибири, выпросил у англичан обмундирование для своего разношерстного войска. В нем и отступали колчаковцы на восток. Кто-то из солдат перешел в этом френче к красным. Или какой-нибудь голодный колчаковец променял его в деревне на буханку хлеба, а то и на котелок картошки. А может быть, просто бросил на военной дороге…
Парень достал сложенный вчетверо листок, протянул его Косте, но сейчас же отдернул руку назад.
— А вы кто будете? Комсомольцы?
— Нет еще! — сказал Костя.
— Тогда я с вами в бабки не играю! — парень вздохнул. — Мне бы кого из комсомола!
— Да ты не бойся! — успокаивала его Вера. — Мы вчера в нардоме поднимали руки за комсомол!
Повертев бумажку, парень нерешительно подал ее Косте.
— Прочитай!.. Видишь, какая штука. Порешили у нас в деревне отправить меня на станцию с письменным отношением. Отец, как узнал — начал ругать на чем свет стоит, обещал вожжами отстегать. Я ночью убежал на разъезд и сюда пехтурой 27 верст тащился. Денег на билет нету, собрали на один конец. Вот обратно барином поеду!..
Костя развернул листок и держал его так, чтобы Вера тоже могла читать…
«…Мы по силе своей стали воедино, организовали кружок молодежи. Посылаем к вам человека, сознаем, что он не знаком с новым строем жизни, также и мы не ознакомились, поэтому, товарищи, просим разъяснить все ему. Также не откажитесь поделиться с нами инструкцией и разными информациями…»
— Комсомол помещается в библиотеке, — охотно объяснил Костя. — Сразу за вокзалом дорога идет и гору, увидишь горелые столбы — это партизаны японский склад в прошлом году сожгли, за столбами будет длинный барак, за ним библиотека…
— Сам я не найду! — признался парень. — Мне бы главного повидать, я с пустыми руками не могу обратно двинуть.
Костя вернул ему бумажку.
— За главного в комсомоле кочегар Митя Мокин, но он, однако, в поездке… Погоди, есть еще Федя-большевичок!..
— Слышь-ка, — попросил парень, — веди меня к этому большевику, дело верное!
По дороге в депо Костя и Вера узнали, что приезжего из деревни зовут Андреем Котельниковым.
* * *
На кухне, около курятника, стоял маленький сундучок с ручкой. Значит, приехал отец. Младшие братишки и сестренки, привыкшие к тому, что Тимофей Ефимович всегда привозит подарки от «зайчиков», бегали с кусочками серого хлеба.
— Эх, у нас-то овсянка! — наперебой хвастали они Косте, не понимая, что овсяный хлеб появился не как щедрость и богатство новой власти, а как признак ее большой бедности. Костя догадался: отец сопровождал воинский эшелон, и народоармейцы выдали ему паек. Армия. Дэ-вэ-эр не всегда имела пшеничный или ржаной хлеб, вот теперь она довольствуется овсяным. Он крошится и разваливается от малейшего к нему прикосновения.
В комнате разговаривали двое. «Папа и Храпчук. Спорят, наверное». Костя пригладил ладонями волосы, вошел к старшим. Ему представилась много раз виденная сцена.
У окна, заставленного горшочками герани, сидел отец, закинув ногу на ногу. С малых лет Костя считает его похожим на Тараса Шевченко: лысеющая голова, лохматые брови, крупный нос, чуть свисающие усы. Сходство пропадает лишь тогда, когда отец надевает очки… Машинист Храпчук, слушая собеседника, ходил по комнате. Остановился у книжной полки, повертел в руках старый номер «Нивы», подошел к столу, над которым висела в рамке под стеклом картина: тихое озеро, заросшее лилиями, в лодке плывет красивая девушка в голубом платье. Храпчук покачал головой и отошел к окну, глядевшему в огород. Машинист — маленького роста, толстенький, но очень подвижной, недаром все его зовут непоседой. Смотришь на него и прежде всего видишь широкую, пышную бороду. Когда-то она была каштановой, но с каждым годом все больше покрывается сединой. И только глаза его остаются молодыми — такие они живые, зоркие…
— Как учишься, сынок? — сразу же спросил отец.
— Ничего. За домашнее сочинение Лидия Ивановна «оч. хор.» поставила.
