…На очередном заседании ГКО обсуждали вопрос о невыполнении германской стороной международных конвенций в отношении военнопленных. Проблема была застарелая, но острая, всем собравшимся хорошо известная. Сталин судьбой пленных интересовался особо. У него самого сын был в плену. Сразу после начала войны Наркомат иностранных дел направил ноту Швеции с просьбой довести до сведения Германии, что СССР готов выполнять Гаагскую конвенцию о содержании военнопленных на основах взаимности. Ответа не последовало. Направили ноту аналогичного содержания всем странам, с которыми СССР имел дипломатические отношения. Германия опять не отреагировала.
— 25 ноября 1941 года мы вручили всем дипломатическим представительствам очередную ноту, — сообщил Молотов. — Все вы о ней знаете, однако разрешите напомнить, — он развернул газету «Правда», откашлялся, прочитал:
«Лагерный режим, установленный для советских военнопленных, является грубейшим и возмутительным нарушением самых элементарных требований, предъявляемых в отношении содержания военнопленных международным правом и, в частности, Гаагской конвенцией 1907 года, признанной как Советским Союзом, так и Германией. Германское правительство грубо нарушает требование Гаагской конвенции, обязывающей воюющие страны обеспечивать военнопленных такой же пищей, как и свои собственные войска (ст. 7 приложения к 4-й Гаагской конвенции 1907 года)».
Молотов, сложив газету, объяснил:
— Я читаю по газете, потому что «Правда» опубликовала эту ноту для всеобщего сведения. В ней мы заявили также, что Советский Союз, со своей стороны, выполняет принципы Гаагской конвенции по отношению к германским военнопленным.
— Получается, весь мир знает, что мы придерживаемся международных правил, — заметил Вышинский. — Мы делаем это и открыто сообщили об этом. Но Гитлер не желает поступать, как мы. Советские люди, попавшие в плен, страдают. Надо найти способ воздействовать на Гитлера.
— Не обратиться ли ещё раз к Швеции за посредничеством? — спросил Сталин. — Как вы думаете, товарищ Вышинский?
— Вреда не будет… Но и делу не поможет.
— Шведы, товарищ Сталин, ведут двойную игру, — сказал Берия. — Прикидываются нейтралами, а сами скидывают Гитлеру разведывательную информацию о наших планах.
— Это мы знаем. Но такое поведение шведской разведки не снимает возможности использования шведской дипломатии для связи с Германией. Как вы думаете, товарищ Молотов?
— Можно попробовать ещё раз, — без особого энтузиазма сказал тот.
— Надо прозондировать мнение латиноамериканских стран, которые дружны с Германией, — предложил Вышинский.
— Правильно. Изучите такую возможность, — согласился Сталин. — И ещё попробуйте использовать новый рычаг, который у нас появился. Мы имеем в виду, воздействуйте на Гитлера тем, что в условиях контрнаступления пленных будем брать мы, а не он.
Берия, а затем начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Щаденко доложили, как содержатся немецкие военнопленные. В СССР ещё до начала войны было принято «Положение о военнопленных». В июле, когда количество попавших в наш плен германских вояк не превышало нескольких сотен, Совнарком ввёл новое «Положение», которое гарантировало им жизнь и безопасность, нормальное питание и медицинскую помощь на одинаковых основаниях с военнослужащими Красной Армии. За ними сохранялось право носить военную форму, знаки различия, награды, личные вещи и ценности. На них распространялись постановления об охране труда, рабочем времени и другие законодательные акты, действовавшие в отношении советских граждан, занятых на тех же работах, на которых использовали бывших немецких вояк.
Просмотрели документальный фильм о быте и работе немецких пленных, смонтированный на киностудии НКВД специально к этому заседанию.
Начальник Главного политуправления Мехлис посетовал, что по личному указанию Гитлера Вермахту рекомендовано при взятии в плен политработников РККА немедленно их уничтожать, применяя оружие, а каждого из остальных советских военнопленных считать большевиком, а значит, не человеком. Соответственно, кормят их по нормам, вдвое уменьшенным по сравнению с физиологическими потребностями человека, и не оказывают медицинской помощи.
Нарком юстиции РСФСР Горшенин, вызванный на заседание вместо наркома юстиции СССР Рычкова, который убыл в командировку на Дальний Восток, дополнил, что захваченных в плен бойцов и командиров Красной Армии привлекают для работ, связанных с военными действиями, например для разминирования, что противоречит международному праву.
Молотов опять вернул разговор в «дипломатическое» русло:
— Гитлер в последней своей речи заявил, что Германия свободна от гуманного отношения к советским военнопленным, потому что СССР якобы не подписал Женевскую конвенцию о пленных.
— Можно подумать, в уничтожении советских людей в немецком плену виноваты мы, а не гитлеровцы, — усмехнулся Сталин. — Каково! Конвенцию мы не подписали! Но мы её выполняем. А Германия — подписала. Чего ж не выполняет? Кстати, товарищ Горшенин, разве имеет значение, подписана или нет эта конвенция нами?
— Нет, товарищ Сталин. Германия обязана соблюдать требования конвенции в отношении всех пленных, вне зависимости от страны происхождения.
— Вот, пожалуйста. Я помню, в 1918 году мы подтвердили Международному Красному Кресту, что будем выполнять Женевскую конвенцию о пленных 1864 года, и Гаагскую о законах и обычаях войны, и все другие подобные конвенции. Новая Гаагская принята с нашим участием. Женевскую об улучшении участи военнопленных, раненых и больных мы признали. Нами не ратифицирована конвенция о пленных от 1929 года, но для Германии это не имеет значения, она обязана её соблюдать. Разоблачайте ложь Гитлера, товарищи дипломаты! Воздействуйте всеми возможными средствами!
— Тем более у нас были причины для отказа от ратификации, — своим глуховатым голосом добавил Молотов. — Там содержались неприемлемые для нас требования.
— Сейчас не это главное. Добивайтесь улучшения положения наших людей в плену.
Наступило безжалостное время: пленных не брали.
Василий, человек ещё достаточно молодой, помнил, как оно бывало в детских драках. Пока противник тебя бьёт, ты закрываешься от него, уворачиваешься и думаешь: «Пусть перестанет, я ему всё прощу». Но если он даст слабину, то миролюбивые мечты забываются сразу: будешь молотить его со всей дури, не желая упустить момента.
Приказа «Пленных не брать» никто не отдавал. Василий эту фразу слышал только однажды, когда к нему пришёл Ежонков и загробным голосом, со зрачками, повёрнутыми куда-то внутрь, выпятив нижнюю челюсть, пророкотал:
— Есть такое мнение, пленных не брать.
— Это приказ? — спросил Василий. — Если да, прошу в письменном виде.
Капитан сразу опомнился:
— Какой приказ? Почему приказ? Я же говорю, мнение. Страхов был на совещании в штабе армии. Официально сообщили, что от нас немцам сброшены листовки. Там прямым текстом: «Здесь вас ждёт только смерть». Текст утверждён свыше. Командиры после совещания перетёрли между собой и решили однозначно: уничтожать подчистую.
— Вы меня извините, Николай Александрович, но я такое указание выполнять не могу. Священное писание учит совсем другому. Да и на курсах мы изучали правила ведения войны. Про пленных там было, чтобы содержать достойно…
И всё же примерно недели три, практически до Нового года, пока наступление не выдохлось, бойцы убивали всех попадавшихся им в руки немцев. В живых временно оставляли «языков», но в итоге их ждала та же участь. Причины озлобленности бойцов были понятны: они погнали немцев и впервые увидели, что те творили на наших занятых землях. То есть газеты регулярно сообщали о творимых зверствах, но читать о них и видеть воочию — это, как говорится, две разные разницы.
На улице одной из деревень валялись трупы трёх девушек, застреленных в голову. Кровь — льдом на лицах. Солдаты идут, видят рядом фанерку с надписью: «Отомсти. Убей немца». А деревня сожжена, уцелевшие сидят в погребах под пепелищами.
Бывали картины и пострашнее. Виселицы, усеянные повешенными. Изувеченные люди — их просто так, ради развлечения, пытали, кололи, жгли.
— Как это терпеть? — кричали Одинокову его бойцы, когда он пытался урезонить их, требовал, чтобы пленных отправляли в тыл. Или:
— Они пришли убивать, пусть умрут! Кто с мечом придёт, погибнет!
Добавляло ненависти и то, что при отступлении враг устраивал засады, ставил мины самым подлым способом, где их никак не ожидаешь. В лесах на соснах прятались «кукушки», которые выборочно отстреливали советских солдат и офицеров из винтовок и автоматов «Суоми» или стреляли очередями по группам людей. Набивали трупами колодцы — кажется, перед уходом специально убивали жителей, чтобы бросить в их же колодцы и лишить деревню воды. Но иногда скидывали вниз трупы собственных солдат.
