— Добру ден! Будте здрав! — приветствовал он меня, словно старого знакомого, крепко пожимая руку и широким жестом приглашая в тень. И я, давно облюбовавший это место «для себя», ощутил, что пришел истинный хозяин. Мы разговорились. Богумил Гоулек оказался моим земляком — токарем пражского автомобильного завода. За плечами его — большой жизненный путь. Годы подневольного труда, муки фашистского концлагеря… Гоулеку за пятьдесят, но он несокрушим, как крепкий кедр, и уверен, что, поскольку до недавних лет жизни ему не было, он только теперь начинает ее ощущать в полной мере. Гоулек учится в вечерней школе взрослых, посещает с двенадцатилетним внуком воскресные симфонические концерты, охотно ходит на лекции о происхождении Вселенной и выписывает все журналы по автомобильной технике. Он слушал недавно Девятую симфонию Бетховена и теперь, сидя у памятника, внимательно вглядывается в ее творца, просит меня рассказать о нем.
История с Бетховеном и Гете потрясла Гоулека. Он вскочил на ноги, вплотную подошел к памятнику, казалось, хотел пожать Бетховену руку.
Солнце клонилось к горам, и мы медленно и молча шли по тропе Бетховена среди скрипящих от вершинного ветра мачтовых сосен. Косые лучи, словно длинные пальцы по клавишам, скользили по стволам деревьев, и тропа Бетховена звучала — мы слышали это оба! Я, старый художник из Праги, и Богумил Гоулек — старый пражский рабочий. Вы можете о том спросить его сами…
С тех пор мы стали друзьями, встречались ежедневно у колоннады и, свершив несложные процедуры с поильником, уходили в лес.
Однажды на своем обычном пути по набережной реки Теплой, у отеля «Отава», мы увидели большое скопление народа. «Не случилось ли чего?» Оказалось, на набережной прогуливался Форд, тот самый, настоящий американский Форд — автомобильный «король», приехавший на лечение в Карловы Вары. Ничем не примечательный господин, благообразный, с проседью, как преуспевающий клерк, он важно вышагивал с женой и собачкой, а невдалеке, демонстрируя величие «короля», стояла его машина — длинный, как трамвай, сверкающий лаком и металлом, единственный на весь курорт огромный «форд», рекламно запечатлевший фамилию своего уникального хозяина на десятках деталей, в том числе и на невероятных размеров багажнике.
Зеваки во все глаза смотрели на заокеанскую знаменитость, и меня охватило знакомое с давних лет чувство гнева, когда на некоторых лицах я прочел плохо скрытое благоговение перед богатством. «Жива — не сгинула старая хвороба!» — думал я.
В это время к «Отаве» медленно и важно подкатила еще одна по-купечески шикарная машина — длинный «шевроле», с какими-то дополнительными сверкающими фарами. Из нее вывалился уже популярный среди курортников достойный коллега мистера Форда — мультимиллионер из Чикаго, по происхождению чех. Он некогда покинул свою родину, разбогател на спекуляциях и ныне назойливо демонстрировал землякам, «чем он был — и чем стал». То ли по глупости, то ли подвыпив, «чех-американец» вел себя, как боксер-победитель в цирке: он слал дамам воздушные поцелуи, махал жирной рукой, щелкал толстыми пальцами, и тупое лицо его лоснилось от пота.
Пройти было невозможно. Толпа зевак увеличивалась, иностранцы приветствовали своих кумиров, к ним присоединился и кое-кто из чехов, потерявших стыд и гордость. Раздались даже жидкие аплодисменты. Форд чинно поклонился, а чикагский богатей, сияя, восторженно поднял вверх обе руки.
Я не знал, что предпринять, хотя все во мне кипело. Я даже забыл, расстроившись, о своем друге. Но Гоулек сам дал о себе знать. Он подтолкнул меня вперед и процедил сквозь стиснутые зубы (я уже знал, что это означало у него высшую меру гнева): «Пойдем, художник. Разгоним их… Как Бетховен…»
И, стремительно рассекая толпу, Богумил Гоулек двинулся прямо на Форда. Я едва поспевал, но шел, не отставая, плечом к плечу со своим другом. Он подошел к американскому автомобильному «королю» и негромко сказал: «Здесь люди ходят, сэр! Вы мешаете…» Форд стушевался, слегка приподнял шляпу и, натянув поводок собачки, сохраняя важность, ушел за угол. Жена, семеня в туфлях на «шпильках», поспешила за своим «королем»…
Гоулек резко повернулся к чикагскому миллионеру. Наверное, для своего заокеанского «земляка» у него нашлись бы более крепкие слова. Но тот уже сидел в лимузине, и блистательный «шевроле», право же, напоминал в эту минуту павлина с поджатым хвостом.
Богумил Гоулек, взяв меня под руку, буквально таранил редеющую толпу, гневно восклицая: «Позор вам!.. Позор и стыд!» Все молча расступались, ибо сказать им было нечего: по главной улице народного курорта шел хозяин, подлинный хозяин всей чешской земли. Как это прекрасно говорят у вас в России, Его Величество Рабочий Класс! И я был несказанно счастлив и горд тем, что мне довелось шагать с ним рука об руку.
1962 г.
Возможно, вы никогда не слышали о широком и печально известном в Венгрии «бузгаре», и тем более можете вы не знать, что такое «фланец», о котором одно время много писали румынские газеты. Но нет сомнения — бы не только все поймете в нашей короткой истории, но проникнетесь, как и мы, глубоким уважением и любовью к двум юношам — венгру Петеру Радаи и румыну Иону Стэнеску, чьи имена прославились именно в связи с бузгаром и фланцем. Случай свел их вместе, и он же помог нам узнать об этом.
Они встретились на одном из спортивных пляжей острова Маргит в Будапеште. Ион, молодой монтажник из румынской Олтении, в составе своей команды готовился к соревнованиям с подводными спортсменами Венгрии. Целые дни проводил он на Дунае или здесь, у прозрачных бассейнов Маргита. Часами не сводил Ион глаз с будапештских аквалангистов, носившихся под водой, как речные боги. Мог ли он не заметить Петера — высокого красавца, с ярко-красными ластами, стремительного в воде, как меч-рыба? Мы не знаем, как познакомились юноши, но у нас на глазах стали они друзьями, часто вместе уходили в дунайские волны, подобно двум коричневым торпедам. Они были неразлучны все дни соревнований, и после игр Ион остался гостить в семье Петера…
Тот, кто бывал в Будапеште, на всю жизнь запомнит гору Геллерт с ее монументальными реликвиями, дорогими сердцу каждого венгра и каждого советского человека, старинные улочки древнего крепостного района и сверкающие огнями проспекты, рабочие районы, сродни нашему Уралмашу или Московскому автозаводу, и прежде всего индустриальный остров Чепель — трудовое сердце венгерской столицы. Но каждый, кто хотя бы на день остановился в Будапеште, не мог не побывать на другом дунайском острове — на Маргите и, конечно, никогда не забудет его многообразную красоту. Рассказать об этом изумительном оазисе зелени, цветов, воды, веселья и тишины в самом центре шумного двухмиллионного Будапешта невозможно. Маргит нужно увидеть, медленно перейти Маргитхид — мост через Дунай, пройти по аллеям парка, вдоль огромных платанов и дубов, кронами уходящих в высокое небо, осторожно прошагать по хрупким резным мостикам Японского сада, меж крошечными деревцами этого цветущего игрушечного садика… Нужно самому услышать здесь серебряный перезвон колокольчиков и тихие старинные напевы, журчащие, словно водяные струйки. И не удивляйтесь — это в самом деле звучит вода! — в тени карликовых вишен играет водяной музыкальный ящик, он поет свои песни почти два столетия — разве можно пересказать их?.. Лабиринт густых аллей полон сюрпризов, они приведут вас то к грохочущему водопаду, то в безмолвные уголки влюбленных, то к огромному летнему театру, то к вольере с жар-птицами из племени павлинов, то к древнему замку… Но куда бы вы ни шли, на пути обязательно будет большой или малый стадион, площадки для тенниса, волейбола или крокета, открытые или крытые бассейны, купальни, корты. Остров Маргит — легендарное пристанище юной венгерской королевы — дочери короля Белы IV, властвовавшего много веков назад; остров Маргит, обретший ныне своих подлинных хозяев, называют народным царством красоты, отдохновения и музыки. Но прежде всего — это королевство спорта, излюбленное место многих международных спортивных соревнований и самых различных и порой неожиданных встреч.
И возникшая на наших глазах дружба двух молодых людей из братских стран осталась бы в нашей памяти еще одним из многих штрихов всего того доброго и хорошего, чем запомнились нам часы и дни, проведенные здесь, если бы не вечер на том же острове Маргит, неожиданно раскрывший характеры наших молодых друзей.
Мы были приглашены на праздник спортсменов по случаю окончания международных соревнований пловцов. Летний театр на Маргите походил на ярко освещенную большую яхту, да и весь иллюминированный зеленый остров с тысячами разноцветных огней, отражавшихся темной водой Дуная, казался огромным лайнером, полным веселья и музыки… Но не станем занимать время читателя описанием праздника. Вернемся к нашему рассказу.
