- Как можно выжить с такой едой?
- Привыкли. Работали мы по 12 часов в день. Голод заставил меня украсть у хозяина брюкву… Полицай поймал меня, и мне присудили двадцать пять плёток. Меня уложили на скамейку, привязали руки и ноги ремнём и били до потери сознания. Тогда они меня бросили в бассейн с водой и ушли, видно подумали, что я умерла, а я живая осталась.
- Вот ужас!
Девчата замолчали, радуясь в душе, что подобное не случилось с ними. Люксембургские девушки Мария, Жанна, Джерми и «остовки» Сашка с Варей были основной «ударной силой» по кормежке спешивших в столовую на обед гражданских рабочих.
- Подавайте скорее! – подгоняли они друг друга.
Раздавали супы и второе Мария и землячки, они могли общаться на своём языке. Ну, а на подхвате были русские девчата, чуть что, они тут как тут.
- Сашка, тащи тарелки!
На второе работягам подавали на тарелках алюминиевых, разделённых на три отделения, картошку с соусом, красную тушёную капусту, и яблочное пюре.
- Так жить можно. – Удивилась Варя и присвистнула: – У нас мужиков так не кормят.
Мария была страсть, какой заводной. Говорит-показывает Татьяне, давай мол, кто быстрее стулья перевернёт сиденьями поверх столов. Наперегонки делают, хохочут. Потом вдвоем по просторной столовой танцуют, как могут…
- Лишь бы комендант не заприметил.
- Заимел дурацкую привычку появляться в любом месте, как чёрт из табакерки.
Где-то Мария раздобыла велосипед, и после дел они с Жанной катались по лагерю, пока Санька не зарулила в колючую проволоку ограждения…
- Все ноги себе оцарапала.
Повезли они как-то на завод рабочим суп в больших термосах. Подошедший мужчина что-то спросил у Саши. Ну, она и ответила ему на их языке, как её научила Мария. Конечно, сама она не знала, что ему ответила. Люксембуржец удивлённо заморгал глазами и сказал:
- Никс гут!
Тут до Саши дошло, что она что-то сморозила. А мужчина помахал Марии рукой и как бы укорил её. Она рассмеялась в ответ:
- Ха-ха-ха!
Во время одной из таких поездок, люксембуржец на заводе сфотографировал девушек и потом передал фото. Мария даже водила подружку в парикмахерскую, где Саше сделали кудри.
- Красота! – восхитилась результатом заказчица.
Платила за Шелехову всегда Мария. А Варя-подружка, та была с косой и кудри ей были не к чему.
- Ведь все девчата люксембургские с навитыми кудрями.
- Они ходят ухоженные, чистые, одетые хорошо, туфли на каблуках. – Призналась Варя и поправила причёску. - Мне не хочется от них отставать.
В бараке Сашке, как и всем, выдавали на день булку с сахарином. Да и Гербак колбаской их при случае угощал. Вот она ту булку с колбасой и носила переводчице Вале, чтобы та одежку получше ей давала.
- Зато зимой пальто хорошее будет…
Через месяц пребывания в столовой Варя отъелась и тоже стала так делать.
- Я дома так не ходила, как за этой колючей проволокой, - недоумевала она. - Хорошо одетая, обувь на каблуках.
- Видно в Люксембурге у тебя так не было?
- Вообще добрые были люди, эти люксембуржцы, - ответила Варя на вопрос подруги. - Они даже давали нам в лагере концерты. Приезжали музыканты, человек десять с аккордеоном и ещё чем-то. Разве я тогда это где видела… Давали лагерным представление они на сцене в столовой нашей. Водили нас в театр. Это было недалеко, днём шли колонной, безо всякой охраны. Здание большое, сцена тоже. На окнах роскошные портьеры. Сидели на стульях. Там выступали наши русские артисты, акробаты…
- Ишь ты!
- У них своя музыка. Это было так интересно. Где бы мы, глупомордые, в своих степях это увидели...
- Это точно!
Несложную работу по столовой они знали и делали хорошо. Посуду мыли дочиста, благо воды тёплой и порошка не жалели. Столы длинные обеденные и стулья промывали каждый день.
- Полы кафельные аж блестят, как первый ледок на речке.
Нигде ни соринки, ни пылинки, хотя завод в округе круглые сутки дымил - «кушпылил» мелкой пылью. На кухне был газ в баллонах, грелась вода, и поэтому силёнок своих девчата не жалели.
- Лишь бы не отправили в концлагерь…
… Однажды в столовой советский военнопленный мыл в чану свою посуду, и спросил у Саши с Варей.
- Девчата, а вы отколь будите?
Не успели они и рта раскрыть, как внезапно открывается дверь и появился недовольный комендант лагеря Мопи. Его перевели сюда недавно, он важно носил жёлтую эсэсовскую форму. Плотный немец, уже пожилой, с приметными, ухоженными усами на лице. Он ходил в высокой фуражке на голове, на руке повязка с черной свастикой.
- Schweigen! Молчать.
Высокий, рослый дядя смазал Александре ладонью по лицу. Он проходил рядом и случайно услышал русскую речь. Любые контакты военнопленных с гражданскими строго воспрещались! О чём всё время напоминалось, и это нарушение строго наказывалось.
- Мы даже не говорили. - Саша опешила и залилась краской.
Она стояла в растерянности и тихо плакала. Военнопленный собрал свои миски-поварёшки и исчез. Вокруг все притихли.
- Нельзя, - грозно произнёс Мопи. – За нарушение будешь наказана. Месяц работы на заводе… Понятно?
- Ясно.
Сашу отвели на завод в столярный цех убирать стружки-опилки, там работали одни мужчины, и среди них выделялся один мальчик, лет семнадцати.
- Какой красивый!
Звали его Никита, он был родом из Киева. Саша отвыкла от внимания парней и поэтому стремилась проводить с симпатичным молодым человеком всё время. Девушка забыла об осторожности и он, наверное, тоже. Они часто стояли вместе, шутили и смеялись, а у Саньки хохот был звонкий, красивый.
- Arbeiten! Работать.
Мастером служил старик-немец, длинный, худой и рыжий. Однажды он подошёл к ним, размахнулся, и ударил парня.
- Смеяться будете в другом месте.
Так в наказание за первую влюблённость Александра попала в настоящий концлагерь.
Хорошо летом на Дону! Весело зеленеют поля, среди ярких садов скрываются уцелевшие хутора, кое-где в небо вонзаются колокольни полуразрушенных церквей. Много солнца и воздуха. Приволье… А небо синее-синее!
- На душе хорошо, и войны будто нет. – Подумал Иоганн Майер.
Моторизованная воинская часть, в которой он служил, всегда попадала в самую гущу сражений. Только солдаты немного пришли в себя от самого жестокого из известных им до сих пор боёв, батальон вновь направили на новый участок, где ситуация чрезвычайно накалилась.
- Опять наступление, - простонал Ковач и осуждающе покачал крупной головой. – Сколько можно рваться в глубину этой варварской страны?
- А как ты собирался добиться победы? – усмехаясь, поинтересовался Вилли.
- Любая цивилизованная страны давно бы подписала капитуляцию. – Воскликнул эмоциональный Пилле. – Только не Россия!
- Если так пойдёт дело дальше, - задумчиво протянул Иоганн, – неизвестно кто капитулирует.
- Что за пораженческие настроения Майер? – натурально удивился Францл. – Неужели ты не видишь, что мы на пороге великой победы?
- Дай Бог!
- Русские бегут как зайцы, - засмеялся довольный Вилли, – мы никак не можем их догнать.
Полностью ко всему безразличные, они тряслись, сидя на скамейках, и желали только всё время ехать и ехать вот так: наслаждаясь бездействием и чувством безопасности. На дощатых сиденьях было достаточно места.
- Тесно у нас становилось лишь, когда прибывает пополнение, - невпопад заметил Иоганн, - но после последнего боевого столкновения наши ряды заметно поредели.
- Не каркай, Иоганн!
- После стольких боёв становишься невосприимчивым к смерти. – Нарочито громко сказал Майер. - Помните не так давно мы ехали на грузовиках по ухабистой дороге, слишком узкой для того, чтобы водители могли свернуть в случае необходимости... Посередине одной колеи лежал мёртвый русский, и тяжелогружёные грузовики впереди нас неоднократно переехали его, так что он был размазан по земле, как блин.
- Вечно ты вспоминаешь всякую ерунду. – Поморщился Ковач и посмотрел на него с осуждением.
- Мы сидели позади в своем грузовике, а один из солдат рассказывал смешную историю… Мы видели мёртвого русского и под своим грузовиком тоже, который легко переехал его, но солдат продолжал рассказывать, не прерываясь, а мы все смеялись там, где было смешно.
- Давайте лучше споём. – Предложил Вилли и начал напевать первым.
Солдаты сначала разрозненно, о потом дружнее подхватили известный народный мотив:
- Oh, duliberAugustin.
На следующее утро батальон приступил к новой боевой операции. На этот раз они должны были захватить широко раскинувшееся крупное поселение.
- Это станица Чернышевская, - сказал взволнованный Фом. – Я бывал здесь когда-то.
- Станица? – удивился образованный Иоганн. – Какое странное обозначение населённого пункта.
