Конвоиры, ведшие арестованного, бросили Ковача и подбежали к раненому.
Один за другим раздались еще два выстрела.
Ёжо наклонился над Цирилом, лежавшим с закрытыми глазами, стал его тормошить:
— Цирил, Цирил! — и вдруг закричал во весь голос: — Цири-ил!..
Подумав, что Цирил убит, Ёжо хотел уже бежать в деревню, звать людей, как вдруг Цирил сжал его руку, Ёжо обнял друга, помог ему сесть.
И тут они сразу увидели все, что произошло на дороге.
Почти рядом с ними, уткнувшись носом в дорожную пыль, лежал гардист, целившийся в Ёжо. Второй вытянулся метрах в пяти от дороги. Его винтовка лежала далеко в стороне. А третий свалился с кручи в речку.
Еще не понимая, что произошло, Цирил припал к отцу. Тот дышал тяжело, судорожно, точно ему не хватало воздуха. Но в глазах его, устремленных куда-то вверх, горела живая, радостная искра. В последнем усилии Ковач приподнял руку и, указывая на огромное дерево, прошептал:
— Он там… Узнайте, кто он. Отведите к баче…
Ребята посмотрели в сторону старого, развесистого бука, выступившего на несколько метров из сплошной полосы леса и стоявшего, как сторож, у самой дороги. В густых темно-зеленых ветвях они разглядели незнакомого парня, высокого, худого, с глубоким шрамом во всю правую щеку. Парень слез с дерева.
Цирил и Ёжо смотрели на него как зачарованные и долго не могли заговорить.
— Кто вы? — спросил наконец Ёжо.
— Русский.
— Рус… — шепотом в один голос повторили они. — Настоящий рус!..
Незнакомец спустился на дорогу.
— Товарища надо унести в лес! — деловито распорядился он. — Сейчас нагрянут…
Из села уже бежали мужчины, женщины, дети.
— Гардисты идут! — крикнул Ёжо, когда Цирил и русский стали поднимать вдруг обмякшего Яна Ковача.
— Пусть идут, если хотят того же! — ответил русский, низко склонившись над Ковачем.
Он приложил ухо к груди, подержал за руку, встал и, тяжело вздохнув, медленно стянул с головы рваную заячью шапчонку.
Люди из деревни были уже рядом. Слышался топот кованых сапог гардистов. Цирил, упав на труп отца, рыдал, вздрагивая всем телом. А Ёжо, вцепившись в руку русского, тянул его в лес и умолял:
— Убегайте! Гардистов много! Убегайте!
Гриша, не двигаясь с места, смотрел в открытые безжизненные глаза человека, к которому он два месяца шел таким трудным, далеким путем.
Наконец он повернулся к Ёжо:
— Если не боишься, проводи.
— Скорее, скорее! Вас заметят! — горячился Ёжо.
— Пусть они меня боятся, а не я их, — ответил юноша спокойно, забрал патроны у убитых гардистов и только тогда пошел за Ёжо.
Пройдя километра два и перевалив через вершину горы, Ёжо остановился и предложил отдохнуть в укромном еловом лесочке.
— Теперь не догонят, — махнул он в сторону дороги; оттуда еще доносились крики, ругань, стрекот мотоциклов.
Посмотрев на своего спутника, паренек несмело спросил, как его зовут.
— Гришка, — ответил русский.
— Гришькоо, — певуче повторил Ёжо. — Гришькоо…
Услышав такое своеобразное произношение своего имени, Гриша снова вспомнил старика Гудбу, его просящий, предсмертный взгляд и такое же певучее: «Гришькоо». А как только всплыл в его памяти образ старика коммуниста, в нем снова пробудилась жажда деятельности. Надо что-то делать. Нужно придумать какой-то выход.
— Найти бы второго! — Гриша судорожно, как утопающий, схватил проводника за плечо. — Ты знаешь всех жителей своего села?
— А как же!
— Называй мне все фамилии по порядку! Только не пропусти ни одной! — потребовал Гриша, надеясь услышать фамилию, похожую на ту, которую назвал перед смертью Вацлав Гудба.
Но только назвал Ёжо две фамилии, как до беглецов донесся тяжелый топот и шумное дыхание запыхавшегося человека. Потянув своего проводника за рукав, Гриша скрылся под большой елью.
— Гришькоо, не бойся, — спокойно сказал Ёжо. — То наш бывший учитель, пан Шпицера. Самый добрый человек на свете.
На поляне появился сухощавый, тщедушный человек лет сорока. Он боязливо озирался и близоруко щурился. Одной рукой поправляя пенсне, а другой прижимая к себе сверток, учитель остановился в нерешительности. Ёжо окликнул его. Тот подошел и, удивленно глядя в глаза Гриши, спросил:
— Рус?
— Да.
— Товарищ? — улыбнувшись, добавил учитель так, будто это слово было какой-то особой, присущей русскому фамилией. — Здравствуй, товарищ! — И, придерживая локтем сверток, он неистово, обеими руками затряс руку Гриши. — Хорошо, товарищ! Не бойся. Мы гардистов направили совсем в другую сторону, за Грон. Мы сказали: там много парашютистов и все с пулеметами.
— И они побежали за Грон?
— Такие побегут на край света! — Учитель даже отвернулся, словно боялся, что русскому неприятно будет видеть его исказившееся от негодования худое, зеленоватое лицо. — Наш комендант так старается, словно ему сам Тиссо пообещал портфель Шанё-Маха[5]… — Вдруг он спохватился, заспешил: — Товарищ, вот возьми на дорогу. Тут аптечка, на случай, и еда. Я пойду в другую сторону, а то меня видел Ма-речек.
— Маречек?! — невольно воскликнул Гриша, услышав уже знакомую фамилию.
— Вы его знаете? — удивился учитель.
— Н-нет, не знаю. Откуда же? Просто нехорошо, если вас видели. Спасибо за аптечку, товарищ учитель. Пекне дякуем, — добавил Гриша по-словацки.
Учитель вынул из кармана зеленую с черными обводами бумажку в сто крон, сунул ее в руку Гриши, буркнув: «На всякий случай», — и поспешно ушел под гору.
А Гриша и Ёжо отправились дальше. Через некоторое время Гриша спросил Ёжо, не выдаст ли их учитель.
— Что вы! Он так ненавидит гардистов! Он очень больной, а то уже давно был бы в партизанах.
— Ты, кажется, сказал, что это бывший учитель? — вспомнил Гриша. — Он не работает или ты не учишься?
Ёжо гордо улыбнулся:
— Нас обоих выгнали из школы за одно и то же дело.
И Ёжо охотно рассказал историю своего исключения.
Однажды от проходивших через село солдат Ёжо услышал загадку: «Кто за что воюет?»
Придя в школу, он загадал ее ребятам.
Прошло два урока, а никто не отгадал. Тогда Ёжо сказал: «Русский воюет за Родину. Немец — за фюрера. А гардист — за одну крону двадцать грошей в день». Вместе с ответом он написал загадку на доске. Вошел учитель, этот самый пан Шпицера. Прочитал, улыбнулся и все стер. Но директор об этом узнал. И на следующий день пан Шпицера уже не был учителем, а Ёжо Спишак — учеником.
— Вот ты, оказывается, какой! — выслушав рассказ, обрадовался Гриша. — На ходу подметки рвешь!
— Зачем рвать подметки? — удивился Ёжо.
— Так говорят у нас про смелых.
— Тогда это лучше про Цирила. Он самый смелый! — Ёжо посмотрел по сторонам и добавил почти шепотом: — Он знает, где спрятана валашка Яношика.
— Да ну?
— Только я это одному вам. Потому, что вы — товарищ.
— Учитель помешал нам, продолжай называть фамилии жителей, — снова попросил Гриша.
— Я называл Томашека и Седлака? Да?.. Это на самом верхнем конце. А дальше — Маречек.
— Тот самый, про которого учитель говорил?
— Маречек у нас один.
— Почему учитель боится его?
— Плохо знает. А Маречек коммунист и очень смелый.
— Ты-то откуда знаешь?
— Знаю. Мы с Цирилом видели, как он в полночь приклеивал на стене листовку. Против Гитлера. Страшно запрещенная. За такую листовку у нас в школе можно выменять велосипедную камеру или даже лампу к радиоприемнику.
— Видели и никому не сказали?
— Мы ж не девчонки! Насчет тайны у нас с Цирилом, как у Яношика.
— А, кроме Маречека, в Туречке есть еще коммунисты?
— У нас здесь все коммунисты! — выпалил Ёжо. И пояснил, что коммунистами всех жителей села назвал сам комендант полиции пан Младек за то, что ни один парень из их деревни не пошел добровольно в гар-дисты.
Продолжали путь не спеша, Ёжо перечислил десятки фамилий, но той, какую хотел услышать Гриша, так и не назвал. Теперь одна надежда оставалась на бачу. Старый человек скорее что-нибудь придумает.
К середине дня забрались в чащу, сели возле ручья и пообедали бутербродами с паприкашем, которые оказались в свертке учителя. Решено было отдохнуть здесь до вечера, так как днем к баче могут прийти люди из села.
Показав на зеленевшую вдали лысую макушку горы, Ёжо сказал, что это и есть Крижна — гора, на которой стоит шалаш бачи.
Крижна казалась отсюда совсем небольшой сопкой, вокруг которой на склонах и отрогах синели бесконечные густые леса. На выпуклой зеленой макушке, как бородавка на бритой голове великана, чернел большой камень.
Гриша принял его за развалины крепости или древнего замка, каких он немало встречал в горах Словакии. Подобно сторожевым псам, покоятся эти руины на самых красивых голях и скалах. Гриша слышал немало местных легенд и преданий, связанных с борьбой против турок и мадьярских феодалов, которые совсем еще недавно были самыми жадными грабителями Словакии, Верховины и Моравии.
