— Вот неугомонные. Видно крупная птица этот Ольбрихт. Ага, и фотоаппарат у тебя есть, — Следопыт достал кассету и положил в карман, — посмотрим, что ты там нащелкал. — Затем положил удостоверение и фотоаппарат назад офицеру «SD». Тот замычал и задвигался. Разведчик надавил на сонную артерию. — Поспи часок, парнокопытный, а я подежурю.
Тем временем Медведь и Франц уже сидели на скамейке под тенью старой липы и вели разговор на русском языке. Инга сидела на противоположной стороне аллеи и с наслажденьем ела фруктовое мороженое, наблюдая по сторонам. Парк был безлюден.
— Прежде чем сотрудничать с вами, — сразу вступил в разговор Франц, — мне нужно знать ваши полномочия и к кому мне апеллировать после войны.
— Я ожидал такой вопрос и готов ответить, — Миша заговорил тихим, уверенным голосом.
— Мои полномочия охватывают первый этап переговоров. Поставлена задача — выйти с вами на контакт. Убедиться, что вы тот офицер, который нам нужен, а именно — Франц Ольбрихт, который был у нас в тылу в мае.
— Убедились? — ухмыльнулся Франц.
— Да, убедился, — глаза Михаила засверкали холодным блеском, ему не понравилась ухмылка немца. — Я вас запомнил на всю жизнь.
— Я вас тоже, — Франц напрягся, рука потянулась к груди.
— Не будем отвлекаться, господин Ольбрихт. Мы не на дуэли.
— Согласен, — Франц опустил руку.
— Это уже лучше. Продолжим разговор. Так вот о полномочиях. В мои обязанности, кроме того, входит выслушать вас, принять условия сотрудничества и передать их командованию. Обеспечивать вашу безопасность во время переговоров. Пока все. На втором этапе будут конкретные указания.
— Это все? — удивился Ольбрихт.
— Да все.
— Понятно, что у вас нет серьезных полномочий. Тогда какие доказательства вы можете предъявить мне, что ваша сестра и моя дочь живы? Что у них нормальные условия жизни, есть своя квартира, работа, деньги. Без этих доказательств, дальнейший разговор бесполезен.
— Господин майор, — сокрушенно вдохнул Михаил, — если бы вы знали, как я желаю Вере и Златовласке такой счастливой жизни. Поверьте, больше чем вы. Но это зависит от вас. От нашего сотрудничества. Вера за связь с вами осуждена на 10 лет исправительных лагерей и отбывает срок на Севере.
— Что? — Франц вздрогнул от услышанной фразы, его лицо застыло в недоумении. Рука сжала трость.
— Да, к сожалению это так. У нас суровые законы. За связь с немцами на оккупированной территории может быть высшая мера наказаний. Вере еще повезло. Могло быть гораздо хуже. Поэтому, если вы откажетесь работать на наших условиях, она погибнет. Вместе с ней и Златовласка. Девочка сейчас находится у моей мамы.
— Не мучайте меня, Микаэль Дэдушкин, вас так, кажется, зовут. Запомните, раз я здесь, значит, я дал свое согласие. Я никогда не был нацистом. Я противник нацистских идей. Да, я был солдатом и остаюсь им, воевал против солдат. Но я не был убийцей простых граждан. У меня свои взгляды на вопросы окончания войны, свои цели и я иду к ним. Чтобы их выполнить, мне нужна ваша помощь. Кроме того, я несу персональную ответственность за Веру и за дочь. Поэтому, мне нужны твердые гарантия, что с ними ничего не случится, пока я буду с вами, что они будут обеспечены всем необходимым для нормальной человеческой жизни. Это мое главное требование. Вы можете предоставить такие гарантии?
— Нет, не могу. Не уполномочен. Но ваши условия я передам. До конца месяца они будут выполнены. Это для меня очень важно.
Франц облегченно вздохнул. Его глаза потеплели. — Скажите, Микаэль, почему вы спасли меня во время покушения?
— Потому что есть на то основания. Об этом позже.
— Но все же.
— Ну, во первых, Вы должны ответить на простой вопрос. Каким образом вы узнали об операции «Багратион», о направлениях ее ударов на участке 9 армии Вермахта?
— Если я промолчу.
— Это не серьезно, господин Ольбрихт. Тогда мы должны заново начать весь разговор.
— Хорошо. Предоставьте гарантии, будет вам мой ответ.
— Договорились.
— У меня еще один вопрос, Микаэль.
— Говорите, Франц.
— По мне стреляли действительно англичане?
— Да, это были сотрудники английской разведки. Мы выяснили это по своим каналам. Пока не ясны мотивы покушения, но когда будет информация, мы с вами поделимся.
В это время из тира вышли немецкие мальчики. Они, шумно разговаривая, направились в их сторону. Михаил поднялся, — Нам пора расходиться, господин Ольбрихт. О второй встрече мы вас предупредим сами. Будьте осторожны на ипподроме.
— Где? Где? — удивился Франц.
— Вам придет письмо с приглашением от бригадефюрера Шелленберга. Он любитель скаковых лошадей и скачек. 6 отдел РСХА вплотную занялся вами. Их цели нам пока не ясны. До поры, до времени. Вы их нам поможете разгадать. До свидания, господин майор, — Миша подал руку немецкому офицеру.
— До свидания, господин…
— Оберлейтнант Ганс Клебер.
— Господин Клебер, — Франц принял рукопожатие Михаила. Их взгляды встретились. Былой враждебности в глазах уже не было…
3 октября 1944 года. Северо-Двинский ИТЛ, г. Вельск, Архангельская область. Москва. Лубянка. Кремль.
— «ЗК», Дедушкина! С вещами на выход! — неожиданно раздалась команда в женском бараке. Жесткая, непререкаемая, унизительная, словно щелчок хлыста, она разорвала установившуюся после отбоя, тишину. Однако измученные, истощенные, больные, смертельно уставшие заключенные-женщины, попавшие сюда по разным причинам, спали, не отреагировав на окрик. Рослый конвоир, широко расставив ноги, стоял у входной двери, ожидал появление заключенной. С плащ-накидки сержанта стекала мутная дождевая вода.
— Я долго еще буду ждать? — раздраженно крикнул конвойный, желая быстрее уйти из барака. В холодном, сыром помещении стоял затхлый, тяжелый воздух — смесь испарений, исходивших от прелой, грязной одежды, немытых многочисленных тел и мышиного помета.
Проснувшаяся бригадир участка, она же старшая по бараку, с трудом открыла глаза, устало посмотрела в сторону шумного сержанта. Дежурного освещения было достаточно, чтобы она узнала в неприятном горбоносом лице «Мефистофеля». Такое «погоняло» дали охраннику за его коварный, мстительный характер, за его циничное отношение к заключенным. Бригадир знала, что в разговоре c ним надо быть осторожным. Тем не мене, она с вызовом ответила:- Не кричи! Сами можем горло драть. Дедушкина сейчас выйдет. Постой смирно, — после чего, громко крикнула вглубь барака: — Маневич, немка, подними Веру.
— Она больная, простыла на работах, — отозвалась взволнованно та. — Но раз надо — я быстро. Вера! Верочка, вставай, — Полина затрясла соседку, укрытую с головой одеялом, поверх которого лежала телогрейка.
Вера застонала, проснулась. — Что случилось, тетя Поля? — спросила девушка простуженным, слабым голосом.
— Конвойный за тобой пришел. Кричит. Вызывает с вещами.
— С вещами? Зачем? Был отбой.
— Кто его знает, — сокрушенно вздохнула Поля, — может в другой лагерь. Может дело, пересмотрели. Война идет.
— Быстрее собирайся, чахоточная. Спасть не дадут, — раздался рядом злой визгливый бабий голос с верхних нар, — раскудахтались здесь.
— Не визжи! Заснешь, если захочешь, — заступилась за Веру «немка». — Собирайся спокойно, Вера, не слушай злых языков.
Вера неохотно поднялась, жалко было покидать нагретое спальное места, ведь только уснула. Но и медлить было нельзя, она не хотела подводить бригадира. Та, как и Поля, сочувственно относилась к ней и всегда ставила на менее тяжелые участки работы. Девушка накрутила портянки, всунула ноги в укороченные немецкие сапоги, на несколько размеров большие, надела на себя телогрейку, она спала в одежде, повязала на голову платок. Наклонилась и достала из-под соломенного матраса холщевый мешок с личными вещами. Посмотрела на Полю. На секунду прижалась к ней. — Спасибо за все, тетя Поля. За поддержку в изоляторе, в Пропойске и здесь в лагере. Я вас никогда не забуду. Выйдите на волю, навестите мою доченьку Златовласку. Адрес вы знаете. Хорошо?
— Обязательно, Верочка… если выживу…. — Глаза женщины увлажнились.
— Ну, я пошла, тетя Поля…
— С богом, Верочка! Может, еще встретимся. — Поля быстро перекрестила девушку и, видя, что та может расплакаться, перевернула ее и легонько подтолкнула на длинный проход, вдоль двухъярусных деревянных нар. — Все, иди!
— Куда ее вызвали, бабы? К параше не сходишь, сдувает! — раздавались любопытные голоса, проснувшихся заключенных.
— Ведома куда. Кум напился, вот и вызывает.
— Да нет, Дедушкина не такая.
— Все они поначалу не такие. Но кто куму понравится, тот никогда еще не уходил из-под его жеребячьего хрена, — похабно выразилась «зэчка», лежавшая напротив бригадира и заржала как застоялая кобылица. Усмехнулся и конвоир. Однако заключенные не поддержали ее смех. Многие понимали, что ночной вызов может сулить самое худшее.
