Чепуха! Бред собачий!
Он сам вершил когда-то скороспелый суд, сам цинично изрекал: «Жизнь, данная чужой милостью, — уже не жизнь, а тошнотная подачка!» Прозябание ему не нужно — пусть прозябают враги. Только вперед, даже, если избранная тропа ведет к гибели.
Шилов налил рюмку, отпил глоток и, подойдя к зеркалу, презрительно повторил вслух: — Даже если избранная тропа ведет к гибели… — Набычился, закипая злобой, рывком выплеснул коньяк на зеркало — в свое отражение. — Демагог и пошляк, мать твою перемать!
Откуда берутся в трудные минуты истасканные слова — рыхлые и вонючие, как дерьмо, — из трусости, что ли? Стоит пошатнуться, заколебаться — и они тут как тут: велеречивые побрякушки…
Вернувшись к столу, сжег бумаги, швырнул на полку шифровальную книгу и распахнул окно. Горело лицо: он испытывал гадливое отвращение к недавней собственной слабости.
Впереди все было предельно ясно. В самом деле: разве не готовился он к этому решающему моменту всю свою жизнь? Разве не таился годами в прокуренных столичных канцеляриях, хитрил, угодничал, чтобы со временем, накопив силы, умудренный опытом, вырваться наконец на оперативный простор?
Он копил и ненависть, между прочим… Вот как этот кобель, привязанный на цепи. Кстати, его тоже надо будет напоследок спустить: пускай порезвится, и пусть кто-нибудь попробует его удержать.
Итак, предстоит решающий бой — только и всего. Диспозиция и рекогносцировка давно сделали, динамика — спланирована, детали — продуманы. Главные звенья: караульная служба, взрывчатка, катер, оружие, лошади. Время действия: ноль часов тридцать минут — заход луны, условия полной темноты. Состав участников операции: два основных и третий лишний, устраняемый по ходу дела за дальнейшей непригодностью.
Вот примерно таким образом… Ну, а дальше, если бы пришлось следовать военно-бюрократическим канонам, — подпись, печать и дата. А также кодированное название операции. Например, «Плотина», «Ночной гром» или что-нибудь более эффектное. Над этим стоит подумать, имея в виду последующий подробный отчет.
Шилов отправился на кухню, достал из чулана охотничий рюкзак и стал укладывать туда дорожные припасы: спички, соль, папиросы, консервы. Перелил из бутылки водку в походную баклажку. Теперь надо было разыскать карманный фонарик.
— Что это значит, Вики? Опять собираешься на охоту? — На пороге, заполонив весь проем кухонной двери, стояла Леокардия Леопольдовна.
Шилов досадливо поморщился: нелегкая принесла! Ведь только что развешивала белье на дворе. Опять он недооценил ее поразительную способность быстро и бесшумно шмыгать по комнатам. Вес буйвола, походка — балерины.
— На охоту…
— В будний день? Сегодня?
— Не знаю. Может, завтра.
— Странно… — Экономка мизинцем поскребла черные усики над губой, подозрительно нахмурилась. — Но ты же сам говорил, что охотничий сезон еще не начался? Ты способен на браконьерство?
— А почему бы и нет? — огрызнулся Шилов, запихивая в рюкзак брезентовый плащ-дождевик.
— Я знаю, что это за браконьерство. Я догадываюсь! — Экономка прошла на кухню, грузно плюхнулась на табуретку и неожиданно заревела басом: — Вики! Если ты мне изменишь, я не выдержу! Я покончу с собой…
— Тьфу, черт побери! — выругался Шилов, поднимаясь с коленей. — Да перестань ты, прекрати выть сию минуту! Боже, как ты мне надоела со своей ревностью и подозрениями!
— Я женщина, Вики, — всхлипнула экономка. — Любящая женщина.
«Дьявол ты, а не женщина, — в сердцах подумал Шилов. — Вот уж поистине крест мученический взвалил на себя! Ведь уговаривали друзья: не бери, зачем тебе эта женоподобная бегемотиха? Сплошной шокинг. Не послушался, рассчитывал на полусемейную маскировку. А она уже третий месяц жилы тянет, живьем сожрать готова ради ненасытной своей ревности.
Ну погоди, завтра среди ночи не так заголосишь, сразу вспомнишь свой купеческий домик на Шаболовке. И поделом: за каким лешим надо было переться на край света?»
Шилов на мгновение представил колоссальный водяной вал, который внезапно обрушится на поселок, сметая и сокрушая все на своем пути… И почувствовал нечто похожее на жалость к этой любвеобильной глупой толстухе. Может быть, утром отправить ее с обозом в город по какому-нибудь делу? Нет, не стрит. Она же первая шум подымет, догадается, что спроваживает ее умышленно. Ну что ж: «Каждому свое», — говорили древние римляне…
— Иди топи баню, — сухо приказал Шилов. — Вечером буду мыться.
— Как, Вики? — удивилась Леокардия Леопольдовна, — У нас же баня в «чистый четверг»? По традиции.
— К черту традиции! Делай, что тебе говорят!
Он разъяренно топнул ногой и экономка мигом выкатилась из комнаты.
Все должно быть как перед настоящим боем: обязательное мытье, чистое белье и… молитва. Молиться он еще не разучился, тем более что из всех «приворотных» молитв знал только одну, предбоевую: «Даруй нам святой великомученик победоносец— Георгий…».
Может, это была просто блажь, мистическая чепуха, но он не хотел пренебрегать привычкой, которая сложилась в смутные годы гражданской войны и не однажды с удивительным постоянством оправдывала себя.
С рюкзаком, конечно, получилась накладка: напрасно он поторопился… Это и завтра сделать не поздно было. Ну да ничего: от Леокардии ничто никуда не уходит. А все, что случится потом, — решит завтрашняя ночь.
Берлин передавал спортивные репортажи — Германия жила Олимпийскими играми. В перерывах выступали вожди гитлерюгенда, хвалились рекордами арийской молодежи, склоняли во всех падежах бойкое слово «национал-зоциалисмус» и дерзко кричали «Зиг хайль». Клич этот переламывался на радиоволнах эфира, двоился, троился, уходил куда-то далеко в темные глубины космоса, отдаваясь гулким туннельным эхом.
Слушая, Шилов хорошо представлял себе раскрасневшиеся решительные лица белобрысых юных вождей, посмеиваясь про себя, кивал: да это неплохо, бирензуппе! Такие мальчики способны маршировать сколько угодно, способны клацать каблуками до тех пор, пока под ногой будет что-нибудь твердое. Если понадобится, они запросто обмаршируют весь земной шар, по любому меридиану: с песней, под бой барабанов и треск новеньких «шмайсеров».
Потом диктор-пропагандист на всю катушку чехвостил «советише русланд», не особенно стесняясь в выражениях и эпитетах. Приводил «неопровержимые данные» о росте агрессивности Красной Армии, которая уже сегодня имеет под ружьем «двенадцать миллионов солдат и сорок подлодок на Балтике». Над немецкими дипломатами в России нависла серьезная угроза…
От Лиги Наций летели пух и перья, особенно в связи с недавним предложением Максима Литвинова об изменении Устава (усиление коллективной безопасности и действии против агрессора). Ниточки-то, в конце концов, тянулись в Испанию, где вовсю полыхала война и где франкистские фаланги шли в атаку бок о бок с «ребятами Муссолини» и «голубоглазыми бестиями» из СС.
Шилов выключил приемник и подумал, что именно с этого международного обзора надо будет начать деловой инструктаж Евсея Корытина. Пусть болван поймет, что ближайшей ночью они идут не на пустяковую вредительскую диверсию, а на крупное политическое дело, которое эхом отзовется в западных мировых столицах. И что оба они не какие-нибудь отщепенцы-рецидивисты, а бойцы единого огромного фронта — на дальнем фланге, указанном самой историей.
Не нравилась Гошке новая работа — чем дальше, тем больше становилась не по душе. Из-за этакой работы дерганая жизнь складывалась: сутки — в карауле, другие — на отдых, потом — служебный день (хозработы разные — кто куда пошлет). И сызнова — та же шарманка.
Стояние на сторожевом посту сразу опостылело Гошке. А ну как четыре часа проторчи чурбаном безгласым на одном месте, потом еще, да еще по четыре! И солнце тебя палит, и комарье жрет, а ты стой стоймя, хлопай гляделками, разговаривать, курить — не моги! А уж про выпивку вовсе забудь.
Что это за жизнь, разъедрит твою кудрявую морковь?
Уговору такого не было — вот отчего обидно. Гладко стелил товарищ Шилов, нечего сказать: «ответственная должность», «избыток личного времени» и всякие прелестные шуры-муры. А оказалось: через день — на ремень, по вечерам — за швабру. И вместо личного времени каленая корытинская рожа, дубовые его кулачищи, каждый из которых как пивная кружка. Только попробуй пикни, сразу орет: «Пререкание!» — и тычет под нос: понюхай да зажмурься.
Главное, никаких тебе лошадей, никакого «конного дозора» и в помине нет. Кругом сплошная пехтура, прижимистые мужики-охранники. Правда, два дня назад нач. ВОХРа Корытин взял Гошку в так называемый конный разъезд. Объехали по берегу пол-озера, а потом Корытин завернул на пасеку, где и пропьянствовали всю ночь.
