– Ты меня прости, солдат Прохоров, но как трудно верить в то, чего не было. Что было у меня: я шел на помощь вам, догонял, но не успел. А что у тебя? Ты был во взводе, который погиб до единого человека. Ты, вне всякого сомнения, должен был разделить участь товарищей. Повадки душманов всем известны. Ты утерял оружие, и им завладел враг. Ты был в плену, и непонятно почему тебя освободили…
Майор выпил остатки водки, лицо его распарилось, капли пота обильно стекали по лбу, груди, даже руки лоснились от влаги. Кондиционер натужно сопел, поглощая жару.
Комбат молчал, смотрел, набычась, на свои кулаки, которые положил на стол. Глаза его, казалось, потеряли зрачки: в глазницах торчали одни порозовевшие белки. Он неуверенным движением перелил нетронутую водку из стакана Прохорова, выпил одним махом.
Степан встал, чтобы уйти, но комбат рявкнул:
– Сиди, успеешь отоспаться. Завтра мы с тобой пойдем к следователю. Будем все по деталям восстанавливать. И знай, я докажу что угодно, у меня есть на то факты. И свидетельские показания тоже…
Прохоров молчал, он еще раз порывался уйти, комбат с пьяной настойчивостью сажал его на место, а потом вдруг глянул искоса с веселой хитринкой:
– Хочешь, «Шарп» домой повезешь, вот этот? Да и вообще, Степа, на боевые потери не только людей списать можно, а все, что хочешь… Ты уж поверь мне, понял?
И он со значением мотнул головой в сторону разбросанных листков.
Прохоров не помнил, как вышел из комнаты, внутри все клокотало. Только на улице он пришел в себя. Минуту-другую он стоял, глубоко вдыхая свежий воздух, потом неторопливо побрел к себе в палатку.
– Эй, стой!
Прохоров оглянулся. Это опять были писарчуки: тот, что высокий, и другой – пониже.
– Погодь, разговор есть!
– Завтра поговорим. Я спать хочу.
– После дембеля выспишься.
– Якщо доедешь, – блатным дискантиком прибавил коротышка.
Прохорова резко толкнули в тень ангара, заломили за спину руки. Он невольно застонал от боли.
– Что ж вы руку крутите, ведь не зажила еще!
– Ну, ты, дезертир вонючий! Ребята погибли, а ты прятался, гадина… – оглядываясь, шептал длинный. От него разило перегаром.
Прохоров рванулся, высвободил руку, оттолкнул Куценю и тут же получил сильный удар ногой в ягодицу, упал плашмя, еле успев выставить вперед руки. Его стали молча, осатанело топтать, Прохоров пытался подняться, его сбивали вновь, руку скрутило от боли, и он лишь закрывал руками от ударов голову.
– Ладно, хватит с него, – задыхаясь, пробормотал высокий.
– Из-за него хлопцы загинули! Трус поганый, салабон!..
Куценя еще раз пнул его ногой.
– Пошли, кто-то идет сюда.
Они поспешно исчезли. Прохоров поднялся, опираясь о стенку ангара, провел рукой по лицу: губы, нос были в крови. У палатки его остановил Ковбаса:
– Степа, шо с тобой? Ты весь у крови!
– Да так… последний бой, – выдавил он и горько добавил: – Он трудный самый!
– Зараз, я воды…
Ковбаса прибежал с полным котелком, Степан вымыл лицо, с сожалением глянул на испачканную новую куртку, которую ему выдали в госпитале. Он сбросил ее и повалился на кровать. «Когда же все это кончится?» Ему вдруг захотелось заплакать долгими очищающими слезами. Но знал, что не получится: слишком уж истерзана, иссушена и обожжена была его душа. «Подлечили, – горько усмехнулся он, ощупывая синяки, – хорошо, ребра целы…»
Вдруг отлетел в сторону полог палатки, ввалились люди. «Опять по мою душу», – с тоской подумал он.
– Степа, что случилось? – над ним склонились Кирьязов и Мамедов. Еще трое стояли за их спинами.
– Да вот, назвали трусом и дезертиром, а потом потоптали немножко…
– У него вся куртка у крови, – где-то позади раздался голос Ковбасы.
– Степа, кто тебя? – осипшим голосом допытывался Кирьязов.
– Да оставьте вы меня в покое…
– Ну, нет! – взорвался Мамедов. – Нашу роту бьют!
– Сэчас вэсь полк пэрэвернем!..
Все одновременно загалдели. Палатка проснулась, койки враз заскрипели, кто-то уже прыгал со второго яруса.
– Что – тревога?
– Всэм – лэжать! – рявкнул Мамедов. – А-а-тбой!
В суете и темноте Прохоров еле углядел мешковатый силуэт Ковбасы. Тот что-то тихо говорил Кирьязову. Кирьязов издал невнятное восклицание, что-то еще спросил, потом наклонился к Прохорову:
– А это случаем не дружки-писарчуки были?
Прохоров помолчал, сказал нехотя:
– Ну, они… Только не делайте глупостей. И так мне хватает всякого.
– Это наш призыв, – мрачно произнес в воцарившейся тишине Мамедов.
– Салабоны, – процедил Кирьязов, – автомат не научились держать. – А по медальке получили. Говнюки…
Степан, кряхтя, приподнялся, сел.
– Не надо, ребята, я и сам за себя постою. Лучше вот руку перевяжите, а то ранка открылась.
Сказал – и понял, что сглупил.
– Это они тебе? Ладно, Степа, лежи, отдыхай. Мы как-нибудь сами разберемся.
Они шумной гурьбой высыпали наружу, остался лишь Ковбаса.
– Давай, Степа, перевяжу.
– А ты ушлый парень, врубаешься с ходу… Молодец.
Ковбаса засопел от удовольствия.
Под утро Прохоров заснул, а когда проснулся, обнаружил, что куртка его постирана и уже высушена. Появились Кирьязов и Мамедов, сели напротив.
– Ну, что? – спросил хмуро Степан.
– Дэмбельский суд сдэлали, – ответил Мамедов.
– И что присудили – морду в кровь и ни одного зуба?
– Ну-у, обижаешь, начальник, – хмыкнул весело Мамедов. – Личики чистые.
– Дали по двадцать пять ударов пряжкой по заднице, – пояснил Кирьязов. – И теперь жопа у каждого, как американский флаг…
Прохоров не успел ответить, пришел посыльный, сообщил, что вызывает следователь.
…Старший лейтенант молча кивнул, указал на стул.
Комбат тоже был вызван, сидел у окна, холил пилочкой ногти.
– Что у вас с лицом? – спросил следователь.
– Комар в губу укусил.
– Синяк тоже он поставил?
– Нет, в темноте об кровать ударился.
Следователь хмыкнул, покосился на комбата, но тот по-прежнему сидел с отрешенным видом и шлифовал ногти. За таким странным занятием Прохоров видел его впервые.
– Нужно уточнить некоторые детали, товарищ Прохоров, – сказал старший лейтенант таким тоном, будто они расстались час назад. – Когда стало ясно, что ваш взвод вырвался далеко вперед?
– После первой радиосвязи, когда уточняли координаты.
– Во сколько это примерно было?
– В три часа дня. Боев тогда объявил привал, а потом мы снова пошли.
– И что он вам говорил после радиосвязи? – стал уточнять следователь.
– Он ругался, потому что рота отстала. Но, видимо, он получил приказ двигаться вперед.
– Видимо или точно? Догадок не надо.
– После второй радиосвязи, – с нажимом в голосе заговорил Прохоров, – я уже точно слышал, как командир роты говорил по радио, что не хочет идти без прикрытия и рисковать. А командир батальона сказал «замок», мол, выполняйте задачу, не дожидайтесь.
– И когда это было?
– Ну, где-то часа через два. Еще командир роты сказал, что они все застряли у пропасти.
– А вы что скажете по этому поводу, товарищ майор? – Следователь повернулся к комбату.
– Мы шли в хорошем темпе, в семнадцать часов преодолели пропасть. – Густым голосом, будто на трибуне, заговорил комбат. – После этого состоялся сеанс радиосвязи. Я приказал капитану Боеву не вырываться вперед, продвигаться в тесном взаимодействии с нами. Но он не послушался, поддался азарту. Мы шли по горам, мы не могли с ними сравняться. Вскоре стемнело. Связь с Боевым пропала. Я выслал вперед разведчиков, но они вернулись ни с чем. С рассветом мы двинулись дальше.
– Неужели вы не слышали выстрелов? – не выдержал Прохоров.
– Нет, – безучастно ответил майор. – Это может подтвердить любой солдат… Когда пришли на место, где погиб взвод, вызвали «вертушки». Мы долго искали одного недостающего. По известным причинам считали, что это был Иванов.
Следователь кивнул и повернулся к Прохорову:
– Вы сказали, что были со взводом. Почему же вас не смогли найти?
– Я был ранен, контужен, кроме того, гибель ребят… Короче, мне казалось, что меня преследуют духи, я убегал всю ночь. Я же рассказывал все это…
Следователь покачал головой, откашлялся.
– Прохоров, почему бы вам не сказать прямо, что в плен вы попали на поле боя. И не надо было бы сочинять про исчезнувший куда-то автомат. Сейчас не 41-й год, к стенке вас никто не поставит. Почему вы скрываете, что все это время пробыли в плену, а не три дня, как утверждаете?
– Я не сдавался в плен, что вы городите! – застонал Прохоров.
– Выбирай выражения, Прохоров! – прикрикнул вдруг комбат. – Я думаю, товарищ старший лейтенант, если судить по тому, что бандиты сделали с нашими ребятами, то вряд ли бы он мог попасть в плен на поле боя. Его бы не оставили живым!
– Прохоров, а может, вы отстали от взвода? – безучастным голосом спросил старший лейтенант.
