чтобы вести себя в плену неподобающим образом. Да о чем это я? Такое невозможно себе представить. Уверен, Андрей Андреевич соберет волю в кулак, проявит стойкость. Ладно, не буду отвлекать тебя разговорами, старлей, отдохни.
К утру у Глеба дико разболелась голова. Его охватывала хворь, поднялась температура, пакостная муть заволокла сознание. Не хватало только разболеться.
Но он действовал грамотно и решительно. Тьма еще не рассеялась, когда на востоке заработала наша артиллерия, ударила интенсивно, плотно. Рвались снаряды, мины. Шубин распахнул глаза, вскочил. Слабость потянула его обратно, но он ее переборол. Столь интенсивный артобстрел мог означать лишь одно! Малинович дошел!
Людей пришлось поднимать чуть не пинками. Боев хватал кого-то за шиворот, встряхивал. Мол, последний рывок, товарищи, вперед, к светлому будущему!
Цепочка людей устремилась по пади оврага, никто не отставал. Глеб шатался, собирал себя из последних сил, шел замыкающим, следил, чтобы никто не остался. Ленька Пастухов возглавлял это шествие. Шубин смутно помнил, как они бежали, как он подхватил споткнувшегося майора Верещагина, хотя его самого уже впору было поднимать.
Оборвался лес. На восток тянулась ложбина, по ней они и бежали, задыхаясь, надрываясь от кашля. Слева творилась какая-то вакханалия, в небо взмывали осветительные ракеты, строчили пулеметы. Падали снаряды, с корнями вырывали деревья. Справа тоже наблюдался энергичный фейерверк. Советское командование создавало видимость атаки на двух участках фронта.
Люди летели со всех ног, иногда останавливались, чтобы глотнуть воздуха, устремлялись дальше. Открытый участок остался за спиной, тянулся лес, знакомый, черт возьми! Косорукие осины, пирамиды из поваленных деревьев прочно отпечатались в памяти Шубина. Вереница перелесков, заброшенная траншея, проход через минное поле.
Сознание куда-то ускользало, но Глеб бежал, берег силы. Мелькали деревья.
Закашлялся, свернувшись крючком, красноармеец Панин. Шубин схватил его за локоть, потащил дальше. Не время, боец, вот добежим до места, там и кашляй на здоровье.
Он и сам задыхался, сердце выпрыгивало из груди. Серела перед глазами тропка, проход между минными полями. Слева блиндажи и траншеи, справа черный приземистый дот. Люди, которых Глеб выводил из окружения, уже катились со склона, вбегали в березняк, уже наш! Навстречу им бежали люди в советских гимнастерках и шинелях.
Все, достаточно. Он повалился в траву, исходил кашлем, рвотой, потом лежал, таращился в бездонное небо. Оно качалось, накренилось.
Кто-то подошел к нему и опустился рядом. Судя по кряхтению, это был Ленька Пастухов. Потом еще кто-то подбежал, стал исполнять кадриль над бездыханными телами.
– Товарищ старший лейтенант, слава богу, вы все живые! – проорал Малинович.
У Глеба складывалось ощущение, что он немного спятил.
– Мы сделали это, товарищ старший лейтенант, – прохрипел, давясь словами, Пастухов.
«Да, мы это сделали! – проплыла мысль в угасающем сознании. – Пусть не так, не то, но вывели людей, сохранили их бесценные жизни, а дальше будь что будет».
